Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, Ваше Величество.
Я открыл книгу, заложенную пером на правильном месте и начал читать:
— ...Но есть довольно большое различие в том, как пользуются люди тем, что называется счастьем, или тем, что — несчастьем. Ибо добрый ни временными благами не превозносится, ни временным злом не сокрушается; а злой потому и казнится этого рода несчастьем, что от счастья портится. Впрочем, Бог часто обнаруживает с большей очевидностью действие Своё в распределении и этого рода предметов. Ибо, если бы всякий грех был в настоящее время наказуем очевидным образом, можно было бы подумать, что для последнего суда не остаётся ничего; и наоборот, если бы Божество в жизни не наказывало открыто никакого греха, подумали бы, что божественного провидения нет...
— Да, — сказал король, — истинно так. Великая книга!
Он задумался, снова глядя сквозь стену, глаза его затуманились. Если и можно исполнить просьбу Иммы, то только сейчас. С замирающим от страха сердцем я упал на колени.
— Что ты хочешь просить, Афонсо?
— Королева Гимильтруда... — пробормотал я, понимая, что больше не смогу выдавить ни слова. Впрочем, и этого оказалось достаточно. Его Величество, нахмурившись, велел:
— Встань и слушай внимательно. Тем, кому Бог дал власть на земле, приходится думать о многом. Подумай сам: если личное счастье властителя мешает спасению его народа, что должен делать властитель?
— Разве... Гимильтруда мешает?
Он продолжал, не услышав моего вопроса:
— Король Лангобардии наш давний враг, хитроумный и сильный. Война с ним потребовала бы много крови. Став нашим родственником, он будет сам заботиться о мире. Так будет хорошо!
Кулаки Карла сжались. Он тяжело задышал. Потом тихо сказал, глядя в сторону:
— Я постараюсь оставить Имму при дворе.
Послышались быстрые шаги. Ещё не войдя в покои, королева Бертрада осведомилась:
— Ты уже оповестил свою красотку? Имей в виду, она должна отбыть в монастырь сегодня же!
— Дорогая матушка! Ты могла бы назвать почтительнее мою жену, родившую к тому же мне сына!
— Позорного горбатого урода? Хотя что ещё могла выродить эта простолюдинка!
— Она из аристократического рода. И мне нашёл её отец. — В голосе Карла послышалось бешенство. Королева-мать тут же сменила тон:
— Я потратила всё лето, проводя переговоры, то с твоим кузеном, Тассилоном, то с его женой. Она сестра этой принцессы, как ты знаешь. Мы вместе с ней ездили в Лангобардию и целый месяц уговаривали её отца. Мне удалось даже получить благословение епископа.
— А благословение папы у тебя есть? — глухо спросил Карл. — Я слышал, что он хочет предать меня анафеме за развод с Гимильтрудой.
Бертрада отмахнулась:
— Не предаст. Он тоже понимает, что мир и союз наших королевств важнее. Ты понимаешь, что это значит? На одной чаше весов лежит твоё тёплое гнёздышко со смазливой бабёнкой и маленьким уродцем, из которого даже нельзя сделать наследника. А на другой — весь христианский мир, всё наше будущее! Рах romana et pax Christi!. Господи! Что это ещё такое? Почему он здесь?
Взгляд королевы упал на меня. Я не успел уйти и стоял, охваченный стыдом и ужасом за всё, что услышал. Бертрада повернулась к сыну:
— Стоило мне уехать, как в доме творится полный хаос. Посторонние люди в королевской опочивальне! Неслыханно! Как он попал сюда?
— Он читает мне вслух. Это же наш новый переписчик, ты что, не помнишь?
— Книжник — так пусть идёт в библиотеку, ему там самое место. А не в королевских покоях!
— Иди, — велел мне Карл, — я позову тебя, когда понадобишься.
Скажу, забегая вперёд, что понадобился я ему очень нескоро.
...Из покоев я вернулся в нашу с матерью каморку. В библиотеку идти было ещё рано. Стоя у крошечного окошка, наблюдал за тем, что происходило на лужайке перед замком. Вот, скрипя, подъехала повозка и остановилась на траве. Оттуда вылезли две монахини в чёрном. Огляделись, пошли к замку. Некоторое время их не было видно, затем они появились снова, ведя под руки закутанную фигуру. Я понял, что это бывшая королева, хотя узнать её в таком виде было невозможно. Монахини помогли ей залезть в повозку. Сели сами, повозка поехала прочь. И тут же из-за стены замка появилось несколько всадников, человек десять. Сделав круг по лужайке, они неторопливо потрусили вслед за повозкой.
Потом перед моим окном показалась незнакомая девушка в зелёном платье с пышными рукавами из красного шёлка. Она с любопытством осматривалась по сторонам.
«Лангобардская принцесса», — подумал я, и стал вспоминать, что мне известно о лангобардах. Они постоянно нападали на Святейший престол. Ещё король Пипин воевал с ними, по просьбе папы. Также я вспомнил, что у них воюют и женщины. Перед битвой они подвязывают под подбородком свои длинные волосы, дабы устрашить противника, принимающего их за длиннобородых мужчин. Оттого и зовутся они «лангобарды» — длиннобородые.
Будто услышав мои мысли, девушка подвязалась пышными локонами, как платком. В этот момент на лужайку выехала Имма на любимой кобылке. Принцесса, заулыбавшись, поприветствовала её, но Имма не ответила на учтивость. Подъехав совсем близко к девушке, она что-то сказала и так пришпорила бедную кобылку, что та с места взяла в галоп и вихрем унеслась к лесу. Принцесса осталась стоять, пряча лицо в ладонях.
Разумеется, Имма не осталась при дворе, что меня очень огорчило. Но и без неё принцесса Дезидерата сполна вкушала недоброжелательность челяди всё время подготовки к свадьбе. Откровенных гадостей никто сделать не рискнул, но недоброе отношение ведь можно почувствовать и без поступков. Не то чтобы все в замке сильно любили Гимильтруду, но Дезидерата, сама того не желая, явилась разрушителем семьи, да к тому же принадлежала к враждебному племени. Сам Карл тоже был с ней холодно учтив, во всяком случае, за обедом, где я мог наблюдать их. Единственным человеком, кого радовало присутствие лангобардки (кроме королевы Бертрады) была моя удивительная родительница.
— Наконец-то Карл совершил что-то дельное, — говорила она, с чувством вонзая иголку в полотно, — ему всё-таки хватило ума послушать свою мать!
Свадьбу сыграли в Майнце на Рождество. Я не большой ценитель подобных событий. Как записал в анналах мой учитель Луций-римлянин, она произошла «с особой торжественностью».
Потом Карл начал путешествовать со всем двором по своим многочисленным виллам. Сомнительное это было развлечение. Мы приезжали в холодные неприветливые строения, с трудом обживали их, только-только привыкали к новому месту, как нужно было опять куда-то перемещаться. Временами я видел бледное печальное личико маленького Пипина. Лишённый матери, он теперь ходил, окружённый няньками.
Дядя Хильдеберт (он же Агафокл) тоже ездил с нами и частенько заходил к моей матери. Они шептались, её лицо после этих шептаний становилось всё более радостным.
Однажды днём я задремал, лёжа на соломе. В палаццо, куда мы приехали вчера, кроватей не знали. Слуги вообще спали в конюшнях. Промаявшись на камнях всю ночь, я сходил поутру на скотный двор и натаскал нам в каморку столько соломы, сколько нужно, чтобы сделать мягкое ложе. Ложе получилось отменным, я решил проверить его и незаметно провалился в дремотное состояние между сном и явью. До меня долетали приглушённые голоса. Говорили мать с дядей.
— Об этом можно было бы только мечтать, — раздался шёпот матери, — но папа?
Ответил приглушённый голос дяди:
— Зависит от того, что такое будет папа к этому времени. Несколько веков назад таких пап толпами пожирали дикие звери в цирках Рима.
— Ну а нам-то что делать? — это опять мать. — На моего дурачка надежды нет. Только книги может наизусть заучивать да вслух читать. Да и то больше не зовут его.
— Ничего. Всё меняется. Может, и хорошо, что Карл больше не приближает его к себе. Порою можно лишиться головы, приблизившись ненароком не к той персоне. Главное, ты продолжай трудиться. Твой острый слух нам очень нужен.
И тут я почувствовал злость, какую не чувствовал никогда в жизни. Вообще-то я человек добродушный. Но, согласитесь, каково человеку в шестнадцать лет, чувствующему себя взрослым и образованным, узнать, что его мать участвует в какой-то тайной игре, а его самого считает полным дураком!
При дяде выказывать своё возмущение было опасно. Я помнил, как мастерски хладнокровно он заколол бычка на празднике богини Афины. Другое дело — матушка. Как бы фанатично она ни была предана храму Афины, я — её единственный ребёнок. К тому же теперь понятно, на каком языке нужно говорить с ней. Плохо только то, что я не знал, к кому себя причислить: тайные язычники вызывали у меня отвращение и ужас, а в Карле я после изгнания Гимильтруды жестоко разочаровался.
В итоге я продолжил делать вид, будто сплю, а вечером сказал матери, что она поступает неблагоразумно, имея тайны от единственного сына. Я ей много сказал разных фраз, моей таинственной родительнице, и накопившаяся злость, видимо, добавила мне убедительности. Матушка сдалась и поведала нечто весьма интересное.
- Карл Великий (Небесный град Карла Великого) - Анна Ветлугина - Историческая проза
- Первый человек в Риме. Том 2 - Колин Маккалоу - Историческая проза
- Дельцы. Автомобильный король - Эптон Синклер - Историческая проза
- Заговор князей - Роберт Святополк-Мирский - Историческая проза
- Врата Рима. Гибель царей - Конн Иггульден - Историческая проза / Исторические приключения
- Святослав Великий и Владимир Красно Солнышко. Языческие боги против Крещения - Виктор Поротников - Историческая проза
- Жемчужина Востока - Генри Хаггард - Историческая проза
- Бегство пленных, или История страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова - Константин Большаков - Историческая проза
- Ричард Львиное Сердце: Поющий король - Александр Сегень - Историческая проза
- Екатерина и Потемкин. Тайный брак Императрицы - Наталья Павлищева - Историческая проза