Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ох и намучились же мы, пока тебя одели, — сказала старуха. — Ни за что ты не хотел одеваться…
— Я говорю вам: эта портьера была точно саван, она запеленала меня, я был спеленут, она стянула меня так, что я не мог дышать. А как было жарко! воскликнул он, энергично обмахиваясь шляпой. — Удивительно, что я не задохнулся!..
— Да, было очень жарко, — сказала старуха.
В этот момент издалека донеслось звяканье трамвая. Гаврилеску поднес руку ко лбу.
— Ах! — воскликнул он и с трудом поднялся с софы. — Я заговорился, то да се, ну и совсем забыл, что мне надо на улицу Поповн. Представьте, я оставил там портфель с партитурами. Как раз сегодня возвращаюсь и говорю себе: 'Держись, Гаврилеску, уж не стал ли ты… Да, в этом роде я что-то говорил, только как следует не помню…
Он сделал несколько шагов к двери, но вернулся, помахал шляпой и произнес с легким поклоном:
— Рад был с вами познакомиться.
Во дворе его ждала неприятная неожиданность. Хотя солнце зашло, жара стояла пуще, чем в полдень. Гаврилеску снял пиджак, перекинул его через плечо и, продолжая обмахиваться шляпой, пересек двор и вышел на улицу. Чем дальше он удалялся от стены тенистого сада, тем больше страдал от зноя, пыли и запаха расплавленного асфальта. Сгорбившись, рассеянно глядя перед собой, он добрел до остановки. Там не было ни души. Заслышав лязг подъезжающего трамвая, он поднял руку, трамвай остановился.
В полупустом вагоне все окна были открыты. Он сел напротив какого-то юноши и, когда подошел кондуктор, стал искать бумажник. Бумажник попался быстрее, чем можно было ожидать.
— Что-то невероятное! — обратился Гаври-леску к юноше. — Честное слово, хуже, чем в Аравийской пустыне. Если вы слышали когда-нибудь о полковнике Лоуренсе…
Юноша рассеянно улыбнулся и повернул голову к окну.
— Который может быть час? — спросил Гаврилеску кондуктора.
— Она здесь не живет, — перебил его юноша. — Здесь живем мы, семья Джорджеску. Перед вами жена моего отца. Урожденная Петреску…
— Прошу тебя соблюдать приличия, — вступила женщина. — И не приводить с собой разных типов…
Она повернулась и исчезла в коридоре.
— Вы уж извините ее за эту сцену. — Юноша криво улыбнулся. — Она третья жена моего отца. На ее плечи легли все ошибки его предшествующих женитьб. Пять мальчиков и девочка.
Гаврилеску взволнованно обмахивался шляпой.
— Сожалею, — начал он. — Искренне сожалею. Я не хотел огорчить ее. Что и говорить, час весьма неподходящий. Обеденный час. Но понимаете, завтра утром у меня урок на Спиро-вой Горе. Портфель мне нужен. Там этюды Черни, вторая и третья тетради. Там мои партитуры, мои собственные интерпретации записаны на полях. Поэтому я всегда ношу портфель с собой.
Юноша смотрел на него с улыбкой.
— Мне кажется, вы меня не поняли, — прервал он Гаврилеску. — Я уже объяснял вам, что здесь живем мы, семья Джорджеску. Живем четыре года.
— Не может быть! — воскликнул Гаврилеску. — Я был здесь всего несколько часов назад, давал урок Отилии с девяти до трех. Потом беседовал с госпожой Войтинович.
— На улице Поповн, восемнадцать, на втором этаже? — удивленно переспросил юноша и весело улыбнулся.
— Вот именно. Я прекрасно знаю этот дом. — Могу сказать вам, где стоит рояль. Доведу вас туда с закрытыми глазами. Он в гостиной у окна.
— У нас нет рояля, — сказал юноша. — Поднимитесь этажом выше. Хотя могу вас заверить, что на третьем этаже Отилия тоже не живет. Там живет семья капитана Замфира. Поднимитесь на четвертый. Мне очень жаль, — прибавил он, видя, что Гаврилеску слушает его испуганно, все быстрее обмахиваясь шляпой. — Я был бы очень рад, если бы эта семья Отилии жила в нашем доме…
Гаврилеску глядел на него в нерешительности.
— Благодарю вас, — сказал он, помолчав. — Попытаю счастья на четвертом этаже, хотя даю вам слово, что сегодня еще в начале четвертого был здесь. Он показал на коридор.
Подниматься вверх было трудно. На четвертом этаже он долго утирал лицо платком, прежде чем позвонить. Кто-то засеменил по коридору, дверь отворилась, перед ним стоял мальчик лет пяти-шести.
— Ах, — воскликнул Гаврилеску, — боюсь, что я ошибся. Мне нужна госпожа Войтинович…
В дверях появилась улыбающаяся молодая женщина:
— Госпожа Войтинович жила на втором этаже, но больше не живет, она уехала в провинцию.
— И давно?
— О да, давненько. Осенью будет уж восемь лет. Сразу после свадьбы Отилии.
Гаврилеску потер лоб, посмотрел на женщину и улыбнулся со всей возможной кротостью.
— Полагаю, вы что-то перепутали. Я говорю об Отилии Панделе, внучке госпожи Войтинович, она учится в шестом классе лицея.
— Я обеих хорошо знала, — произнесла женщина. — Когда мы сюда переехали, Отилия только что обручилась, знаете, вначале была эта история с майором. Госпожа Войтинович не давала своего согласия на брак и была права: слишком велика была разница в возрасте. Отилия была дитя, ей не исполнилось и девятнадцати лет. К счастью, она встретила Фрынку, инженера Фрынку, — не может быть, чтобы вы о нем не слышали.
— Инженер Фрынку? — повторил Гаврилеску. — Фрынку?
— Да, изобретатель. В газетах писали…
— Изобретатель Фрынку, — мечтательно повторил Гаврилеску. Любопытно…
Он протянул руку, погладил по голове мальчика и, слегка поклонившись, сказал:
— Прошу прощения. Видно, я перепутал этаж.
Юноша ждал его внизу; он курил у двери своей квартиры.
— Выяснили что-нибудь?
— Госпожа, живущая наверху, полагает, что Отилия вышла замуж, но, уверяю вас, это ошибка. Отилии нет и семнадцати, она учится в шестом классе лицея. Я разговаривал с госпожой Войтинович, мы обсуждали самые разные темы, но она ни словом не обмолвилась…
— Любопытно…
— Даже весьма, — осмелев, сказал Гаври-леску. — Потому я и говорю вам, что ничему не верю. Даю вам честное слово. Но в конце концов, зачем настаивать? В сущности, это недоразумение… Приду еще раз завтра утром…
И, попрощавшись, стал решително спускаться.
'Держись, Гаврилеску, — прошептал он, выйдя на улицу, — ты впадаешь в маразм, стал терять память. Путаешь адреса… Увидел трамвай и ускорил шаг. Только усевшись у открытого окна, он почувствовал легкое дуновение ветра.
— Наконец-то, — обратился он к женщине, сидевшей напротив. — Будто, будто. — но почувствовал, что не может закончит фразу, и растерянно улыбнулся. — Да, — продолжал он, помолчав, — я недавно сказал приятелю… будто… будто побывал в Аравийской пустыне. Полковник Лоуренс, если вы о нем слышали…
Женщина продолжала смотреть в окно…
— Теперь через час-другой насту пит ночь. Темнота, я хочу сказать, ночная прохлада. Наконец-то… Можно будет вздохнуть.
Кондуктор в ожидании глядел на него, и Гаврилеску стал рыться в своих карманах.
— После полуночи сможем вздохнуть, — обратился он к кондуктору. — Что за длинный день, — прибавил он раздраженно, потому что не мог найти бумажник. — Сколько перипетий!.. Ах, наконец-то! — И он протянул кондуктору банкноту.
— Эта уже не годится, — сказал кондуктор, возвращая купюру. — Обменяйте в банке…
— Почему? — недоумевал Гаврилеску, вертя банкноту в руках.
— Изъята из обращения год назад. Обменяйте ее в банке.
— Любопытно! — произнес Гаврилеску, внимательно разглядывая купюру. Сегодня утром годилась. И цыганки берут. У меня были еще три таких, и цыганки взяли.
Женщина побледнела, раздраженно вскочила с места и пересела в другой конец трамвая.
— Не надо было говорить о цыганках при даме, — укорил его кондуктор.
— Все говорят! — возразил Гаврилеску. — Я три раза в неделю езжу этим трамваем и даю вам честное слово…
— Да, это правда, — вмешался какой-то пассажир. — Мы все говорим, но не при дамах. Надо сохранять благоразумие. В особенности сейчас, когда цыганки собрались устраивать иллюминацию. Да-да, и муниципалитет дал разрешение: они устроят в своем саду иллюминацию. Я, могу вам сказать, человек без предрассудков, но иллюминация у цыганок — это вызов!..
— Любопытно, — произнес Гаврилеску. — Я ничего не слышал.
— Пишут во всех газетах, — вмешался в разговор другой пассажир. — Какой позор! — воскликнул он громким голосом. — Безобразие!
Несколько человек обернулись, и под их возмущенными взглядами Гаврилеску потупился.
— Поищите, может, у вас есть другие купюры, — сказал кондуктор. — Если нет, придется вам выйти на следующей остановке.
Гаврилеску покраснел и, не решаясь поднять глаза, стал шарить по карманам. К счастью, кошелек с мелочью оказался поблизости, среди многочисленных платков. Отсчитав несколько монет, он протянул их кондуктору.
— Вы дали мне всего пять леев, — сказал кондуктор, указывая на свою ладонь.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- За что мы любим женщин (сборник) - Мирча Кэртэреску - Современная проза
- ЛОУЛАНЬ и другие новеллы - Ясуси Иноуэ - Современная проза
- Ди - Пи в Италии - Борис Ширяев - Современная проза
- Ранние рассказы [1940-1948] - Джером Дэвид Сэлинджер - Современная проза
- Дебаты под Martini - Кристофер Бакли - Современная проза
- Истории обыкновенного безумия - Чарльз Буковски - Современная проза
- Папа из пробирки - Дидье Ковеларт - Современная проза
- Парфэт де Салиньи. Левис и Ирэн. Живой Будда. Нежности кладь - Поль Моран - Современная проза