Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аким, сощурившись, разглядывал рекомендованный отцом напиток, где на красочной этикетке, слон держал в хоботе бутылку.
— Сынок, не слушай отца, лучше шампанского выпей или вина, — предлагала Ирина Аркадьевна.
И внимательно, стараясь ничего не пропустить, слушала рассказ Акима о войне и младшем своём сыне — Глебе. Радуясь, что он не ранен, а «клюкву» и орден на грудь заслужил несусветной своей рубановской храбростью.
Счастливый и гордый родитель, тоже внимательно слушал повествование сына, наблюдая при этом за манипуляцией его рук с дареной генералом бутылкой, и ожидая, когда же тот догадается разлить содержимое по рюмкам. — Аким, не знаю, слышал ли ты, что император отозвал наместника Алексеева в Петербург, и возвёл Куропаткина на должность главнокомандующего. Линевича, Гриппенберга и Каульбарса поставил руководить армиями.
— Не слышал, — отставил бутылку со слоном–алкоголиком Аким. — Это за проигранные сражения генерал–адьютанта возвеличили? — скрипнул зубами. — Да его расстрелять мало, — удивил родителей своей злостью, которую они списали на боль от раны.
— Виновником наших неудач государь назначил генерала Харкевича, повысив его в чине — произведён в генерал–лейтенанты, и поставлен на должность начальника штаба 1‑й армии у «папашки» Линевича, — хохотнул Максим Акимович. — У нас в России так. Не можешь командовать батальоном — принимай губернию.
— Эка, сударь, вы распоясались без Плеве, — в шутку осудила мужа Ирина Аркадьевна. — Так и сыплете антиправительственными речами, будто на вашем месте братец сидит.
— Кстати, где он? — вспомнил о дяде Рубанов–младший.
— В университете, наверное. После позовём, — отмахнулся старший.
«Чёрная кошка между ними всё–таки пробежала», — подумал Аким.
— Теперь Любочка обидится, — посетовала мать.
— Следовало за военного замуж выходить, а не за гражданскую штафирку, — пожалел невестку Максим Акимович.
— Да что это вы, сударь, какой критичный сегодня… Сына надо в театр сводить, — спохватилась Ирина Аркадьевна. — Дабы после этого… как его… Шанхая… — защёлкала пальцами.
— Ханшина, — подсказал Аким.
— Ну да. К прекрасному приобщить.
— А вот! — поднял бутылку со слоном Максим Акимович.
— Я уже не могу с твоим отцом, — схватилась за лоб Ирина Аркадьевна. — Иногда хуже японца бывает, — вызвала улыбки на лицах мужчин. — «Мефистофеля» дают в Мариинке, а поют Шаляпин и Собинов.
— Друг мой, ну что тебе Шаляпин, — обратился к сыну отец, мстя жене за «японца». — Лучше приди, послушай моего фельдфебеля… Как скомандует: «Эска–а–а-дро–о–он! Равняя–я–яйсь… Смирно–о–о! — в полный голос прокричал Максим Акимович, после чего в столовую влетел Антип и вытянулся во фрунт. — Даже у меня мурашки по спине, — махнул денщику, чтоб вышел. — А то — Шаля–я–япин.
— Максим, ну что ты такое говоришь, — возмутилась супруга. — Как ты можешь сравнивать своего фельдфебеля с гордостью России — Шаля–я–я-пины–ы–ым, — поднявшись, пропела она, вытянув к потолку правую руку.
В комнату с поклоном вошла мадам Камилла.
Усаживаясь под аплодисменты мужчин, махнула ей, чтоб вышла.
— Вот здесь, душечка, я с тобой полностью согласен. Несравнимые величины — мой фельдфебель и какой–то там певец.
— Ма–а–аксим! Ну что это за мещанская «душечка?», — рассердилась Ирина Аркадьевна. — Ты становишься Скалозубом, о чём не раз уже говорила тебе.
— Спасибо за «кумплимент». Это очень хороший человек, о чём тоже не раз говорил тебе. Побольше бы нам таких полковников, и японцы давно бы были разбиты. А то полковник Орлов… В газетах о нём писали. Как раз в Шахейском сражении его пехотный полк отличился… Сломя головы от японца солдаты бежали… Теперь их орловскими рысаками прозвали, — рассмешил Акима.
— Папа', а кто же заменил Куропаткину Харкевича? — задал вопрос Аким.
— Алексей Ермолаевич Эверт. Молодой генерал. Умный, смелый и верующий… Не то, что Собинов.
— А что Собинов? — встрепенулась Ирина Аркадьевна. — Должен полком на войне командовать?
— Ему и отделение доверить нельзя, — критически оглядел супругу. — И в «Мефистофеле» петь не будет.
— Это почему? — поразилась жена.
— Твой знаменитый, числящийся в запасе тенор, чтоб не идти на войну, облачился в больничный колпак и халат, разыгрывая из себя нервно–расстроенного сумасшедшего… То ли Наполеона, то ли Мефистофеля… Точно не знаю. Сейчас сочиняет «Записки из жёлтого домика». Но уверен, как только война закончится, выздоровеет.
— Ну, тогда мальчику следует Норденштрема посетить и мундир, шинель, китель двубортный, брюки заказать, — быстро, на деревенский манер, стала загибать пальцы. — Кроме военного обмундирования, у поставщика Высочайшего двора, швейцарца Генри Фолленвейдера, в магазине на Морской 18, закажем цивильную одежду: сюртуки, жилеты, костюмы, смокинг обязательно…
— И цилиндр с тросточкой, — вспомнил унтер–офицера 145‑го Новочеркасского полка Дубасова, Аким.
— Это в другом магазине, — всё приняла за чистую монету Ирина Аркадьевна. — Не в сиреневом же кителе в театр идти, — горестно возопила она собиновским голосом.
— Тогда ещё белый теннисный костюм, — неожиданно поддержал жену Максим Акимович.
— И лыжный с конькобежным, — стараясь выглядеть серьёзным, дополнил гардероб Аким.
— А вам, сударь, я закажу велосипедные штаны, — строго глянула на супруга, уразумев, что любимые мужчины подтрунивают над ней.
— Фрак ещё не помешает и к нему два белых жилета, — тоже загнул пальцы Аким, после того, как отведал из бутылки, со слоном с бутылкой…
— Ну и… фуражки, ремни, эполеты, кокарды… — поддержал сына Максим Акимович, тоже отведав продукцию акционерного общества господина Тамазова, что в Кизляре.
Затем долго смеялись, радуясь, что сын немного оттаял и тоже шутит.
В полдень следующего дня их дом посетила Ольга, помазав какой–то медицинской дрянью и перевязав герою Маньчжурской войны, как выразился Максим Акимович, практически зажившую уже рану.
Вечером, проводив гостью, Аким поехал к отцу Зерендорфа, чтоб рассказать о сыне и отдать ордена и шашку.
Поднявшись на второй этаж четырёхэтажного дома, постоял у двери, успокаивая сердце, и надавил кнопку звонка.
Открывшая ему пожилая прислуга в белом чепчике на седых волосах, окинув взглядом бледного офицера со свёртком в руках, хотела захлопнуть дверь, но услышала голос из комнаты — пропустить гостя.
Прямой, стройный, подтянутый полковник вышел к Акиму, и замер в двух шагах, не поздоровавшись и не пожав руки.
С безысходной тоской глядел он на свёрток, из которого виднелась шашка сына с красным анненским темляком.
— Я читал в «Русском инвалиде», но не поверил, — заиграл желваками.
С молчаливым недоумением, как о чём–то совершенно ненужном, слушал о подвигах сына, разглядывая разложенные на столе ордена и пробитый пулей бинокль, что Аким решил выдать за Гришкин, дабы усилить его героизм.
Рубанов не понимал ещё, что отцу, потерявшему сына, героизм не важен и безразличен… Что он радует и вызывает гордость лишь тогда, когда сын жив и невредим.
Глаза полковника стали сухи, отрешённы и пусты.
Теперь он ясно осознал, что ЕГО нет… Единственного сына. Единственного на всей земле родного человека… И что впереди? Одиночество и старость…
Безучастно взял со стола тёмно–вишнёвый крест с золотыми перекрещенными мечами и недоумённо покрутил в руке.
Отблеск от лампы, попав на рубин ордена, бросил кровавые блики на ладонь. И отцу показалось, будто держит не орден, а сердце сына.
Почтительно стоявший рядом Аким, чуть не с суеверным ужасом, впервые осознал бег времени, увидев, как моложавый ещё мужчина, вдруг на глазах постарел, сник и ссутулился, словно позвоночник стал ватным и мягким, и не мог удержать спину прямой.
Старик хотел отбросить кровавый орден, и неожиданно для себя заплакал. Горько и по–детски жалобно всхлипывая, прижал орден к груди, поняв, что это была последняя вещь, которой касался ЕГО СЫН.
ЕЩЁ ЖИВОЙ СЫН…
И он вдруг ощутил и почувствовал сыновье тепло, и прижал рубиновый крест к губам, а потом провёл по щеке, и ему показалось, что это СЫН, прощаясь, погладил его, успокаивая и утешая.
«Вот оно, почтение к награде», — подумал Аким, отчего–то вытягиваясь во фрунт перед этим несчастным, на глазах постаревшим человеком.
— ОН вспоминал обо мне, перед тем, как… Не смог произнести «умер»… УШЁЛ, — сухими, бездонными глазами смотрел на Акима Эраст Петрович.
— Так точно! Он всегда помнил о вас. А последние его слова были, что вы сильный… Что выдержите потерю… Что не сломаетесь… — честно глядел в требовательные глаза пожилого человека, заметив, как постепенно его взгляд то ли потух, то ли ушёл в себя…
А скорее всего, ушёл в воспоминания…
Воспоминания того времени, когда сын был маленький, а он молод и силён… И вся жизнь ещё была впереди…
- Бегство пленных, или История страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова - Константин Большаков - Историческая проза
- Синий Цвет вечности - Борис Александрович Голлер - Историческая проза
- Перекоп ушел на Юг - Василий Кучерявенко - Историческая проза
- Хроника одного полка. 1915 год - Евгений Анташкевич - Историческая проза
- Молодой господин - Натали Сиверс - Историческая проза / Исторические приключения / Периодические издания
- Последний сейм Речи Посполитой - Владислав Реймонт - Историческая проза
- Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии - Руслан Григорьевич Скрынников - Биографии и Мемуары / Историческая проза
- Счастье быть русским - Александр Бабин - Историческая проза
- Сыск во время чумы - Далия Трускиновская - Историческая проза
- Хирурги человеческих душ Книга третья Вперёд в прошлое Часть первая На переломе - Олег Владимирович Фурашов - Историческая проза / Крутой детектив / Остросюжетные любовные романы