Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы дали мне всего пять леев, — сказал кондуктор, указывая на свою ладонь.
— До Почтовой таможни.
— Не важно докуда, билет стоит десять леев. На каком свете вы живете? сурово произнес кондуктор.
— Я живу в Бухаресте, — гордо ответил Гаврилеску, поднимая глаза на кондуктора. — И езжу на трамвае по три-четыре раза в день вот уже не один год и всегда платил пять леев.
Теперь весь вагон с интересом прислушивался к разговору. Несколько пассажиров пересели поближе. Кондуктор подбрасывал монеты на ладони.
— Заплатите за проезд или выходите на следующей остановке.
— Трамвай подорожал года три-четыре назад, — вставил кто-то.
— Пять лет назад, — уточнил кондуктор.
— Даю вам честное слово… — торжественно начал Гаврилеску.
— Тогда выходите на следующей остановке, — перебил его кондуктор.
— Лучше уж доплатите, — посоветовал кто-то. — До Почтовой таможни идти далеко.
Гаврилеску отыскал в кошельке пять леев и доплатил.
— Странные происходят вещи, — прошептал он, когда отошел кондуктор. Решения принимаются за ночь, за двадцать четыре часа… Точнее, за шесть. Даю вам честное слово… Но в конце концов, зачем настаивать? Это был ужас-ный день. И что еще серьезнее, мы не можем жить без трамвая. Я, во всяком случае, вынужден по три-четыре раза в день ездить на трамвае. Впрочем, урок музыки стоит сто леев. Вот такую купюру. Но теперь и эта купюра не годится. Надо идти менять ее в банке…
— Дайте мне, — сказал пожилой господин. — Завтра обменяю в конторе.
Он вынул из бумажника купюру и протянул ее Гаврилеску. Гаврилеску осторожно взял ее и, внимательно рассмотрев, произнес:
— Красивая. И давно она в обращении? Пассажиры с улыбкой переглянулись.
— Года три, — промолвил один.
— Любопытно, что мне такая до сих пор не попадалась. Правда, я человек рассеянный. Артистическая натура…
Он спрятал купюру в бумажник и посмотрел в окно.
— Стемнело. Наконец-то!
И вдруг почувствовал такую усталость, такое изнеможение, что, закрыв лицо руками, зажмурился и так просидел до Почтовой таможни.
Он напрасно пытался открыть дверь ключом, потом долго жал на кнопку звонка, стучал — погромче, потише — в окна столовой, наконец, вернулся к входной двери и принялся дубасить кулаком. Вскоре в темном окне соседнего дома появилось белое пятно ночной рубахи, и хриплый голос крикнул:
— Чего скандалишь? Ты что — спятил?
— Простите, — произнес Гаврилеску. — Не знаю, что с моей женой. Она не откликается. И видно, ключ сломался, не могу войти в дом.
— А чего вам входить? Вы кто будете? Гаврилеску подошел к окну.
— Хоть мы и соседи, — начал он, — но, кажется, я не имел удовольствия с вами встречать- ся. Моя фамилия Гаврилеску, и я живу здесь с женою Эльзой…
— Значит, не туда попали. Здесь живет господин Стэнеску. И его нету. Уехал на воды.
— Позвольте, — возразил Гаврилеску. — Мне очень жаль, что приходится вам перечить, однако, думаю, вы ошибаетесь. Здесь, в доме сто один, живем мы, Эльза и я. Живем четыре года.
— Господа, прекратите немедленно, спать не даете! — крикнул кто-то. Какого черта?!
— Он притворяется, будто живет в квартире господина Стэнеску…
— Не притворяюсь! — запротестовал Гав-рилеску. — Это моя квартира, и я вовсе не притворяюсь. И прежде всего хочу знать, где Эльза, что с ней случилось?
— Спросите в полиции, — сказал кто-то сверху.
Гаврилеску испуганно поднял голову.
— Почему в полиции? Что случилось? — взволнованно крикнул он. — Вы что-нибудь знаете?
— Ничего я не знаю, я хочу спать. И если вы затеяли разговор на всю ночь…
— Позвольте, — произнес Гаврилеску, — мне тоже хочется спать, я, можно сказать, очень устал… У меня был ужасный день. Жара, как в Аравийской пустыне. Но я не понимаю, что случилось с Эльзой. Почему она не отвечает? Может, ей стало дурно, она потеряла сознание.
И, повернувшись к двери дома номер сто один, он забарабанил кулаком что было силы.
— Послушай, я же сказал тебе, что там никого нет. Господин Стэнеску уехал на воды.
— Вызовите полицию! — закричал пронзительный женский голос. Немедленно вызовите полицию!
Гаврилеску перестал барабанить и, тяжело дыша, прислонился к двери. Только сейчас он почувствовал, что ноги не держат его, и сел на ступеньку, обхватив руками голову. 'Крепись, Гаврилеску, — шептал он, — случилось что-то очень серьезное, и они не хотят тебе сказать. Крепись, попытайся вспомнить…
— Мадам Трандафир! — закричал он вдруг. — Как же я сразу не подумал! Мадам Трандафир! — крикнул он, встал и направился к дому напротив. — Мадам Трандафир!..
Кто-то сверху сказал уже более мирно:
— Оставьте ее в покое, беднягу…
— Но это срочно!
— Оставьте ее в покое. Господи, прости ее, грешную, она давно умерла!
— Не может быть! — крикнул Гаврилеску. — Я с ней говорил сегодня утром.
— Должно быть, вы путаете ее с сестрой, Екатериной. Мадам Трандафир умерла пять лет назад.
На мгновение Гаврилеску замер, потом сунул руки в карманы, вытащил несколько платков и, наконец, прошептал:
— Любопытно.
Он медленно поднялся на три ступени дома сто один, взял свою шляпу и надел ее. Подергал еще раз ручку двери, повернулся и нетвердыми шагами побрел прочь. Он шел медленно, ни о чем не думая, машинально утираясь платками. Корчма на углу была еще открыта, и, послонявшись вокруг, он решил зайти.
— Можем дать вам только стакан вина, — сказал мальчик-официант. — Мы в два закрываемся.
— В два? — удивился Гаврилеску. — А сколько сейчас?
— Два. Даже больше…
— Ужасно поздно, — прошептал себе под нос Гаврилеску и подошел к стойке.
Лицо хозяина показалось ему знакомым. ~ Вы не господин Костикэ? спросил он с бьющимся сердцем.
— Да, — ответил хозяин, разглядывая Гаврилеску. И, помолчав, заметил: Будто и я вас знаю.
— Будто, будто… — произнес Гаврилеску и растерянно улыбнулся. — Я давно отсюда, — продолжал он. — У меня здесь были друзья. Мадам Трандафир.
— Да, Господи, прости ее, грешную…
— Мадам Эльза Гаврилеску.
— Ах, и с ней тоже что-то случилось, — прервал его корчмарь, — а что до сего дня никто толком не знает. Полиция искала ее мужа несколько месяцев, но так и не нашла, ни живого, ни мертвого… Точно сквозь землю провалился… Бедная мадам Эльза ждала его, ждала, а потом уехала к своим в Германию. Вещи распродала и уехала. Добра у них не больно много было, жили бедно. Я и сам раздумывал, не купить ли рояль.
— Значит, она уехала в Германию, — произнес Гаврилеску мечтательно. — И давно?
— Давно. Давно. Через несколько месяцев после того, как исчез Гаврилеску. Осенью будет двенадцать лет. Даже в газетах писали…
— Интересно, — прошептал Гаврилеску и принялся обмахиваться шляпой. — А если я вам скажу… и дам честное слово, что это чистая правда: сегодня утром я разговаривал с ней. Более того: мы вместе пообедали. Моту сообщить вам даже, что ели.
— Должно быть, вернулась, — озадаченно произнес корчмарь.
— Нет, не вернулась. Она и не уезжала. Тут кроется какое-то недоразумение. Сейчас я немного устал, но завтра утром я во всем разберусь…
И, слегка поклонившись, он вышел.
Он шел медленно, держа в одной руке шляпу, в другой — платок и подолгу отдыхал на каждой скамейке. Ночь была свежая, безлунная, на улицу изливалась прохлада садов. Его догнала пролетка.
— Вам куда, барин? — спросил извозчик.
— К цыганкам, — ответил Гаврилеску.
— Тогда садитесь, за две двадцатки довезу, — предложил извозчик и остановил пролетку.
— К сожалению, у меня маловато денег. Осталось сто леев да еще какая-то мелочь. А сотню стоит вход к цыганкам.
— Побольше, — произнес извозчик и рассмеялся. — Сотни-то вам не хватит.
— Я сегодня после обеда сотню платил… Спокойной ночи, — прибавил Гаврилеску и пошел прочь.
Но извозчик поехал следом.
— Это пахнет душистый табак. — Извозчик глубоко вздохнул. — В саду господина генерала. Я потому и люблю ездить здесь ночью. Есть
клиенты, нет ли, я все равно ночью здесь проезжаю. Страсть как люблю цветы.
— У тебя артистическая натура, — улыбаясь, сказал Гаврилеску.
И, приветственно подняв руку, присел отдохнуть, но извозчик, круто осадив лошадь, подъехал к скамейке. Вынул табакерку и принялся скручивать цигарку.
— Люблю цветы, — повторил он. — Лошадей в цветах. Б молодости я ездил на похоронных дрогах. Вот красота! Шесть коней в черных с золотом попонах и цветы, цветы, пропасть цветов! Эх, прошла молодость, все прошло. Стал я стар и теперь вот — всего лишь ночной извозчик, да и лошадь у меня теперь одна.
Он зажег цигарку и неспешно затянулся.
— Так, стало быть, к цыганкам, — начал он снова, помолчав.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- За что мы любим женщин (сборник) - Мирча Кэртэреску - Современная проза
- ЛОУЛАНЬ и другие новеллы - Ясуси Иноуэ - Современная проза
- Ди - Пи в Италии - Борис Ширяев - Современная проза
- Ранние рассказы [1940-1948] - Джером Дэвид Сэлинджер - Современная проза
- Дебаты под Martini - Кристофер Бакли - Современная проза
- Истории обыкновенного безумия - Чарльз Буковски - Современная проза
- Папа из пробирки - Дидье Ковеларт - Современная проза
- Парфэт де Салиньи. Левис и Ирэн. Живой Будда. Нежности кладь - Поль Моран - Современная проза