уток… Где же им наплодиться, уткам-то! 
— По десять нельзя, — возразил Алеша. — Разрешается только по четыре на нос. Три дня поохотитесь — пожалуйста, можно и двенадцать.
 — Кто это тебе сказал? — спросил Переметов, явно наметивший себе десять жертв на завтра.
 — В газете написано.
 — В газете… Мало ли что в газете… Возможно, и в газете, — неожиданно передумал Переметов. — Если в газете, — то — установка… Вот так… По четыре? Ну, по четыре так по четыре, — примирился он.
 Переметов все еще стоял у костра, пока Валерий Гаврилович не пригласил его:
 — Садитесь, Яков Гордеевич, чайку выпейте. Помогает — поднимает настроение.
 Тот сел. Петр Михайлович подал ему свою алюминиевую кружку и сахар:
 — Помогает чай здорово — голова лучше работает.
 — Это точно, — согласился Переметов. — По себе знаю. Точно — помогает. — И пил чай, шумно отхлебывая.
 В первые минуты все мы почему-то прислушивались, как он пьет чай — с аппетитом, со вздохами, с большим удовольствием. Но он, еще не докончив чаепитие, стал поучать и наставлять:
 — Ты думаешь, Фомушкин, руководить районом — раз плюнуть? Нет, брат, не так. Не. так совсем… Надо с народом держать связь. С народом. Вот так…
 — Держим связь, — попытался отбрыкнуться Валерий Гаврилович, но это только подлило масла в огонь.
 — Ты — связь! Нету связи. Оторвался от народа. — Он, казалось, сердито отхлебнул последний глоток и, не глядя, возвратил кружку Чумаку.
 — А это еще надо доказать, — бросился в защиту Алеша. — Нужны факты. Дайте фактики.
 — Факты? — переспросил Переметов и окинул всех нас взглядом. — Я бы тебе тысячу фактов привел… да не место тут об этом балясы точить. Все идет к худшему и к худшему. С такими темпами отрыва от народа нс скоро придем к коммунизму, а обратно пятиться будем.
 — А может быть, вам это только кажется? — как-то вяло, нехотя спросил Валерий Гаврилович.
 — Что мне кажется?
 — Ну, что все хуже в районе, чем при вас.
 — Нет, брат ты мой! Это тебе кажется все хорошо. Вот так…
 — Мне не кажется. Есть и хорошо, есть и плохо. По-разному.
 — Ничего я не вижу хорошего в районе. Ни шиша. Вот так… И вам, дорогие товарищи, придется потом расплачиваться за свою совесть. Придется выпить горькую чашу. Я не пророк, но так оно и будет.
 — А мы ее уже выпили до дна, горькую чашу, — рубанул неожиданно и на полном серьезе Захар Макарыч.
 Никто из нас не понял намека. Переметов спросил в недоумении:
 — Как так — выпили до дна?
 — А так: перед тем как ехать сюда, мы с Алешей целую поллитру раздавили, как головастика. Крэк! И — нету.
 Мы рассмеялись. Однако Алеша даже и не улыбнулся. Он, казалось, приготовился слушать ответ Переметова на шутку. Но тот, покачивая головой, повторял с сожалением:
 — И это — руководители! Руководители называются! Как же вы с народом будете разговаривать? Руководители… Дошли до ручки… Тоже мне, руководители… — Он напирал на это слово, поглядывая на Чумака и Фомушкина с участием как на больных. — «Над кем смеетесь? Над собой смеетесь», — сказал писатель Гоголь. И правильно сказал…
 Захар Макарыч в данном случае представлял «народ», который тоже смеялся и любил смеяться. Меня же, конечно, Переметов не причислял ни к тому, ни к другому слою общества, поэтому я хохотал от чистого сердца.
 Когда же стали располагаться, чтобы вздремнуть перед зорькой часок-другой, Переметов заметил, что место мы выбрали не то, и что костер развели не там, и что варить чай не умеем, что варить его надо с умом, а «не раз плюнуть».
 Алеша нарочито вежливо остановил его поучения:
 — Вы ложитесь-ка, Яков Гордеевич. Ложитесь. Мы народ тугой — за один вечер не перевоспитаешь. Ложитесь — отдохните. Чего зря слова тратить. Если бы так с месячишко, то польза была бы. А за один вечер — не получится, говорю.
 — Пожалуй, верно, — согласился Переметов, улыбнувшись наконец. И уже весело, ласково, будто поглаживая при этом по спине лошадь, убеждал Алешу: — Вот ты — рабочий человек: с тобой я — по душам. Возьмем лет десяток назад. Совсе-ем другой вид был у руководителей района: что осанка, что голос, что внушение умел дать! А сейчас? Вот они, смотри на них. Посмеиваются себе, как Аркадий Райкин. — И он ткнул пальцем в Фомушкина и Чумака. — Приди ты в райисполком сейчас: сидит за столом не председатель, а вроде бы школьный учитель — ни формы, ни стати, ни авторитета для посетителя…
 — Коне-ечно, — согласился Алеша вполне серьезно и степенно (он так умел). — Вид должен быть. Вот при вас-то бывало… Э, да что та-ам!
 — То-то вот и оно. Понимать надо.
 — Надо, — опять же поддержал Алеша. — Когда бабка моя готовилась сказку сказывать, то начинала так» «Кто ума не занимает, тот и сказку понимает».
 — Правильно бабка говорила. Умная бабка, — подтвердил Переметов и стал укладываться, покряхтывая и ворочаясь. — Тоже мне, охотники… не могли потолще настелить.
 Алеша прямо-таки встрепенулся:
 — Да если бы я знал, что вы тут, то тогда…
 Взаимопонимание Алеши и Переметова было буквально трогательно. Только Переметов-то не знал, что в Алеше бес сидит глубоко.
 Петр Михайлович из-под плаща, которым он накрылся с головой, спросил полусонным голосом:
 — А чего это вас прорвало на охоту, товарищ Переметов? Думалось, звать вас на охоту — все равно что курицу звать в воду.
 — Посмотрим завтра, кто из нас охотник, — лениво ответил Переметов.
 — Я не к тому, — докучал из-под плаща Петр Михайлович. — Откуда неожиданно страсть?
 — А может, она и была у меня, страсть… да положение не позволяло… «Предрика, а с ружьем шляется». Так может сказать народ? Может. А к народу надо прислушиваться… И кроме того: где ты сейчас купишь утку? Нигде в районе не купишь. С мясом засели… С такими руководителями, как вы, утятины не покушаешь…
 Он что-то говорил еще и после, но слова проскакивали мимо моих ушей. Было уже неинтересно. Лишь одно я вынес: Переметов был глубоко убежден, что без его личного руководства Камышевецкий район гибнет безвозвратно и уже никогда не сможет подняться вновь.
  Перед самой зарей чуть-чуть покрапал нежный дождичек и обросил все вокруг. Легкий туман повис над камышами. С утра дождь — это не дождь, а туман с утра — к вёдру. Приметы верные — будет хороший день.
 Перед рассветом мы расползлись по камышам на своих челноках, а Переметов заболтал весельцем к реке, в свое сооружение.
 Мы с Валерием Гавриловичем решили стать в «голове» вдвоем. На таком озере можно и вчетвером.
 Зашалашились мы довольно быстро, легко