Прочитать бесплатно книгу 📚 Путешествие - Михаил Пришвин 👍Полную версию
- Дата:04.06.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Путешествие
- Автор: Михаил Пришвин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пришвин Михаил
Путешествие
М. Пришвин
ПУТЕШЕСТВИЕ
I.
На своих на двоих.
Есть ложное представление, что будто бы город убивает чувство природы. Я думаю, напротив: город воспитывает естественное чувство, и если мы называем землю матерью, то город - учитель и воспитатель этого чувства к матери земле. Я бы мог доказать это исторически, проследив, например, в живописи, как возникал интерес к интимному пейзажу с развитием жизни больших городов, но как-то проще выходит, если говорить о своем собственном опыте.
Ранней весной я испытывал такое сильное желание странствовать, что становился больным и неспособным к работе. Будь у меня крылья, я улетел бы с птицами, будь средства, поехал бы открывать тогда еще неоткрытые полюсы, будь специальные знания, примкнул бы к научной экспедиции. Но не говорю уже о крыльях, не было у меня ни денег, ни полезной специальности. Много мне пришлось побороться с жизнью, пока, наконец, я овладел собой и сначала научился путешествовать без денег, а потом и летать без крыльев - писать о своих путешествиях.
И трудно же было усидеть в Петербурге весной. Бывало, ночью откроешь форточку и слушаешь, как свистят пролетающие над городом кулики, как утки кричат, журавли, гуси, лебеди - такой уж этот город, окруженный огромными, неосушенными болотами, что, кажется, вся перелетная птица валит по этому рыжему от электричества небу. Бывало, расскажешь про такое что-нибудь в обществе и так этому удивляются. А случилось как-то сказать в бане на Охте:
- Нынче ночью гусь пошел.
Голый человек на это сейчас же ответил:
- То же и хорек в поле подается.
- Как хорек?
- Очень просто, хорек зимует в Петербурге, а весной выбирается в поле берегом Черной речки; вечером, если тихо сидеть, можно заметить: весь петербургский хорек валит валом по Черной речке.
- И, должно быть, тихо ходит? - спросил другой голый человек.
- Не очень; хорек, знаете, такое вещество чрезвычайно даже вонюч...
И пошел, и пошел разговор о хорьках с величайшей, нигде не писанной подробностью.
Раз я слушал, слушал такие интересные мне разговоры, купил себе за двенадцать рублей дробовую берданку, синий эмалированный котелок с крышкой, удочки, разные мелочи и начал путешествовать. С тех пор ни одной весны я не пропустил, и все весны были такие же разные, как посещенные мною края, каждая имела свое лицо.
Все обычные путешествия имеют к моему путешествию такое же отношение, как дачная жизнь к обыкновенной трудовой жизни, потому что добывание по пути средств существования ставило меня в такие же условия, как перелетных птиц, тысячи верст до мозолей махающих крыльями. Конечно, без риска ничего не выходит, и мое путешествие без денег тоже рискованное предприятие, но зато когда одолеешь, то непременно сверх лишений остается, как у матери ребенок, - большая, прочная радость. Помню, я оплавал почти все Белое море и по Северному океану довольно много в России и в Норвегии, пользуясь местными оказиями рыбаков, добывая себе пищу почти исключительно охотой и милостью людей за случайные подмоги. Приходилось ночевать и на лодке, и под лодкой, и на песке под парусом, и раз даже схватить за ногу через дырочку в парусе токующего на мне самом тетерева. И чего, чего только ни бывало во время этого звериного сна, когда спишь и в то же время все знаешь, что вокруг тебя делается. Но никогда я не заботился, чтобы собирать материалы для повести, никогда бы у меня из такого путешествия не вышло ничего хорошего, потому что оно бы не было тогда свободным, и большое великое должно бы подчиниться малому личному. Я заботился только о добросовестном изучении местной жизни, слушал все со вниманием и заносил иногда на лоскутке бумаги (часто на папиросной) интересные мне слова.
Трудно так путешествовать, но что же делать, попробуйте соединиться с ихтиологической экспедицией на Мурман, и вы узнаете жизнь трески, но поработайте с поморами на их первобытной шняке в океане по улову этой самой трески, и вы узнаете жизнь всего края через жизнь трудового человека.
Лицо края.
Если бы жизнь пришлось повторять, я непременно бы сделался краеведом, но не таким, какие они есть - ученые специалисты, или энциклопедисты, а таким, чтобы видел лицо края. Многие думают, и этот предрассудок широко распространен, что если изучить край во всех отношениях, и эти знания сложить, то и получится полное представление о том или другом уголке земного шара. Но я думаю, что сложить эти разные знания и получить из них лицо края так же невозможно, как сварить в колбе из составных элементов живого человека. Сколько вы ни изучайте край и сколько вы ни складывайте полученные знания, и все-таки непременно останутся места, наполнить жизнью которые может только простак, сам обитатель этого края. Вот мне и кажется, что настоящий краевед должен исходить не от своего знания, например, какой-нибудь ихтиологии, а от жизни самого простака (я не люблю слово обыватель). Для этого, скажут мне, существует наука этнография, но и про этнографию я скажу то же самое; живую жизнь она пропускает, для того, чтобы схватить живую жизнь, нужно найти секрет временного слияния с жизнью самого простака; самое трудное в этом слиянии, что его нельзя задумать и осуществлять по программе, а как-то - чтобы оно выходило из всей натуры себя самого. В путешествиях, которые, очевидно, и есть мое призвание, я этого иногда достигал, и думаю, что если нарочно не засмысливаться, то множество людей могут черпать в трудовом опыте ценнейшие материалы. На это мне делали возражение, что для использования трудового опыта должна быть наличность художественного дарования, удел очень немногих. Я согласен, что в известном кругу общества, правда, художественный синтетический дар имеют очень немногие, но в простом трудовом народе, прикосновенном к стихии, он есть общее достояние, как воздух и вода. Есть такая прирожденная у человека способность соединять в своей душе разнородные явления и тем одушевлять и доводить до себя даже мертвые вещи. Если бы у меня сейчас была под рукой книга Федорченко "Народ на войне", сколько бы я мог привести ярких примеров о наличии в простом трудовом народе художественной стихии. Мне приходится дать пример из своих книг по северу, далеко не такие яркие как у Федорченко. Раскрываю книгу наугад и на каждой странице нахожу что-нибудь характерное.
Море богаче земли.
Помор сказал:
- Море богаче земли. Звери там всякие, рыбы. А мелочи этой и не сосчитать. Солдатики-красноголовики, в шапочках, перед семгой или перед погодой показываются. Да вот еще воронки, вроде как птиченьки, идут, помахивают крылышками. Рак есть там большой, часто лапчатый, хвост короткий, звезды. Идут все по дну моря, перебиваются. Море богаче земли!
Медуза.
Изумленные странники замечают подводный кораблик. Я хочу сказать им, что это медуза - животное, но кормщик перебивает меня:
- Это морское, тоже буде живое, идет, да помахивает парусом, расширится, да сузится, да вперед и вперед, веслом толкнешь вроде как убьешь.
Морской заяц.
Из моря показывается голова. Вода стекает с синеватого лба. Золотые капли блестят на усах.
- Зверь, а что человек, - говорит пахрь.
- На человека он очень похож, - отвечает моряк, - катары, как рученьки, головка кругленькая.
Морской заяц долго плывет за нами, вдумывается кроткими умными глазами, так ли рассказывает моряк пахрю о морской глубине.
Детки звериные.
- К Трем Святителям бельки родятся, детки звериные.
- И деточки есть у них? - спросила старушка.
- У каждого зверя есть дети, - отозвался черный странник.
- От детей-то нам и главная польза, - продолжал моряк; - на них не нужно и зарядов тратить, а матерый зверь от детей не уходит, хоть руками бери.
- Куда же от деточек уйти, - пожалела старушка.
- Детей он, бабушка, любит.
- Детей каждый зверь любит, - отозвался опять черный странник.
- Так-то оно так, - ответил помор, - а только мы замечаем, нет жалостливей тюленя. Человек и человек: и устройство свое, вроде как бы начальника себе выбирают. Из пятнадцати штук один... Головой помахивает, слушает, а те лежат, тем что! Промахнешься в начальника, сейчас зашевелятся, сейчас в воду со льдины, а те за ним, только бульканья считай. Начальника убьешь пулей, чтобы не капнулся, а тех хоть руками бери. Это от века так, не нами начато, так век идет. Главное начальника убить, он стережет, его забота, а тем что! Лежат на солнышке ликуются*1 парами, что человек. А как родит, так в воду, обмоется, выстанет и лежит возле своего рабенка, и уж никуда от него не уйдет.
- Куда же от деточек уйти, - сказала старушка.
- Да, отползет немного, смотрит на тебя, матка, да батька, все тут лежат, так много, что грязь. Верст на сто ложится, - где погуще, где пореже, и все зверь, все зверь. Тут и реву у них не мало, потому матка в воду уйдет, а он ревит. Рабенок, рабенок и есть, матка на бок повернулась, а он сосет.
- Желание - Mutaru Scriba - Психология / Русская классическая проза
- Рождественские тайны - Донна Ванлир - Русская классическая проза
- Том 5. Лесная капель. Кладовая солнца - Михаил Пришвин - Русская классическая проза
- Цвет и крест - Михаил Пришвин - Русская классическая проза
- Весёлый зоопарк - Надежда Митрофановна Середина - Детская образовательная литература / Природа и животные / Русская классическая проза
- Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Будь прославлен, Человек! - Валерий Брюсов - Русская классическая проза
- В мире отверженных. Записки бывшего каторжника. Том 2 - Петр Якубович - Русская классическая проза
- Истинный борец - Александр Сергеевич Мильченко - Прочая религиозная литература / Русская классическая проза
- Споткнуться, упасть, подняться - Джон Макгрегор - Русская классическая проза