Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вернулся я из Алексеевки поздоровевший, степным ветерком всю хмарь с души выдуло. Но одну мысль с собой увез: будет в России хозяин, будет и добро. И еще: каяться нам, как призывают губошлепы–либералы, не в чем и не перед кем.
* * *Ура–губу я толком не успел разглядеть, лодка только- только вернулась из автономки, ее ставили в ремонт, и часть офицеров в срочном порядке отправляли в отпуск. Я даже не успел познакомиться с ребятами, через неделю после прибытия вызвал меня к себе командир лодки капитан второго ранга Владимир Евгеньевич Бубнов и, весело постреливая черными глазами, спросил:
— Штурманец, ты, оказывается, столичный? Верно?
— Так точно, товарищ командир.
— Отпускной я тебе подписал. Но у меня будет особое задание. Готов?
— Конечно.
— Так вот, отвезешь нашему бывшему комбригу посылку, так сказать, презент. Груз скоропортящийся, лети самолетом и перед тем, как загулять, отвези посылку к месту назначения. Записывай адрес и телефон.
Я записал.
— Знаешь, где это?
— Найду.
— И искать нечего. Метро «Спортивная», выход в сторону Новодевичьего монастыря, там минут семь ходьбы. Посылку возьмешь у боцмана перед отъездом. Вопросы есть?
— Никак нет.
— Сначала позвони для приличия. И чтобы вид у тебя был соответствующий: тужурочка, белая рубашка, ботинки первого срока. Комбриг Белов Александр Николаевич добрейшей души человек, но устав блюдет, так что лица не теряй, представь урагубинцев в полном ажуре.
Любимого командира помнишь, как первую женщину. Владимир Евгеньевич был небольшого росточка, но кряжист, широкоплеч — бывший штангист. Говорил с одесским вывертом, сдабривая речь крепким флотским словцом. Про него гулял по гарнизону анекдот: вызвал он молодого лейтенанта, задержанного в Североморске патрулем в нетрезвом виде, посадил перед собой и спросил, прищурясь:
— Ребусы любишь разгадывать?
— Не очень, товарищ командир, — ответил лейтенант, стараясь дышать в сторону.
— Зря! Гимнастика ума. А теперь напряги свою единственную извилину. Как меня зовут, знаешь?
— Так точно.
— Озвучь.
— Владимир Евгеньевич Бубнов.
— Правильно. А теперь возьми мое имя, после буквы «веди» добавь «ы», от отчества используй «е» и присоедини две первые буквы фамилии. Уразумел?
Похмельное лицо лейтенанта порозовело.
— Так точно.
— Молодец! А теперь запомни: подводник должен знать свою норму — выпил литр коньяку под лимончик, и остановись.
Экипаж обожал командира, гордился им — подводный ас, у него за торпедные стрельбы часы от главкома. Одним из первых за автономку удостоен ордена Красного Знамени, каждого матроса знал по имени–отчеству со всей подноготной. Голос — труба иерихонская — перекрывал мощь. Оркестр во время строевых смотров, зато в море самый тихий, самый спокойный человек и надежный, как базальтовая скала.
Вечером в мою каюту на ПКЗ (плавказарме) постучал боцман по прозвищу Чапай и вручил аккуратно увязанный шкертом сверток, весил он никак не меньше десяти килограммов.
Боцмана командир подбирал под себя: такой же кряжистый, с ручищами, схожими с клешнями каменистого краба, без ключа отвинчивал гайки и очень любил здороваться за руку с заезжим начальством. После чего у начальства надолго портилось настроение.
— Значится так, товарищ лейтенант, в кульке семужка урагубинского посола. Хранить следует в холодильной камере.
— Знаю, боцман, командир инструктировал.
— Тогда, как говорится, семь футов под килем и перо в задницу. А теперь до свиданьица, привет городу–герою.
— Обойдемся без рукопожатий, боцман. Наслышан.
— И чего только люди не наболтают. Дак ведь и вы не махонький. Вашим кулачком вполне можно сваи в мерзлый грунт вколачивать. Как?
— После отпуска померяемся. А пока правая рука мне нужна, чтобы за дамами ухаживать.
Все мне удавалось в ту пору, потому как летел я навстречу своей судьбе. До аэропорта в Килп — Явре довез меня на своем «Москвиче» флагманский механик — он жену встречал, самолет взлетел минута в минуту, и через положенное время совершил мягкую посадку в аэропорту Внуково. Во время полета от спиртного я воздержался по причине визитации, захмелел от минералки и от воздуха грядущей свободы действий. А в Москве бушевала весна, охапки влажной сирени продавали у метрополитена, такси удалось отловить сразу, сговорчивый паренек за двойную цену с ветерком докатил меня до теткиного дома. Тетка отсутствовала, в рейсе, ключи от квартиры у меня при себе, помылся, побрился, окатил себя «Шипром», сменил рубашку и отправился прямиком к дому на Хамовническом валу. О том, что следует позвонить, вспомнил только в лифте, да уж что тут делать, извинюсь. Дверь открыла девица в коротком голубом халатике, видать, комбригова дочка. У меня сердце сразу и зашлось. Фигура, брови вразлет, волос светлый, прическа «бабетта», из- под халатика коленки, единственные по красоте в мире. Глаза серые, спокойные, бесстрашные.
— Ну и что мы стоим? — спрашивает низким голосом.
— Здравствуйте. Имею поручение передать посылку контр–адмиралу Беляеву.
— Из Ура–губы, что ли?
— Оттуда.
— Подводник?
— Вроде того. Штурман.
— И как вы, штурман, при таких габаритах в рубочный люк пролазите?
— Я по частям. Извиняюсь, конечно.
— Заходи, только целиком. Мамы с папой нет. Позавчера в санаторий «Майори» отправились. Что в свертке? Господи, тяжеленный какой!
— Не могу знать. Но предположительно семга.
— Ой, а я только вчера вечером об урагубинской семге вспоминала. В Москве такой нет, даже в Елисеевском. Заходи, располагайся. Я сейчас шлепанцы принесу. Звать как?
— Григорий.
— Маша. И где вас таких бровастых нынче выращивают? На Украине?
— Корни оттуда, по отцу. А вообще–то местный, капотнинский. До нахимовского проживал у тетки в доме у Киевского вокзала. Забросил к тетке вещички и к вам.
— Правильно сделал. Снимай тужурку, будешь помогать с семгой, мне одной не управиться.
Так и потек разговор. Через час мы сидели на кухне, пили коньяк, закусывая адмиральской семужкой и прочими столичными деликатесами, от которых я, моряк- североморец, успел уже отвыкнуть. Вкушал я яства и мучился мыслью, что видел я Машу, но когда и где? Озарение пришло позже, но это уже не имело значения. Под каблук адмиральской дочки я угодил сразу и навсегда. И ни разу об этом не пожалел.
У тетки я побывал только разок, заскочил за вещичками. Весь отпуск в доме на Хамовническом валу провел. Что там Ромео и Джульетта, пацанье, Монтекки вместе с Капулетти я бы в ту пору собственными руками порвал, чтобы не вертелись под ногами. Значит, все–таки бывает, чтобы вот так сразу и на всю жизнь. Удивительно, как мы тахту в Машиной комнате в щепки не разнесли. Я ведь не мальчик уже был, кое–что повидал, но ничего похожего не испытывал, всякие сравнения неточны, разве что постижение мироздания, полет к звездам, по которым мы, штурмана, ориентируемся в хорошую погоду.
Для меня только потом дошло, как Маша тонко и верно уловила тон, особенности моего характера, никогда не перечила, всегда соглашалась: «Как скажешь, любимый», а потом поступала по–своему, причем так, что мне, дураку, казалось, что воплощена моя неукротимая мужская воля. А что в том плохого? Я с лейтенантов привык командовать, а тут приходишь домой и вместе с флотскими ботинками на микропоре снимаешь с себя всякую ответственность. За всю жизнь я себе сам рубашки не купил, ни разу в отпуск один не ездил и ни одну бабу на стороне не имел. Дай Бог, как говорится, с Машей управиться, выкладываешься целиком, вне зависимости от военно–политической обстановки, климатических и прочих условий.
Через две недели стремительной, как полет в космос, жизни, решили подать заявление в загс. Отпуск у подводника сорок пять суток плюс дорога и осложнения в пути — всякое же бывает: отстал от поезда, заболел свинкой, да ведь сотрудников загса не пальцем делали, каменные бабы там сидят, их флотскими байками не разжалобить. Месяц сроку на отрезвление от любви и ни днем меньше. Маша только посмеивалась.
— Все уладится, Григорий Алексеевич. Только, милый мой, нам нужно стратегию выработать.
— Какую еще стратегию?
— Внимай! Родители у меня люди прежней закалки, папа за мамой два года ухаживал, подарки дарил, цветы, переписка, то–се, а тут является бравый молодец и сразу скок в койку, считай, к непорочной девушке. Непривлекательная история.
— А что же теперь делать?
— Нужна легенда прикрытия. Мы с тобой знакомы два года — срок достаточный, познакомились в Ленинграде в филармонии. Ты хоть знаешь, где она находится?
— Нет. Мне медведь на ухо наступил.
— А вот это не надо. Мама в музыкальной школе преподает, для нее отсутствие музыкального слуха такой же порок, как отсутствие у тебя первичных половых признаков. Ладно, я тебе справочку напишу на предмет музыкальных знаний, только заучи и как–нибудь подбросишь в разговоре, мол, без Генделя ну просто жить не могу.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Снег - Максанс Фермин - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
- Снег, собака, нога - Морандини Клаудио - Современная проза
- Я чувствую себя гораздо лучше, чем мои мертвые друзья - Вивиан Шока - Современная проза
- Трава поет - Дорис Лессинг - Современная проза
- Тигр, светло горящий - Трейси Шевалье - Современная проза
- Пьяная стерлядь (сборник) - Маша Трауб - Современная проза
- Тигры в красном - Лайза Клаусманн - Современная проза