Прочитать бесплатно книгу 📚 Умное Небо - Александр Мень 👍Полную версию
- Дата:17.07.2024
- Категория: Религия и духовность / Религия
- Название: Умное Небо
- Автор: Александр Мень
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие.
Лк. 9,27
Фон на иконах называется «свет». Это — умное небо.
Из письма Ю.Н.Рейтлингер о. Александру Меню
О сестре Иоанне
Наше призвание — уже здесь на земле
собирать Царство Небесное.
Ю. Н. Рейтлингер, в разговореПусть наши огоньки, горящие в разных местах, не гаснут,
чтобы мы могли передать эстафету...
Из письма о. Александра МеняНа излете ХХ века в одном из залов Рублевского музея открылась выставка икон сестры Иоанны (Рейтлингер).
Входящего с порога ошеломлял дух радости, веселья, глубины и правды, которым дышали иконы. Это было явленное Присутствие, и вошедший оказывался охвачен радостью узнавания Света.
Ее иконы я впервые увидела в московских домах прихожан отца Александра Меня, в круг которых я вошла в середине 70-х годов теперь уже минувшего века. Это бывало так: входишь в комнату — и с порога узнаешь руку еще не ведомого тебе иконописца. Спрашиваешь друзей, — тебе объясняют, что есть такая старушка, монахиня, вернулась из эмиграции, живет в Ташкенте, у нас в Новой Деревне бывает летом. Или — говорят: не знаем, кто писал, — нам отец Александр подарил ее на венчанье. У отца Александра в кабинете был — явно того же письма — огненный Илия в пустыне. Помню, как на аналое в храме в Вербное Воскресенье появилась новая икона, от которой отойти было невозможно, — «Вход Господень в Иерусалим», и написана она была тою же рукой.
А потом настал день, когда отец Александр нас познакомил, подведя меня к ней со словами: «Юлия Николаевна тоже художница. Она не слышит, — пишите записочки». И мы стали разговаривать — вернее, она говорила, а я писала в ее блокнотике начало фразы, — она догадывалась о продолжении, и я слушала ее ответ (или вопрос).
Это было счастливое общение — в состоянии почти пьянящей радости, близости Царства, неба, веселья — иное что-то, родное вечности, прикровенно проглядывало сквозь простоту видимого: открытые во двор ставни, клеенка на столе, тусклого цвета чай, который все же тогда нам подавался («зато не портит цвет лица», — шутил отец Александр), деревянная бледно-зеленая калитка, рябина в окне.
От нее исходила какая-то веселая сила, и голос ее был праздничный — сродни необыкновенности места, где мы имели счастье встретиться. Она была другая. Из своего далека — и вся здесь, ты был включен в беседу на том уже будто бы свете, где есть только главное. Почти не помню, о чем шел разговор (кажется, она расспрашивала о моей учебе, об университете), но состояние счастья помню отчетливо. И вся ее жизнь, еще не ведомая мне, крылами вставала за ее спиной.
В те годы обыкновенны были разговоры об отъезде. Тот уехал, те — уезжают. Выпустили, не выпускают, подали заявление на выезд... Москва пустела, зияющими дырами оставались дома, куда уже не придешь, потому что хозяева, ясно было, никогда уже не вернутся. Кто-то пустил тогда поговорку: «Велика Россия, а позвонить некому».
Странницы и пришельцы на земли…
Она была вестником иного. Я знала о ней, что она вернулась из Франции.
Из той России — из Франции — в наш убогий СССР, где отдельной территорией, островом Царства Небесного, была Новая Деревня, и она была ему, этому Царству, сродни.
* * *
Обликом — странница: до полу юбка, котомка, посох. «Она исходила босиком всю Францию». Мы говорили, и в поле зрения попадало то привычное, что было на стенах «сторожки» (так называли дом при церкви, где был крошечный тогда кабинет отца Александра; в ожидании разговора с ним народ сидел в комнате побольше, что была рядом): Петр и Павел Эль Греко, большой карандашный Серафим Саровский, черно-белая фоторепродукция — двойной портрет Нестерова «Философы». На портрете двое идут по тропе — отец Павел Флоренский, худой, в белой рясе, посох, голова слегка наклонена, лицо светится миром, — и будущий отец Сергий Булгаков, плотнее, в темном сюртуке, в лице будто бы мятеж, его давно тревожит что-то, о чем они беседуют или молчат, идя по тропинке. Будто в этой точке расходились пути: уехать или не уезжать, разделив общую участь. Мне всегда этот двойной портрет в сторожке на общем «отъездном» фоне десятилетия виделся знаком выбора.
Отец Сергий принял сан в России в 1918 году и почти в это же время познакомился с Юлей Рейтлингер, жившей тогда с сестрами и матерью в Крыму. Оба они оказались в эмиграции, она была его духовной дочерью до самой его смерти.
* * *
Сестра Иоанна решила вернуться на родину сразу после войны. Последние слова, которыми ее напутствовал отец Сергий Булгаков, умирая в феврале 1944 года, были: «Возвращайся на Родину, Юля. И неси свой крест с радостью. И, слышишь, — с радостью неси!»[1] Разрешения на въезд пришлось ей ждать десять лет. Может быть, это спасло ее от участи тех, кто, возвращаясь из эмиграции несколькими годами раньше, попадал в лагерь. Так случилось с ее подругой монахиней Еленой (Казимирчак-Полонской).
* * *
Она была монахиней в миру — по примеру матери Марии (Елизаветы Юрьевны Кузьминой-Караваевой, которая тоже была среди духовных детей отца Сергия в Париже), принявшей постриг в 1932-м. Свое пострижение в рясофор в 1934 году с именем Иоанна (в честь Иоанна Крестителя) она вспоминала как самое значительное событие своей судьбы. Этому предшествовала «Пшеровская Пятидесятница», как потом называли первую конференцию русского студенческого христианского движения в Пшерове (под Прагой) в 1923 году[2], когда участники его, и среди них сестры Рейтлингер, ощутили на себе прикосновение Духа Святого, его огненную печать — это переживание определило направление жизни молодых людей, присутствовавших на богослужениях (литургию каждое утро в 6 часов служил отец Сергий Булгаков) и беседах съезда. Вскоре после него, в 1925 году, было образовано Сергиевское Подворье[3] —Православная духовная академия и Богословский институт — в Париже. Отец Сергий Булгаков возглавил здесь кафедру догматического богословия и был душою Подворья. Ю. Н. жила на Подворье в комнатке на чердаке.
С матерью Марией вместе они создавали интерьер храма во дворе ее общежития на rue Lourmel, 77 — переделывали конюшню-гараж, убрав стойла, в церковь, сестра Иоанна создавала иконостас, мать Мария тоже писала иконы и вышивала. Сохранилась (ныне в монастыре св. Иоанна Крестителя в Эссексе в Англии) большая ее вышивка — «Житие Царя Давида», — она располагалась наверху вдоль правой стены храма. Вышивала ее мать Мария в 1939–1940 гг., в период гонений на евреев в Европе. Над царскими вратами уже позднее, в годы нацистской оккупации, появилась ею вышитая Тайная Вечеря. Сестра Иоанна помогала матери Марии и в ее трудах иного свойства — вместе ходили для приобретения дешевого продовольствия, всяких остатков, даже очистков, на центральный рынок («Чрево Парижа»), чтобы прокормить людей, обитавших в общежитии на улице Лурмель.
Прежде чем целиком посвятить себя иконописи, Ю. Н. занималась живописью в Ateliers d’arts sacre у Мориса Дени, продолжая свое художественное образование (училась в свое время в Школе при Обществе поощрения художеств в Петербурге). Впрочем, до переезда в Париж, еще живя в Праге, обучалась технике иконописания у М. Каткова, который перенял ее как ремесло у псковских старообрядцев. Он расписывал тогда русский храм на Ольшанском кладбище. Ю. Н. много копировала старообрядческие иконы — и все же стремилась вырваться за рамки стилизаторского, прикладного подхода; Д. Стеллецкий, расписывавший храм в Сергиевском Подворье в Париже, тоже делал стилизацию — в несколько ином роде, скорее это был декоративный, эстетизированный стиль модерн; работал он масляной краской, оставляя места для ликов, которые потом писала княжна Львова. Такой подход был для Ю. Н. неприемлем (она замечала, что иной раз на иконе, когда она писалась, вдруг какая-то новая складка на одежде меняет выражение лица).
Ее настоящая встреча с русской иконой произошла на выставке древних икон, привезенной из СССР в Европу в 1928 году. Выставка проходила в Бельгии и Германии, в частности, в Мюнхене; Юлия Николаевна отправилась туда, жила у друзей, все дни проводя на выставке, вглядываясь — впервые — в Троицу Рублева, лик Владимирской Божией Матери, которые были там представлены в научных копиях; на выставке были и подлинные иконы древнего письма.
Прежде с иконами она знакома была по черно-белым репродукциям «Истории древнерусского искусства» Грабаря, взятой в библиотеке по какому-то безотчетному и сильному душевному порыву в первые же дни в эмиграции. Открытие иконы, после двух веков забвения, когда древние иконы записывались более поздними, когда их убирали в оклады, оставляя только потемневшие едва различимые лики, — произошло незадолго до революции, — реставраторы научились расчищать позднейшие записи. Люди увидели Рублева.
- Божие наказание за ворожбу - Покровский - Религия
- Тайна жизни и смерти - Александр Мень - Религия
- Житие преподобного Серафима для детей - Архимандрит Тихон (Шевкунов) - Религия
- Чудодейственный покров Божьей Матери. 100 икон и молитв, которые творят чудеса - Павел Михалицын - Религия
- Чудотворные иконы Богородицы - Ольга Надпорожская - Религия
- Вопросы священнику - Сергей Шуляк - Религия
- Исаия - Мень Александр Владимирович - Религия
- Прости нас, грешных - Александр Мень - Религия
- Жизнь после смерти - Коллектив авторов - Религия
- Магия, оккультизм, христианство: из книг, лекции и бесед - протоиерей Александр Мень - Религия