пытливо взглянул вправо.
А там все было спокойно и тихо; словно вытянутые в ряд, виднелись конусы желтоватых песчаных холмов, синей полосой проглядывали в промежутках соленые грязи.
«Надули, черти!..» – подумал всадник, снял из-за плеча свою двустволку, поглядел на замки, снова закинул оружие на прежнее место.
– Эй… хозяин… – толкнул локтем башкир Скобляк старого Ефима.
Тот встрепенулся.
– Чего ты?..
– Там, хозяин, что-то не ладно, – кивнул башкир на холмы, – как бы чего не было…
– Посмотрите, – говорил Симсон своему соседу, – вон, на холме, видите… орел сидит, кажется?..
– Шапка трухменская… – сказал Скобляк.
– Прокоп где?.. – спросил Ефим.
– У передних возов…
– Падаль лежит какая-то! – равнодушно заметил всадник на вороной лошади.
Во по-ле дороженька… да пролегала…
Он отвязал повод своего заводского коня, намотал его ему на шею и пустил на волю… Эта лошадь могла бы ему помешать.
– Я начинаю припоминать, – говорил Эдуард Симсон. – Послушайте, не были ли вы в Самаре?.. В трактире, у пристани; мы вместе, кажется… Ой!..
Несчастный англичанин захлебнулся дымом в упор, прямо ему в лицо направленного выстрела. Лошадь его взвилась на дыбы и, затянутая судорожно стиснутой рукой убитого, рухнула на песок, вместе со своим всадником.
Раскинул руками Ефим Мякенький, нагнулся к шее коня; тот поддал задом и отскочил. Свалился «старый волк» и лег ничком, поперек англичанина, прямо к солнцу своим пробитым, развороченным затылком…
– А, ты заодно с ними, собака! – заревел Скобляк и навалился на убийцу.
Тот встретил нападение прикладом своего разряженного ружья… пошатнулся в седле, и они схватились врукопашь, вцепившись друг в друга руками, силясь сорвать с седла один другого.
От холмов, лавой, пригнув пики, погоняя диким гиканьем своих аргамаков, неслись барантачи и обхватывали всю переднюю половину растянувшегося обоза.
– Сбивай в кучу!.. – покрывал все отчаянный голос Прокопа…
Весь окровавленный, спотыкаясь и зажимая бок рукой, он бежал пешком к паровику… Он не видел, что там произошло… Кровь проступала меж его пальцами… Все кружилось перед глазами и путалось: и возы, и волы, испуганные, задравшие кверху хвосты, и верблюды, мечущиеся во все стороны, и дикие наездники, мелькающие там и сям… Вдруг все это исчезло разом… Помертвелые глаза ничего не видели, уши ничего не слышали…
– Сбивай в кучу… Батько!.. – чуть слышно прошептали губы Прокопа.
Он упал.
– Эко сцепились, точно вьюны! – наскакал рыжий Иван и осадил коня перед борцами. – Нешто помочь тебе, земляк…
Он вынул из-за своего широкого пояса длинный пистолет турецкой работы, подобрал коня и поднял вооруженную руку…
Два тела сплелись, словно прилипли друг к другу…
Сдавленные груди тяжело дышали, осоловелые глаза в упор смотрели друг на друга… Скобляк пытался зубами вцепиться в горло своего противника и жевал ворот его халата, грыз шнурок от складного образка, выбившегося наружу…
– Как бы того не попортить! – ворчал Иван-бай и, нагнувшись почти к самым борцам, выжидал удобное мгновение.
X. Новые лица
– Вот мы и вторые сутки сидим здесь, на одном месте! – произнес Ледоколов с досадой, закрывая книгу, которую читал, и засовывая ее под подушку.
– Что же делать? Некоторым приходилось по неделям просиживать на станциях или, вернее сказать, на местах, где предполагаются станции; вот как здесь, например!
– Что вы там делаете?
– Наблюдаю горизонт с помощью вашего превосходного полевого бинокля и изыскиваю средства к дальнейшему нашему движению!
Малоросс сидел на козлах и почти не отрывал бинокля от своих глаз, щурясь и всматриваясь в прозрачные линии миражных озер, в бесконечную даль безлюдной степи.
– Школа терпения, – вздохнул Ледоколов, помолчав немного. – Сигару хотите?
– Вон что-то чернеет; не то всадник, не то… не разберешь, что…
– Хотите сигару?
– Верблюд… или, постойте-ка… Что же это, в самом деле? Позвольте…
Бурченко, не оставляя своих наблюдений, протянул руку.
– Вот кого-то еще судьба посылает. По дороге пыль!
– Экипаж?
– Не видать за пылью. Что-то большое, кажется…
– Уж не дормез ли с нашими дамами?
– Может быть. Далеко еще, верст пять, пожалуй, будет: не скоро дотащатся. Вы, кажется, оживились немного?.. Не хотите ли бинокль?
– Нет, пользуйтесь им; меня это нисколько не интересует!
– Будто?.. А мне показалось…
– Как ни симпатична она, но, наученный горьким жизненным опытом, я смотрю иначе на эти явления!
– Я тоже вот смотрю… (Бурченко даже встал на ноги) и вижу дормез… Теперь это ясно видно!
– Близко?..
Ледоколов сделал движение, будто тоже хотел лезть на козлы.
– Гм!
Бурченко улыбнулся и подвинулся немного. Ледоколов, впрочем, остался на месте.
– Грустную роль берет на себя эта девушка. Судя по намекам, по рассказам, которые мне приходилось слышать… – начал Ледоколов.
– Нисколько не грустную. Коли она так же умна, как красива, то в накладе не будет… Верочка эта, белобрысенькая, та тоже молодец, скоро разыщет, где раки зимуют. Кучеренок – ну, тот мелко будет плавать, натуришка небогатая. Да на что вот сама маменька: вы думаете, устарела барыня… нет, еще посмотрите, как поработает…
– Вы все смотрите с точки зрения наживы… барыша…
– А то как же?.. Ведь это все тоже своего рода горные инженеры, вот как и мы с вами. Мы будем рыскать по горам и запускать в их недра свои буравы и щупы, они тоже, то есть оно, положим… впрочем, это решительно все равно, дело в результатах!
– Но, послушайте, продавать так свою молодость, девственность, сердце, душу – все за деньги, не согреть себя ни разу истинным чувством, оскорблять так свою духовную природу…
– Чего-с?
– Это не может пройти безнаказанно. Рано или поздно человек остановится, оглянется назад, на свою молодость… Это будет ужасная минута…
– Вот вы опять в крайности ударились… Вот вы изволили видеть, как Спелохватов метал?
– Ну, это к чему?
– Вы, я думаю, заметили, что он, бивши чуть не каждую карту, нет-нет, да и даст что-нибудь и понтеру… Так вот и в этом деле. Вот вы все говорите «продавать да продавать», а иные так ухитряются, что, по-видимому, и продают товар, да из лавки его не выпускают. Все зависит только от уменья и ловкости, а это все достигается рядом опытов, а чтобы сделать опыт, надо сделать решительный шаг. Вот эти барыни и шагнули, да как, чуть не пять тысяч верст сразу. Да напустит на вас Аллах премудрости, храбрые барыни! Нет, это не дормез, а впрочем, ничего не разберешь; пыль поднялась такая!..
Бурченко протер стекла бинокля и опять приставил его к глазам.
– Они самые!..
– Брозе?!
Ледоколов вскочил тоже на козлы и взял бинокль из рук своего путевого товарища.
Оригинальный вид представлял распряженный тарантас, стоящий посреди необозримой, гладкой, как море,
