вовсе… — хмуро начал Макарий.
— Я скажу.
— Да говори ты!
— В ту ночь, неделю назад, когда вы благополучно сбежали по своей тропке сюда, да, мы с Макарием всегда были в курсе. Потому что, иначе…
— Кир, что было в ту ночь? — подскочила я с кровати.
— Стах вернулся во дворец для специального ритуала, «Омовения под Алой звездой». И я, зная своего брата, зашел его поторопить. И я… там… там были они с Фроной. В постели. Перед самым рассветом.
— Что?!
— У них был роман перед его отъездом за Омегой. И Фрона его ждала. Я не знаю, были ли какие-то обещания с его стороны, но, я видел — она его ждет. А он вернулся назад уже с тобой. И это было всего один раз после того, как ты здесь появилась. Ни до, ни после той ночи и намеков никаких не было, хотя, они, иногда, говорили наедине, но, Стах при этом выглядел всегда… раздраженным, что ли… Евсения…
— Ты говоришь правду, — сглотнула я слюну. А потом, будто, мысленно умерла… или, наоборот, воскресла. И вся прежняя моя жизнь, с моим любимым, вдруг, потеряла всякий смысл. Хотя, «выход» я уже знала… Я его видела. — Макарий.
— Да, висешта Евсения.
— Не называйте меня так… Вы знаете что такое «дриадская пелена»?
— Да. Но, ведь, вы, не совсем дриада? Вы гораздо сильнее ее?
— Значит, и пелена будет надежнее. Это решит ваши проблемы?
— Вполне, — невесело усмехнулся он, а Кир недоуменно на нас глянул:
— Вы о чем сейчас?
— Евсения наложит на Стаха специальное заклятие, которое сотрет его память о ней. Подернет пеленой. И, если он даже вспомнит ее, иногда, то, как смутный образ из прошлого. Не более.
— А все остальное?
— Не переживай, Кир, о своей коронации он не забудет, — глухо отозвалась я. — А вот все, что кроме нее, уже ваша забота.
— Народ, окружение, близкие. Я понял. И это тоже решается, — по-деловому оживился Макарий.
— Как у вас все просто. Но, я надеюсь, вы в курсе, что «дриадская пелена» спадает со смертью того, кто ее наложил?
— Да. Хорошая подстраховка. Но, я бы и без нее вас…
— Да что вы говорите?
— Евсения, вы на меня злитесь? — вдруг, выдохнул Макарий. Но, я уже не помнила, что такое злость…
Дверь в спальню была приоткрыта. И я уверенно толкнула ее, подумав при этом, что если сейчас увижу их вместе, то, наверное, просто сначала нейтрализую ее. Просто, усыплю. А потом уже он…
— Евсения? — сонно прищурился на меня со смятой подушки Стах. — Любимая, но, ведь сюда…
— Сегодня можно, — подошла я к высокой кровати.
— Да? Ну, раз ты так говоришь… Иди ко мне. Мне и вправду, уже давно наплевать. Просто, сам процесс наших ночных вылазок.
— Будто вырываешься на свободу.
— Точно, — свесил он с обеих от меня сторон ноги, крепко обхватив руками. — Ты — холодная.
— Ага, — на долечку замерла я с пальцами над его головой, а потом запустила их в теплые волосы. — Прощай, Стахос Мидвальди.
— Любимая, ты о чем? — дернулся он и поднял на меня глаза. Свои черные тоннели к свету… А потом они закрылись. И мужчина откинулся на спину.
— Прощай, любимый. Тебе повезло больше. А вот я буду помнить тебя всегда, — и занесла над неподвижным телом руку…
ГЛАВА 10
Серая хмарь перед глазами понемногу стянулась в фигуры. Вначале — малопонятные линии и круги. А уже после взгляд сосредоточился на покачивающемся треугольнике. И лишь тогда я поняла, что сейчас лежу. А надо мной — ни что иное как серый в белые полосы полог, весь в рваных круглых подпалинах. А «треугольник» — привязанная за веревочку к его потолочной перекладине тетрадь, раззявившая свое исписанное «нутро». Что же до меня лично, то во рту было крайне сухо, а в голове — странно ветрено… «Такое ощущение, будто это от моего сквозняка тетрадка шелестит и качается», — подтянула я к ушам руки:
— Мои… волосы… где-е? — и, уже подскакивая, зацепила очумелым взглядом мужчину. Незнакомец ответно обмер:
— При-ветствую вас у себя в…
— Ты кто?! Ты что со мной сделал?! Ты кто, сволочь?! — со вмиг захлестнувшей злостью, поперла я на него. — Ты что со мной сотворил?!!
Мужчина попятился от меня, боясь оторвать глаза под очками, и уже из угла, оседая в него, заголосил:
— Ми-ишка!!! Мишка, неси скорей ее камень!
За дверью, откуда-то снизу, послышался звук, сильно смахивающий на взятие с места в карьер. Я зловеще прищурилась:
— Ты кто такой, я тебя спрашиваю?
— Йа теоретический практик, — проблеял мужик, и, вдруг, затряс лохматой головой. — То есть, нет! Практикующий теоретик.
— Да?.. Да, наплевать! Это какая страна? Я где, в Тинарре?
— Нет… в Ладмении.
— Где именно?!
— В Ме-дянске, именно. А-а…
— Пасть свою! В какие игры играешь, сволочь практикующая?! Зачем меня обстриг?! — вновь понесло меня в пылающую стихию. — Как я здесь оказалась?! Ведь зашибу, таракан очкастый!
— Батюшки. Свинец всему живому, — оторвавшись «раскаленными» очами от мужика, развернулась я к двери. — Ну маестра, сотворили монстра, л-лови! — парень вскинул руку, и я тут же инстинктивно словила в свою нечто маленькое и…
— Евся!
— Любоня, ты… — с облегчением выдохнула, и уже шмякаясь на пол, вкусила блаженный покой, накрывший и внезапную злость и меня саму…
— Нет, спасибо. Еще чаю с мятой не надо. И вы сами-то… сядьте, — имея в виду «не мельтешите», кивнула я на ближайший к себе стул, а потом вновь развернулась к бесу.
Присутствующие настороженно замерли. Теоретика резкий переход от «очкастого таракана» к «выканью», тоже, видно, не успокоил:
— Благодарю вас, — скрипнуло кресло в другом конце комнаты.
Да и пожалуйста. И пусть не ждет, что я к нему с извинениями туда поскачу — у самой проблем хватает. И главная из них: хотя бы приблизительно воссоздать, как меня вообще в этот, захламленный облезлой мебелью и склянками дом, занесло… Или кто…
— Ну и вот, — вздохнул, продолжая, Тишок. — Когда вы с этим алантом вернулись обратно, в Адьяну, и ты мне сказала, что уезжаешь, я, конечно, тебя спросил, почему. Но, ответа не дождался. Хотя, ты тогда была еще вменяемая. Это позже началось.
— Что, «это»? — старательно хмурясь, уточнила я.
— Выпады твои из реальности, — пояснил бес, ясности, однако, не добавив. — И до границы мы доехали нормально. Алант нас сопровождал, и все время тебе что-то пытался объяснить… Евся, ты даже это не помнишь?..
Макарий говорил много. Все больше о превратностях судьбы и священном долге Сивермитиса. Но, я его слушала плохо, отстраненно блуждая глазами по ночной
