носиками с обеих сторон, висевший над кадкой, и протянула расшитое крестиком полотенце. Ловко работая ухватом, продолжала хлопотать у печи, доставая горшки с едой.
Алексашка умылся, утерся – и к столу.
– Я, мин херц, обстановку разведывал насчет аспидова камня, – доложился, когда сел. – Корзины нам приготовил, еду так же матросам обеспечил. Опосля ужина и начнут сбирать.
– Да знаю, какой там шунгит, – махнул рукой Петр. – С косой, да в сарафане. – Что, хороши девки у Демьяна? – спросил он, прищурясь.
– Каюсь, Государь. Хороши!
– Дочки аль работницы?
– Дочки, Государь, – залоснился от похвалы староста. – Давно ли в лесу грибы и ягоды на всю семью на зиму сбирали, а вон уже приданное шьют.
– А женихи-то есть?
– Есть! Благодаренье Богу! Один, правда, был непутевый. Три раза ходил свататься к средней-то! Уж я его бил, бил, бил, бил! Все терпел. «Что хотите, – говорит, – делайте, а в жены отдайте!» Моими молитвами забрили его железный завод строить. Авось там и сгинет!
Хозяйка, сочувствующая жениху и недовольная поступком мужа, шмыгнула носом. Демьян сердито зыркнул на нее. Затем, осознав, кому брякнул, повалился в ноги Петру.
– Прости, батюшка, Петр Алексеевич! Другое сказать хотел! Пущай, говорю, государеву делу послужит! Вот что!
– И много отправил?
– Сорок голов прошлой осенью!
– Откуда столько? – удивился Петр. – Островишко-то мал.
– Твоя правда, Государь. Сами бы не осилили! Соседи помогали. У нас-то работников не хватает! Пахать начнем, камень на камне! Пока землю ослобонишь, вон на забор и соберешь. Видал, небось, по всему острову нагородили. А бабы что, не забреешь! Спохватившись, что опять смолол лишнее, оскалился улыбкой и заговорил о другом:
– Да что ж я, баран такой, баньку ж вам хотел снарядить. А то стемнеет, не пойдете. Вам по-черному аль по-белому?
– Ну что, Алексашка, погреемся? – улыбнулся Петр.
– Вестимо, мин херц!
– Господин лекарь, какую пропишешь?
Роберт тряхнул кудрями парика.
– После алкоголь не способно никакой жар. Это есть закупор вен и большой вред. Но если ви не послушай, то белый. В черный даже таракан не живет!
– Это он верно сказал, Петр Алексеевич, – качнул пьяной головой хозяин дома. – С ентой стороны самый чистый дух. Перед дальней дорогой особливо. Как прокоптишься, так никакая зараза не кусает!
– То что надо, мин херц! – засмеялся Алексашка. – И нам хорошо, и матросов бы отправить. А то чешутся, бисовы дети!
– Готовь обе! – приказал царь хозяину.
В бане по-черному не было трубы. Дым и копоть от горящих дров поднималась к низкому потолку. Дышать, да и разглядеть хоть что-то можно было только внизу. Передвигаться согнувшись и вовсе неудобно, особенно царю с его гигантским ростом. Зато когда он лег на лавку и прикрыл глаза, жар приятно разлился по всему телу.
– Ох и прокоптимся, мин херц! Никакой вши после такой бани можно не опасаться! – Алексашка наощупь отыскал шайку и окатил Петра водой.
– Хорошо! – крякнул Петр. – Поддай еще жару.
– Такой дым, попадай легкие и забыватся там! – недовольно проговорил сидевший в одежде лекарь.
Он бы с удовольствием остался снаружи, но боялся за здоровье царя.
– Об чем это он? – переспросил Петр Кикина, подавшего ему квасу.
– Не забудется, говорит! – ответил Кикин.
– Вестимо! – рассмеялся Петр. – Пробрало лекаришку! Русский мужик на выдумку хитер! Налог я на трубы ввел, они черные избы ставить стали. Живучи, как тараканы!
– Я говориль, дым плехо для легкий, Государ? Много кашляй после.
– А для тяжелый, хорошо, господин лекарь? – подтрунил над Арескиным Алексашка. – Ты белую рубаху снял бы! Да уж она и не белая вовсе! – Алексашка намылил себя золой и был похож на беса! Иди, что зазря сидеть!
– А и правда, – согласился Петр. – Раздевайся, Роберт Иванович, а не то мы поможем! Мы тут коптимся впрок, а он опосля с нами клопами делиться будет!
Лекарь заохал, но делать нечего! По опыту знал, лучше послушаться, все равно разденут! Он открыл флакон, и по бане разнесся приятный запах.
– Петр Алексич, ваш помыльный лосьон! Этот кошмарный зола похож на тшерт! – протянул он флакон Петру.
– Убери, опосля белой бани вспрыснешь для духа! – сказал Петр, нащупав стекло. – А зола чернит, да чистит!
– Ну-ка потри ему спину, Алексашка! Ох, и ест же дым глаза!
– А я, Государь, частушку сочинил! – засмеялся Алексашка. – Слушай:
На печи усатый дед
Брюхо греет много лет.
Пары нагревает,
Из заду выпускает.
Разъедает дым глаза,
И течет у всех слеза.
Собирает ее дед.
Сушит соль на свой обед.
Петр рассмеялся.
– У хорошего хозяина все в дело идет! Так ведь, господин лекарь? У-у-у… да он сомлел совсем! Ну-ка, Кикин, на воздух его! Да прикрой, там девы, невесты.
– Айда в озеро! – повернулся Петр к Алексашке и, ничуть не беспокоясь об упомянутых девах, побежал голышом по мосткам прямо к холодной воде.
Дворня, увидев черных антихристов, выскочивших из бани, бросилась врассыпную с криком.
– Как перепужали-то! Крику на всю округу! – захохотал Петр.
– Не полезно! – увидев, как царь полез в озеро, махнул слабой рукой лекарь и безжизненно распластался на жухлой траве.
– Не вынес нашего жару, Государь! – закричал Алексашка и плюхнулся вслед за царем в воду.
– Ух! Свежо! Ух!
– Холодна ноябрьская водица! Аж кусает! – обхватил руками плечи Петр. – Время для белой бани, греться пошли! – кивнул он Алексашке. – Оклемается лекарь, мы его веником пополощем!
«Не ведал, бедняга, – подумал Петр об Арескине, – что путешествие то последним для него обернется». Меньше чем через месяц после того из Олонецка его вывезли в гробу.
Петр с тоской посмотрел вдаль, вспомнив, как не хватало ему Роберта перед собственной кончиной. Никому тогда не доверял! Коли Катерина, коей верил безгранично, императрицей сделал, шашни за его спиной завела, а милый друг из казны карман набивал… Оба от него кары ждали! С руки им было избавиться от него!
Семьи у шотландца не было, он всего себя отдавал службе.
«Все куриозные вещи, и медалии, и инструменты никому, кроме Царского Величества – моего всемилостивейшего Государя, не представлять…», – завещал он после смерти.
Глава 44. А в это время в Москве
А в Москве тем временем был переполох по поводу отъезда Петра.
– Куда поехал? Ничего не сказал, не предупредил, – барабанил по столу пальцами Президент. Обида звучала в голосе мальчишеским фальцетом.
Виктора Александровича это не смущало. Он был один в кабинете.
Вызвал Лавра Семеновича.
– Вы знакомы с распорядком Петра Алексеевича?
– Конечно.
Весь вид Лавра Семеновича показывал исполнительность и аккуратность. Он раскрыл папку.
– Сегодня у Петра Алексеевича разъездной день.
– А
