Прочитать бесплатно книгу 📚 Тетя Зося - Андрей Лебедев 👍Полную версию

Дата:10.08.2024
Категория: Проза / Русская классическая проза
Название: Тетя Зося
Автор: Андрей Лебедев
Просмотров:0
Комментариев:0

Уважаемые читатели!

На сайте можно читать бесплатно Тетя Зося - Андрей Лебедев. Жанр: Русская классическая проза. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн книги без регистрации и SMS на сайте knigi-online.club (книги онлайн клаб) или прочесть краткое содержание, описание, предисловие (аннотацию) от автора и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.

0/0

Описание онлайн-книги Тетя Зося - Андрей Лебедев:

Читем онлайн Тетя Зося - Андрей Лебедев

Шрифт:

Интервал:

Закладка:

Сделать

1 2 3 4 5

Лебедев Андрей

Тетя Зося

Когда все мои знакомые, собрав чемоданы, утащили их вместе со своими телами туда, куда уносили их мечтания весь год, потраченный на накопление средств, позволяющих уехать в заветное место, забыться там, и тем самым подготовиться к будням нового рабочего года и новым мечтаниям, я трясся в раскаленном, душном автобусе, заваленном полуживыми людьми и прочим театральным скарбом. По своей неискоренимой глупости я сидел с солнечной стороны, пересесть было уже некуда, и я невыносимо страдал от издевательски южного солнца и испаряющегося из меня алкоголя. Физические страдания не отвлекали меня от душевных, а наоборот, усугубляли их, сплетаясь с ними в связь следствия и причины, и заставляли, боже, в который раз искать ответ на вопрос: кто должен измениться, мир или я? Я стал вяло вспоминать театр, который моя актерская карьера должна была вписать в историю искусств и потом, достигнув второй космической скорости, унестись в художественный космос; директора этого театра, объективно ограниченного человека, и режиссера, человека неглупого, но вздорного и зависимого. Театр был как театр, алтарь скуки, интриг и разврата, и директор был как директор, и режиссер был им подстать. То есть, все сводилось к тому, что измениться должен я. Что ж, если я решу, это будет сделать нетрудно: в любом театре с охотой дадут уроки, как жить в искусстве. Под солнцем я совсем раскис и незаметно для самого себя привалился к толстой Анжеле, сидевшей слева от меня. Но запах ее дезодоранта немедленно разбудил меня, и я перенес голову с ее пышного плеча на автобусное стекло, подложив под щеку скомканную занавеску, пахнущую пылью и машинным маслом. Анжела — старейшина нашего балагана, несущего на автобусе смех и радость людям. Я сказал «нашего»? О, ужас! Ужас! Когда меня ушли из театра, я не стал никуда пробоваться и обдумывал свое положение, как вдруг у меня кончились деньги. Событие для человеческого существа до того неприятное и коварное, что те естественные принципы, которыми человек публично руководствовался, в результате его становятся неестественными, пустыми и даже вредными. Мой сосед по коммуналке эту мысль выражает точнее: «на безрыбье сам раком встанешь». Я был вынужден согласиться на предложение приятеля заменить его в труппке, уже несколько лет катающей по провинции детский спектакль «Кот в сапогах». Замысел таких театров убог и гениален: актеры меняются каждый месяц, меняются города и села, но спектакль не меняется никогда. Это был один из тех неумирающих спектаклей, которые сколачиваются за неделю и передаются потом владельцами таких театров по наследству. Достаточно передать наследнику костюмы и пару фанерок декораций. Наследник, одев актеров в костюмы, и заставив их читать выученный текст в расставленных согласно завещанию декорациях, может кормить себя и семью, катая спектакль по тем же провинциям, где уже подрос новый зритель, жаждущий доброго, мудрого, вечного. Шла третья неделя нашего круиза. Голова моя билась о стекло, а я смотрел на появившийся справа реденький лес в надежде, что из него выскочат басмачи, остановят автобус, выведут нас всех и перестреляют к чертовой матери. В автобусе кроме меня было еще шесть человек: водитель-татарин, администратор Валентина, она же радист; Принцесса-Анжела, она же кассир; нервная травести Ирина, играющая Кота, и два характерных актера, Король и Людоед, стареющие педики и по совместительству любовники. Все они давно были знакомы и во время этих поездок, которые считали отдыхом, относились к друг другу на удивление терпимо. Я чувствовал себя среди них случайным гостем, хотя бы потому, что мне очень хотелось, чтоб так оно и оказалось. Татарин-водитель включил радио и стал подпевать. Это было так печально, что я наконец-то заснул. Мне приснился сон. Сон был страшный, про мертвецов. Проснувшись, я решил рассказать его своим впечатлительным попутчикам. «Мне приснился сон», — промолвил я, погруженный во что-то значительное и непонятное, и сразу стал его рассказывать, вроде бы и не им. Все охотно отдали мне свое внимание, которое я стал медленно погружать в кошмар, еще не остывший в моей памяти. Дефицит переживаний был общей проблемой. Хотелось чего-то волнующего, пусть даже неприятного, но обязательно значительного, разрушающего ненавистный монотон пустой, бессодержательной работы и утомительных переездов из одного городка в другой, как клон, похожий на предыдущий. Играя картонные персонажи, мы скоро стали мало чем отличаться от них, где-то в самом начале впав в анабиоз и усыпив до лучших времен мечтания, смущающие озабоченный настоящим рассудок. Но настоящее оставляло его голодным и равнодушным, заставляя прятаться от одиночества в абсурде пережеванных анекдотов и чувственном суррогате житейских историй. В отличии от давно происшедших историй, лишь щекотавших воображение, к снам, приходившим кому-нибудь накануне, все испытывали искренний интерес. От них веяло неслучившимся настоящим, которое пролетало мимо нас, как гагара над Стокгольмом. Сны человека, который живет вместе с тобой двадцать четыре часа в сутки, имеют к тебе непосредственное отношение. Все знали про это и пытались прочитать в них то, что ускользало от собственных ощущений. Но потом. А сначала сны присваивали и переживали, отдаваясь им так, как не отдавались ни книге, ни обездушенной действительности. Рассказывая сон, я наблюдал за своими слушателями, ибо разоблачался не только я, выставляя на всеобщее обозрение неотцензуренную душевную жизнь, но и они, пожирая из нее только то, что их волновало на самом деле. А волновало, в основном, опасное, жестокое, неотвратимое и непонятное одновременно, что пробуждало жизнь, в какой картон ее бы не засунули. Жара превратила нас в однородную массу, что облегчало коллективный переход из просто скотского состояния в состояние напуганной скотскости. Приятный испуг: голова и остальное тело опять чувствуют себя частями одного организма, сплотившегося под глухую дробь барабанщика-сердце, ты уже четко выделяешь себя из окружающего пространства, хотя совсем недавно не мог точно сказать, где заканчивается твоя задница и начинается дерматин сиденья. И самое приятное: тебе начинает казаться, что враги существуют только снаружи, по ту сторону кожи, а по эту сторону — зона свободная от конфликтов и борьбы. К тому же, страх, возникающий из сопереживания, всегда ленив и пассивен. Когда я находился в кошмаре, у меня не было возможности полностью отдаться ужасу, я был слишком озабочен выживанием. Теперь же ничто не заставляло меня бежать, нападать, защищаться. Я вместе со своими слушателями воспринимал потенцию истории, которая, случись она реально, вызвала бы менее комфортные переживания. Так, наверное, чувствует себя остановившееся стадо после атаки хищника: хищник уже неопасен, он насыщается поблизости неудачливым соплеменником, но стадо уже боится его будущего голода, который опять приведет хищника к стаду. Однако эта боязнь не мешает жевать травку и метить территорию. Сейчас я сон точно не помню, даже когда я проснулся и сразу стал его рассказывать, я кое-что подсочинял, заполняя воображением пробелы в памяти, да и в этой истории он интересен исключительно из-за одной детали. В моих кошмарах иногда появляются персонажи, как правило, не имеющие прототипов в мире бодрствования, которые помогают мне бороться со всякой снящейся мне нечистью. Иногда они переходят из сна в сон, пока совсем не покинут меня. В этот раз одолеть оживших мертвецов мне помогла пожилая дама с польским именем Зося, во сне я называл ее тетей Зосей. Она была похожа на учительницу: небольшого роста, худенькая, с облаком белокурых волос вокруг головы. Ей было лет пятьдесят, и она постоянно улыбалась. Никогда раньше я ее не видел.

Моим слушателям она чрезвычайно понравилась, что немудрено: она была единственным положительным героем в моем кошмаре. Я же умудряюсь и в собственных снах выглядеть типом с сомнительной репутацией и неопределенными взглядами на жизнь. Когда я закончил, все с облегчением вздохнули за счастливый конец и, пробудившись к жизни, стали подкреплять себя бутербродами, наполовину переваренными жарой и тряской. Король, мизинцами возвращая падающие с губ крошки, пропел: — Мне тоже та-акой сон приснился. Закачаетесь. Он, выпучив глаза, начал что-то рассказывать, но к моему полному удовлетворению его никто не стал слушать. Он гордо замолчал и отвернулся к окну, заинтересовавшись степным пейзажем. — Подъезжаем, — сказал татарин и заговорщески подмигнул мне в зеркальце. — Ну и глушь, — сказал Король, с ужасом разглядывая показавшиеся на горизонте одноэтажные постройки, выстроенные вдоль отворота от основной дороги. — Зато какой воздух! Какая природа! — Ответила на упрек администратор Валентина и добавила. — Двести человек жителей. Все придут на спектакль. Будет аншлаг. — А деньги у них есть? — недоверчиво спросил Людоед. — Или они брюквой и картошкой будут расплачиваться? — Я бы не отказалась от ведра картошки, — заметила Кот-Ирина, которая постоянно была на грани нервного срыва, и вследствие этого постоянно голодна. — Так есть у них деньги или нет? — не отставал от Валентины упрямый Людоед. — Есть. Это богатая глушь. Здесь одни фермеры, — внушающе поднимая общипанные брови на каждую фразу, объяснила Валентина. — «Ставни», — прочитала вслух мелькнувший знак Анжела. Ставни были деревней возникшей из рабочего поселка. Я видел такие, когда, будучи студентом, работал в стройотряде. Дома представляли собой собранные из кирпича, досок и фанеры одноэтажные бараки, разделенные перегородками на квартиры. Их быстро устанавливали для рабочих, которые поблизости воплощали очередной индустриальный замысел. Когда стройка заканчивалась, они снимались с места, чтобы уехать тратить заработанные деньги или прокладывать новую магистраль или трубопровод. Бараки растаскивали, или они стояли, лишенные стекол и человеческих запахов, пугая своим безмолвием забредших охотников и шальных туристов. Но иногда, когда место располагало этому, например, близлежащим городом или оживленной трассой, они заселялись приблудшим людом, по разным причинам покинувшим свои насиженные гнезда, профессиональными бомжами и уставшими романтиками, нередко из тех же строителей и старателей. «Осевший кочевник не любит кочевников», — вспомнил я калмыцкую поговорку, когда увидел взгляды нескольких жителей, мимо которых мы проехали по единственной улице. Автобус остановился на маленькой площади, бывшей когда-то игровым полем. «Сейчас начнется», — подумал я. — Вот он истинный храм искусства! — широким жестом указуя на барак с выцветшей надписью «КЛУБ», завопил Король. — Обетованный, где ты был все эти годы. Я искал тебя в суматохе столиц и пустоте мертвых городов, тиши монастырей и гвалте базаров. Я успел поменять вкусы, веру и сексуальную ориентацию. Я успел состариться. Но ты передо мной, и я вознагражден за свои терзания. О, Боги, даруйте мне участь сдохнуть здесь, среди муз и граций, под рукоплескания Диониса и Аполлона. — Валя скоро заставит играть на бензоколонках, — протискиваясь с баулом к выходу, ворчал Людоед. — Мужчины, — глядя на меня, сказала Валя, — выгружайте декорации, я побежала за публикой. Я дождался, когда все выйдут из автобуса, встал и, шатаясь на затекших ногах, добрался до выхода. — Смотри, конское дерьмо, — с радостным удивлением закричал Король Людоеду, показывая на высохшую лепешку. — Пегас тебя дожидался, — сказал Людоед, и они стали пинать ее в направлении Ирины, которая сразу оказалась во внутреннем конфликте, потому что ей это не нравилось и нравилось одновременно. Нравилось, потому что ей было скучно, и с ней решили поиграть, а не нравилось, потому что мало кому понравится, когда в него футболят какашкой, даже если при этом говорят, что она имеет непосредственное отношение к поэзии. Ирина вяло протестовала и просила коллег поиграть во что-нибудь другое. Татарин сидел на корточках в тени автобуса, курил и заливался смехом. Анжела, заняв полкрыльца, отгоняла от себя мух, которым, видимо, полюбился ее дезодорант. Я стоял на ступеньке автобуса и думал, что нужно сделать, чтобы спать сегодня в кровати без клопов. Мне пришла в голову идея, что если взять с собой в постель Анжелу, то клопы, бесспорно, предпочтут ее нежную пышную плоть моей грубой шкуре, натянутой на саксаул. «Но в этих дешевых гостиницах, больше напоминающих общежития, такие маленькие кровати, что толстуха либо придавит меня, либо вынудит спать на полу, по которому бегают тараканы. Значит, — рассуждал я дальше, — нужно будет после того, как она примет душ, пригласить ее в номер. Сделать так, чтоб она сама забралась в кровать, когда я уйду в душевую. Мыться долго, чтобы клопы успели оценить ее достоинства и въестся в них. Выйти из душевой и деликатно прогнать ее вместе с клопами». Я ласково улыбнулся Анжеле. «Но с другой стороны, не будет же она ложится на кровать, видя, что для меня там не остается места. — Трезво подумал я. — Ирина? Она хоть и моложе, но не так привлекательна для клопа. Они вообще ее могут не заметить из-за худобы и маленького роста. Зато беспокойный сон и роль психоаналитика мне обеспечены. А что если их обеих напоить и сдвинуть кровати в их двухместном номере. Или самому выбить себе двухместный и затащить в него горничную или того, кто попадется». Мои мысли исчерпали область гигиены и комфорта спокойной ночи и стаей обезьян поскакали по джунглям размягченного разума. Я ступил на раскаленный гравий и огляделся в поисках местных жителей. У сараев, ютившихся в оазисе абрикосовых деревьев, стояла девятилетняя девочка с черной лохматой дворнягой. В руках у нее была цельная суповая кость, с которой она, на зависть собаке, обгрызала остатки мяса. Девочка с интересом разглядывала воюющую с мухами Анжелу. Я свистнул дворняге, но та, бросив на меня взгляд полный томления, вернулась к мучительному созерцанию кости. Свист мой привлек внимание девочки, она сердито посмотрела на меня и крикнула: — Свистеть нельзя! Моя собака. А ты будешь моей дудочкой, если так любишь свистеть. «Родители пьющие», — подумал я и решил игнорировать злобную девочку. Я поднялся на крыльцо, осторожно перешагнув полулежащую Анжелу, и подергал ручку, но дверь клуба была заперта. Создавалось впечатление, что нас не ждали. Валя пустилась во все тяжкие, когда вал со спектаклей стал стремительно падать, и завозила нас в каждую деревню, расположенную по пути нашего маршрута. Иногда она предварительно звонила и предупреждала, что специально к ним едут столичные актеры со знаменитым спектаклем, который будет интересен и взрослым, и детям, чтобы они приготовились к встрече, всех оповестили и, если возможно, собрали деньги. Здесь же, по-моему, и не знали о нашем приезде. — Слушай, Рафаэль, — крикнул я татарину, качавшему насосом надувной матрац, — а ты бывал здесь раньше? — Нет. Никогда не бывал. Мимо проезжал. — А что тебе Валя сказала? — О чем? — Ну, обо всем этом, — сказал я и обвел взглядом окрестности. — Сказала, что сыграете спектакль, и сразу поедем дальше. — Шайтан, — сказал я. — Полный шайтан, — согласился со мной Рафаэль и развалился на матраце. — Валя — манда, — возмутился, утомившись от игр, Людоед. — Она должна была сначала нас разместить, а потом уже бегать по кишлаку. — Может быть, что параллельно она решает и этот вопрос, — заступилась за администратора Анжела. — Я могу сказать, какие вопросы она решает параллельно. И перпендикулярно тоже, — сказал Людоед и продемонстрировал выразительный жест. — Эй, разбойница, — крикнул Король девочке, — у кого ключи от клуба? Девочка молча показала пальцем на меня. «Сумасшедшая», — тихо прокомментировал я. Анжела повернулась ко мне, подарила короткий укорительный взгляд и стала, близоруко щурясь, всматриваться мне за спину. Я обернулся и увидел расплывающуюся в горячем воздухе женщину, торопливо идущую в нашем направлении. Больше всего во время этих гастролей я боялся встретить знакомого человека, и, когда мне показалось, что приближающаяся дама кого-то мне напоминает, я стал нетерпеливо вглядываться в ее еще неразличимые черты, готовый резко отвернуться, спрятаться и изменить внешность, голос и походку. Я прикрыл лицо ладонью и смотрел сквозь пальцы, жалея, что не взял с собой бинокль. Когда я стал видеть морщины на ее лице и золотые серьги на ушах, я уже успел вспомнить все когда-либо виденные мною лица, начиная с нянечек детского сада и заканчивая безликим окружением бывшей жены. У меня заболела голова, а проклятая фурия шла и улыбалась мне, явно уже узнав меня, несмотря на полузакрытое лицо. «Она подумает, что я нарочно не узнал ее, и догадается, что я стыжусь своей работы. Лучше сделать вид, что каждый уважающий себя артист, хотя бы раз в пять лет, ездит по деревням, где наблюдает правду жизни», мелькнула мысль в моей голове. Я с досадой опустил руку и, излучая радость неожиданной встрече, улыбнулся ей в ответ, решив опознать ее с первых слов разговора. — Утомились? Я сейчас открою и напою вас холодным квасом, — сказала она, скромно оценив мою радость, и я понял, что она меня не узнала, а улыбалась, наверное, так всем и всегда вследствие своего приветливого характера. Зато я узнал ее, и моя неадекватно удивленная улыбка, уже было начавшая сползать с лица, вернулась обратно, но частично: улыбка исчезла, а вот удивление и еще что-то заполнило не только обмякшее лицо, но все тело — от зашевелившихся волос до поджавшихся пальцев ног. Передо мной стояла и открывала залатанную фанерой дверь клуба улыбчивая спасительница из моего дневного кошмара. — Тетя Зося! — вслух подумал я, достаточно громко, чтоб все меня услышали. Господа актеры сразу поняли, о ком я говорю. Они с интересом стали разглядывать несколько растерявшуюся женщину. — Похожа? — спросил Людоед. — У меня другой образ, не такой хрупкий и женственный, — заметил комплиментарный Король. — Мне она тоже казалась старше и крупнее, — сказала толстая Анжела. — Да оставьте вы свои образы и впечатления при себе, — перебил я их и с бесцельной горячностью стал настаивать. — Не то, что похожа, это она! Это тетя Зося! Даже платье то, что во сне. — А, понятно, — делово стал объяснять глухой Король, — платье серийное, ты его раньше на ком-то видел, оно тебе приснилось, и, когда ты увидел человека в таком же платье, твое подсознание отождествило его черты с неясными контурами персонажа из сна. — Меня зовут Роза Степановна, — пытаясь осмыслить идущий про нее разговор, поправила меня тетя Зося. — Вы ему сегодня приснились, — объяснил ей Людоед. — Как это возможно? — не поверила Роза-Зося, но слегка покраснела. — Мы же раньше с Вами не встречались? — догадался спросить я. — Когда я последний раз выезжала из поселка, вы еще, наверное, не родились, а всех, кто заезжал к нам, я хорошо помню. Заходите, пожалуйста, — сказала она и открыла дверь. Коллеги стали затаскивать свои вещи внутрь, я же стоял в нерешительности и молча ругал себя за несдержанность. Роза Степановна внимательно разглядывала меня. Я посмотрел на нее, она мне улыбнулась и перевела взгляд в сторону, заметила девочку и крикнула ей: — Вилена, иди домой! Придешь вместе со всеми. Девочка недовольно нахмурилась, но послушалась и пошла к баракам. Собака побежала за ней, напрасно выпрашивая кость: жестокая хозяйка закинула ее на крышу низкого сарая. Голодная псина, положив передние лапы на стенку сарая, смотрела наверх в надежде, что косточка чудесным образом скатится с крыши. Она даже несколько раз позвала ее, жалобно гавкнув. И, может быть, она бы дождалась ее, но девочка строго позвала: «Тимур!». И Тимур неохотно пошел за ней, иногда останавливаясь и делая робкие попытки вернуться, которые немедленно пресекались грозным фальцетом. — Заходите, не стойте на солнце, — позвала меня тетя Роза. Внутри клуб представлял собой барак без перегородок с десятком рядов скамеек. Впереди на свободном от скамеек месте стоял стол с тремя стульями. В углу размещался большой аквариум с полуживыми рыбами, который распространял по бараку неприятный болотный запах. Окна занавешивали бордовые шторы из неизвестного материала. — Из одной такой шторы мог бы получиться шикарный костюм для Гамлета, зацокав языком, прошептал Король. Он уже тридцать лет собирался ставить Шекспира. — Что у них тут, товарищеские суды проходят? — услышал я тихое ворчание Людоеда. — Партийные собрания, — также тихо ответил ему Король. — Скажите, Роза Степановна, а народ-то придет? — громко спросил Людоед. — А тот как-то пустынно у вас. — Придет. Располагайтесь здесь и готовьтесь. Если что-нибудь понадобится, я буду сидеть в тени за клубом, — сказала тетя Роза и вышла. — Странная эта Роза Степановна, — сказал Король. — Предлагаю не гримироваться, не гладиться… — …не переодеваться и играть сидя, — поддержал его Людоед. У меня из головы не выходила эта Роза-Зося. Сам факт, что моя фантазия создала некий образ, и он оказался реальным человеком, меня волновал мало, хотя подобное со мной случилось в первый раз. Но то, что это произошло в один день, напрягало мои мозги, совсем несклонные к астрологическим прогнозам, гаданиям, знамениям и прочим двусмысленностям, к которым так внимательны мои коллеги, да и не только они. Всю жизнь я мечтал быть врачом и приучился находить закономерности, в которые бы мог вмешаться, а не констатировать их постфактум. Врачом я не стал, хотя закончил два курса медицинского института, но привычки своей не оставил, хотя жить она мне скорее мешала, чем помогала. Вот и сейчас вместо того, чтобы отделаться от беспокойства, терзающего меня с момента узнавания, каким-нибудь толкованием из неистощимых кладовых фольклора или вполне приемлемым для современного человека объяснением, что мое подсознание запутало мое сознание, я мучался в поисках какой-нибудь зацепки третьего звена, позволившего бы мне соединить в одну цепочку фантастическую тетю Зосю и встречу с ней в убогом селении в тот же день. Неприятное предчувствие заставляло расценивать сон как предупреждение. Но предупреждение чего? Я эту даму-призрак знать не знал и тем более не собирался предпринимать никаких действий в ее сторону. Во сне она, как я уже говорил, была мила и воплощала силы добра, по крайне мере, была на моей стороне, а здесь я чувствовал угрозу. «Наверняка, — говорил я себе, — я что-то заметил вокруг, что разбудило мои инстинкты, но до сознания еще не дошло. Может быть, и не дойдет, или дойдет, когда уже поздно будет. А может, просто мои нервы, изнасилованные алкоголем и униженными амбициями, сигналят, что пора делать зарядку, пить кефир и заниматься аутотренингом». -Принес бы кто-нибудь ширмы, — жалобно застонала Анжела, стесняющаяся переодевать свои богатства на людях. — Да ладно тебе, — ухмыльнулся Людоед. — Кулис нет. Уходить куда будем? — не унималась Анжела. — Я без штанов не пойду на улицу, — ответил блуждающий по клубу в трусах Король, — там Роза Степановна и дети. Увидят меня и перестанут верить в прекрасное. Я сказал, что схожу за ширмами, и вышел на крыльцо. На улице был горячий воздух без тошнотворных примесей болота, но не было ни автобуса, ни водителя, ни его надувного матраца. Моя сумка, ширмы и чехлы с декорациями стояли возле крыльца. Я заглянул за угол барака, там, на лавочке сидела неестественно свежая для подобной жары Роза Степановна и читала книгу. — Вы не видели, куда поехал автобус? — спросил я. — Я думаю, что к реке; водитель спрашивал у меня дорогу к воде, — сказала она и отложила книгу. Мне не хотелось отвлекать ее от чтения и разговаривать с ней, но я спросил: — А вы здесь кем работаете? — Учительницей. Расскажите мне свой сон. — Я его забыл, — соврал я и пошел обратно, но решил запустить пробный шар и сказал, обернувшись: — Во сне вы меня предупреждали об опасности, вы были моим ангелом-хранителем. Но это было во сне, здесь эти обязанности на вас не распространяются. — Почему же? — спросила она так, будто ее укоряли. И я укорил: — Вы же не предупреждаете. — А вы чувствуете опасность? — спросила она, покраснев. Если б ей было лет на двадцать меньше, можно было бы и дальше перебрасываться двусмысленностями. В данном случае продолжать было глупо: сказать ей прямо я ничего не мог, а заигрывать со старушками, пусть даже подозрительными, не в моем вкусе. — Да. Я боюсь, что нашего водителя съедят пираньи, — сказал я, чтоб пошутить, но, по-моему, обидел ее. Последний раз я удачно шутил под Новый год. Я вежливо расшаркался и пошел к крыльцу. Невдалеке, у жилого барака стоял абориген в майке и спортивных штанах. Я помахал ему рукой, но он не ответил на мое приветствие. «Чего я, собственно, тревожусь? — думал я. — Что никто не придет на спектакль? Эка невидаль. Что придут и не заплатят? Валя съест их с потрохами, заложит их недвижимость и заставит толкать автобус до райцентра. Красть у нас нечего, грабить тем более: касса сдается в сбербанк. Стыдливая старушка, источник моего беспокойства, напоминает больше жертву, чем грабителя. Странная она, потому что красота ее увяла в глуши, никем неоцененная. Водитель не исчез, он поехал купаться. Не провала же я боюсь в сраном спектакле на сраной публике». Я взял нагретые солнцем ширмы, но увидел знакомого пса. Он вернулся к абрикосовым деревьям и делал стойку на крышу сарая, где лежала, по нашему с ним мнению, заслуженная им кость. Я бросил ширмы и пошел к нему. — Куда вы? — услышал я сзади голос старушки. — Абрикосов нарвать, — сказал я, не останавливаясь. — Они еще не спелые, — крикнула она, но заботы о моем здоровье в ее голосе я не услышал. «Не бойся, не буду я рвать твои абрикосы, — подумал я. — Следит еще за мной!» — Я люблю неспелые, — нагло отрезал я. Когда тебя окружают люди, с которыми нет общего языка, к собакам относишься с особым сочувствием. Пес, заметив меня, почувствовал во мне подмогу и побежал навстречу, завиляв хвостом. — Что, милый, терпишь побои и унижения? — сказал я, потрепав его по загривку. Назад я больше не оглядывался, но знал, что тетя Роза наблюдает за мной. Специально для нее я забрался на крышу настолько красиво, насколько мог. Осторожно, чтоб не продавить прогибающиеся подо мной доски, я в два шага добрался до мосла, закатившегося на расплавленный солнцем рубероид соседней крыши. Я поднял кость, но бросать ожидавшему меня внизу псу ее не стал. В ладони, вспотевшей от волнения, я держал часть вызубренного мной еще до учебы в мединституте скелета Homo sapiens, а именно, левую ключицу взрослого человека с висевшим на полуразгрызанных суставных связках обрубком лопатки. За время учения я ощупал не один десяток ключиц: и папье-машевых, и пластиковых, и пыльных, завещанных науке древними алкоголиками, и холодных от морозильника костей моих современников, но свежесваренную я держал впервые. «Здесь едят людей», — сделал я вывод, подытоживший мои прежние беспокойства. Пес внизу скулил от нетерпения. Кость от него спрятали, чтоб не пристрастился к человечине. «Держат собак в святом неведении, подальше от беды», — подумал я и украдкой посмотрел туда, где стояла старушка. Она наблюдала за мной. К ней через площадь шел абориген, которого я видел у барака. У крыльца стоял еще один, с удочкой в одной руке и лопатой в другой. Они вроде бы не замечали меня: тот, который шел, был занят рыжей кошкой, покоящейся на его руках, другой оставил удочку и стал копать землю у крыльца. Конечно, они следили за мной, неправдоподобно игнорируя чужого человека на ветхих крышах их сараев. Наверняка, кто-то еще находился в непосредственной близости от меня. Мне нужно было успокоить моих пастырей и успокоиться самому, чтобы как-то оценить ситуацию и подумать, как выбраться отсюда живым и здоровым. Я бросил жгущую мне руку ключицу обратно на крышу и потянулся за ветками, полными зеленых абрикосов. Пес разочарованно бегал подо мной, призывая одуматься и закончить начатое дело. Ветки выскальзывали из потных ладоней. Кровь ушла от ног в голову, и они автономно топтались на краю крыши, пугая меня своим намерением сбросить потяжелевшее тело и сесть. Балансируя на ослабевших ногах, я срывал пыльные плоды и фаршировал ими свой желудок, готовый в любой момент исторгнуть их обратно. Думать я мог только одно слово: «бежать, бежать!». Я услышал, что меня зовут. — Ты что там делаешь? — кричала Анжела с крыльца. — Абрикосов хочешь? — заорал я, давясь ядовитой желто-зеленой массой. — Хочу. Декорации надо ставить! — сказала она и взяла ширму. Рыбак, отбросив лопату, помогал ей. — Я за Валей пойду. Пойдем со мной! — позвал я ее. — Переодеваться надо, — ответила Анжела, кокетничая с мужиком. — Пойдем, говорю, — настаивал я. Анжела покачала своей недогадливой головой, улыбаясь, взяла вторую ширму из рук рыбака и ушла внутрь клуба. Я остался один. Идти в клуб было нельзя, обратно бы нас не выпустили. Валя и татарин, наверное, уже убиты и спрятаны. Но никто не знает, что я об этом знаю, следовательно, я могу пойти за Валей, дойти до шоссе, а там ездят машины, то есть, я уже не буду одинок. Я спрыгнул с крыши и пошел по тропинке к дороге, делившей деревню пополам, которая выходила на шоссе. Пес увязался со мной. Я вел себя как можно беззаботней, играл с Тимуром и приближался к шоссе. Что творилось у меня за спиной, я не знал, потому что боялся обернуться и спровоцировать старушку и ее свиту. Из бараков выходили люди, преимущественно мужчины, но были и женщины. Я улыбался им и приглашал на спектакль. Они были спокойны и молчаливы, иногда кивком головы отвечая на мое радушие. Я спрашивал, не видели ли они нашего администратора, они показывали в сторону клуба. Я говорил, что там ее нет, и шел дальше. По дороге я потерял своего спутника: маленькая людоедка, позвала его из окна барака и погрозила мне пальцем. Деревня заканчивалась, шоссе было в ста метрах, я чувствовал на своей спине десятки взглядов. У шоссе был магазинчик, принадлежавшей деревне. Я громко спросил у одного из жителей, где у них магазин, и он показал мне на него. Я шел к магазину, демонстративно выворачивая карманы и пересчитывая деньги. На шоссе не было ни одной машины, но играло несколько деревенских детей на обочине. Они тоже следили за мной. Я зашел в маленькое помещение магазинчика, рассчитывая дождаться в нем проезжающей машины и выбежать к ней. В магазине под стеклом холодильников лежали пустые эмалированные подносы, а на прилавках было несколько пачек соли и коробки спичек. Я спросил у продавца, широкой женщины с уставшими глазами, нет ли чего-нибудь попить. Она сказала, что нет и, вообще, она закрывается. Машины не было. Я попросил спичек и соли, стал считать деньги и несколько раз пересчитывал. Потом стал рассказывать ей о спектакле, она сказала, что сможет прийти, если сейчас закроет магазин и пойдет домой переодеться. Я увидел КАМАЗ, ползущий по шоссе. Я поблагодарил продавца и вышел на улицу, там уронил соль и спички и собирал их, пока грузовик не подъехал к отвороту в деревню. Тогда я побежал к КАМАЗу, махая руками. Я слышал, как за моей спиной раздался рев сотни глоток. Обернувшись, я увидел выскочивших из бараков людей, которые бежали в мою сторону. У некоторых в руках были палки и ножи. КАМАЗ проехал мимо и, прибавив скорость, стал быстро удаляться. После неудачной попытки запрыгнуть на движущийся грузовик, я упал и расшиб себе колено. Теперь далеко убежать от приближающейся толпы я бы не смог. Меня чуть не сбила прятавшаяся за КАМАЗом старенькая Вольво. Вильнув влево, она объехала меня и остановилась в тридцати метрах, рядом с детьми. Дети стали кидать в машину песок и конский навоз, пытаясь прогнать ее. Я встал и, хромая, побежал изо всех сил к машине, молясь, чтоб шофер не уехал, спасаясь от обстрела. Из машины вылез молодой парень и заорал на детей, но те стали кидать в него камнями. Он полез в машину. Я сделал ускорение, слыша, как трещат мениски в разбитом колене, открыл дверь и запрыгнул в машину. На заднем сиденье сидела девушка. Парень рылся под сиденьем. — Чего вы ждете? — закричал я. — Поехали! — Сначала я этих гадских детей угощу жидким перцем, — возразил мне парень. — Умоляю вас, поехали, — торопил я, дергая его сиденье. Вдруг я услышал, как открылась дверь с моей стороны. Я обернулся и увидел тянущиеся ко мне детские руки. Я вытолкнул их из машины, и стал закрывать дверь, в которую вцепились снаружи двое детей. То ли я от страха ослабел, то ли дети были невероятной силы, но дверь поддавалась с трудом. Они скалились от напряжения желтыми зубами и плевали в щель приспущенного стекла. Девушка в шоке закричала: — Слава, поехали, прошу… Слава привстал и два раза выстрелил над крышей. Раздался визг, запахло едким и немного защипало в глазах. — Теперь поехали, — сказал Слава, и машина стала медленно разбегаться. Рядом с машиной, зацепившись за стекло грязными маленькими пальцами, бежала та самая злобная девочка, которая хотела сделать из меня дудочку. Из ее глаз текли ручьем слезы, она кричала: — Ты все равно отсюда не уедешь, ты нигде не сможешь спрятаться, ты вернешься. Сзади появились люди, они бежали к машине. Слава нажал на акселератор, и девочка отцепилась, упав на обочину. Через несколько минут Слава спросил меня: — Ты что, алименты не платишь? — Плачу, — сказал я сквозь нахлынувший на меня транс и, очнувшись, добавил, — Это не мои дети. — Ужас какой, — хрипло прошептала девушка. Больше меня ни о чем не спрашивали. Девушка тихо всхлипывала. Слава вел машину, поглядывая на меня в зеркальце и посмеиваясь. Я ощупывал распухшее колено. Меня высадили у поста ГАИ, где я попросил остановиться. Я рассказывал гаишникам, что со мной случилось, но те с натренированным скепсисом взирали на мой потрепанный вид, задавали посторонние вопросы и просили документы, которые остались в сумке. Я вышел из себя, стал кричать и пугать их человеческими жизнями, которые повиснут не снимаемым грузом на их совести. Потом я выдохся и, сев на стул, обрисовал кровавую мессу, которая живо вставала у меня перед глазами. Они сдались и послали со мной трех недовольных автоматчиков на «уазике». Когда я шел к машине, чтоб отправиться на выручку своим товарищам, к посту подъехал наш автобус, ведомый татарином, и из него выскочила вся труппа, целая и невредимая. Они не ведали о своем спасении и стали громко недоумевать, что со мной случилось и почему я сбежал перед самым представлением, никого не предупредив, говорили, что потеряли живые деньги и что от меня этого никак не ожидали. Я вдруг почувствовал, что жара к вечеру не спала, что надорванные мениски не позволяют колену согнуться, что я ужасно устал и хочу спать. Опираясь о милицейскую машину, я сел на асфальт и задремал. Это вызвало у моих уцелевших спутников понимание и уважение. Они замолчали, а потом набросились на гаишников, высказавших намерение забрать меня на экспертизу. Мне помогли встать и забраться в автобус. Всю дорогу меня утешали, что даже если б я не сбежал, спектакль бы не состоялся, в последний момент жители отказались от искусства, что меня почти не искали, староста сразу сообщил, куда я поехал и на какой машине, и все согласились, что я своим протестом выразил общее мнение. Под конец решили не выступать в городах с населением меньше пяти тысяч. На следующий день я взял билет на поезд и уехал домой лечить ногу, никому ничего не рассказав. Обошлось без операции. За бутылкой я поведал эту историю лечившим меня однокурсникам. История им понравилась, но они мне не поверили. Через две недели я пижонил по Питеру с резной тростью. Увидел в витрине магазина муляжный скелет. Подошел, проверил. Убедился, что, когда я стоял на крыше сарая, в руке у меня была clavicula, длинная S-образно изогнутая трубчатая кость, расположенная между ключичной вырезкой грудины и акромиальным отростком лопатки, проще говоря, ключица. Меня пригласили в неплохой театр. Характер мой стал мягче и терпимее, на меня ставят спектакли, приглашают играть в другие театры. Несколько раз я в компании рассказал историю, как одну труппу чуть не съели людоеды. Потом слышал эту историю от других актеров. Рассказывали они от первого лица, кое-что добавляли по собственному вкусу. Я начал уже забывать переживани

1 2 3 4 5

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Тетя Зося - Андрей Лебедев бесплатно.

Похожие на Тетя Зося - Андрей Лебедев книги

Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
Литература и театр в Англии до Шекспира - Василий Боткин - Русская классическая проза
Бессмысленные мечтания - Лев Толстой - Русская классическая проза
Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
Знаешь, как было? Продолжение. Чужая территория - Алевтина Корчик - Русская классическая проза
Образы Италии - Павел Павлович Муратов - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Разное / Русская классическая проза
Том 7. История моего современника. Книги 3 и 4 - Владимир Короленко - Русская классическая проза
Бегство к себе - Галина Леонидовна Одинцова - Русская классическая проза
Кедря и Карась - Андрей Лебедев - Русская классическая проза
Карьера - Александр Николаевич Мишарин - Русская классическая проза

Прочитать бесплатно книгу 📚 Тетя Зося - Андрей Лебедев 👍Полную версию

Оставить комментарий