Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды — стояла ранняя весна — всех взбудоражило страшное открытие: по ночам Цицерон хозяйничает на их ферме! Это было таким потрясением, что у животных сделалась бессонница. Подумать только, каждую ночь, пользуясь темнотой, этот тать занимается вредительством у них под носом! Ворует зерно, переворачивает ведра с молоком, бьет яйца, топчет первые всходы, обдирает клыками кору с фруктовых деревьев. Что бы ни стряслось, виновник теперь был известен. Окно ли окажется разбитым, водосток ли засорится — все он, Цицерон; пропал ключ от амбара — ясно, кто бросил его в колодец. И вот что примечательно: животные свято верили в цицероновы козни даже после того, как ключ обнаруживался, к примеру, под мешком с пшеницей. Вдруг коровы в один голос заявили, что, пока они спят, Цицерон выдаивает их до последней капли. О крысах, доставлявших этой зимой много хлопот, стали говорить, что они находятся в сговоре с Цицероном.
Наполеон назначил обстоятельное расследование преступной деятельности этого, можно сказать, недосвина. Окруженный телохранителями, он лично обнюхал всю ферму, метр за метром, остальные держались на почтительном расстоянии. Наполеон, обладавший особым нюхом на врага, ткнул свой пятачок во все углы, прочесал вдоль и поперек сарай, коровник, огород, курятник — и едва ли не везде уловил предательский дух. Происходило это так: он припадал к земле, делал несколько глубоких вдохов и страшным голосом изрекал: «Цицерон! Его запах!» При слове «Цицерон» у псов шерсть вставала дыбом, а рычали они так, что кровь стыла в жилах.
Животных обуял ужас. Казалось, кабан-невидимка находится сразу в нескольких местах и всюду сеет смуту разрушения. Вечером их собрал Деловой. Вид у него был весьма озабоченный, разговор предстоял серьезный.
— Товарищи! — выкрикнул Деловой, как-то нервно пританцовывая. — У меня нет слов. Цицерон продался Фредерику, который готовится напасть на нас и забрать себе нашу ферму! Цицерон у него в наводчиках. Но это еще не все, товарищи. Мы думали, козни Цицерона объясняются его тщеславием и жаждой власти. Если бы! Хотите знать истинную причину? Цицерон прислуживал самому Джонсу! Он был его тайным агентом! Об этом говорят оставшиеся после него документы, которые мы только что обнаружили. Это, скажу я вам, на многое проливает свет. Разве мы не видели своими глазами, как он пытался — к счастью, безуспешно — привести нас к сокрушительному поражению в Битве при Коровнике?
Животные онемели. Даже разрушение мельницы померкло перед таким кощунством. Они долго молча переваривали услышанное, и все равно какие-то вещи не укладывались в голове. Трудно было посмотреть на прошлое глазами Делового, когда они своими глазами видели, как Цицерон возглавил Битву при Коровнике, как он личным примером воодушевлял их в критические минуты и ничто, даже дробь, оцарапавшая его спину, не смогло остановить его наступательный порыв. И при этом он отстаивал интересы Джонса? Даже Работяга, приучивший себя не задавать лишних вопросов, всем своим видом выражал недоумение. Он даже лег на землю, подобрав передние копыта, закрыл глаза и после мучительного раздумья сказал так:
— Я не верю. Цицерон сражался храбро в Битве при Коровнике. Я сам видел. И разве мы не дали ему «Животную доблесть» 1-й степени?
— Это была наша ошибка. Теперь, когда мы располагаем секретными документами, можно смело утверждать, что он рыл нам яму.
— А как же ранение? — упрямо гнул свое Работяга. — Мы все видели, как он истекал кровью.
— В этом-то и состояла главная хитрость! — словно обрадовался Деловой. — Джонс нарочно выстрелил так, чтобы слегка его зацепить. Кстати, Цицерон об этом сам пишет, и ты, товарищ, мог бы прочесть, как обстояло дело, если бы умел читать. В критический момент он должен был скомандовать отступление, и поле боя осталось бы за неприятелем. И ведь он почти до конца осуществил свой зловещий план… я вам больше скажу: он бы осуществил его до конца, если бы не героизм, проявленный нашим вождем товарищем Наполеоном. Вспомните, как Цицерон, а за ним и все остальные обратились в бегство, едва во двор вступил отряд Джонса. И в этот миг, когда в наших рядах началась паника, когда казалось, что все кончено, в этот миг, вспомните, товарищ Наполеон вырвался вперед и с криком «Смерть двуногим!» вонзил клыки в ляжку Джонса. Разве такое можно забыть? — Деловой пришел в необычайное возбуждение от нахлынувших воспоминаний.
Он обрисовал эту батальную сцену так зримо, что трудно было усомниться в ее правдивости. Тем более, все помнили, что действительно был момент, когда Цицерон обратился в бегство. И все же у Работяги оставались некоторые сомнения.
— Я не верю, что Цицерон с самого начала был предателем, — сказал он после небольшого раздумья. — Потом — это я понимаю, но в Битве при Коровнике он себя показал хорошо.
— Наш вождь, — Деловой заговорил жестко, выделяя каждое слово, — наш вождь выразился однозначно… однозначно, я подчеркиваю… что Цицерон с самого начала был тайным агентом Джонса — задолго до Восстания.
— Так бы сразу и сказал, — успокоился Работяга. — Раз товарищ Наполеон выразился, значит, все правильно.
— Вот слова истинного патриота! — радостно взвизгнул Деловой, однако нельзя было не заметить, что его блестящие глазки-пуговки словно пробуравили Работягу. Он уже собирался уйти, но помедлил и со значением произнес: — Я хочу предупредить, чтобы каждый глядел в оба. У нас есть все основания предполагать, что среди нас разгуливают агенты Цицерона!
Спустя четыре дня, ближе к вечеру, последовал приказ всем собраться во дворе. Когда приказ был выполнен, из дома вышел Наполеон при двух регалиях (недавно он вручил себе «Животную доблесть» обеих степеней) и девяти устрашающего вида телохранителях, окружавших его плотным кольцом. Собравшиеся притихли и как-то даже поджались, словно предчувствуя нечто ужасное.
Наполеон с пугающей пристальностью обвел взглядом публику и вдруг пронзительно вскрикнул. В ту же секунду псы рванулись к первым рядам, где сидели поросята-«бунтовщики», вцепились мертвой хваткой каждому в ухо, и все четверо, визжащие от боли и страха, были брошены к ногам Наполеона. Почувствовав кровь, псы совсем обезумели. Трое из них неожиданно кинулись к Работяге; битюг своевременно поднял тяжелое копыто, и один пес рухнул как куль. Прижатый копытом к земле, он взвыл о помощи, двое других отбежали с поджатыми хвостами. Работяга повернулся к Наполеону, как бы спрашивая, можно ли раздавить наглеца или следует даровать ему жизнь. Наполеон нахмурился и резким тоном велел оставить пса в покое, после чего тот был отпущен и, подвывая, затрусил прочь.
Но вот страсти улеглись. Пострадавшие поросята дрожали в ожидании своей участи, и каждый — от прокушенного уха до жалкого хвостика — был исполнен сознания собственной вины. Это была та самая четверка, что выступила против отмены общих собраний. Наполеон призвал их рассказать о своей преступной деятельности. Проявив завидную готовность, все четверо сразу выложили, что с момента изгнания Цицерона они постоянно держали с ним связь, что они помогли ему взорвать мельницу и уже продумали совместный план передачи фермы в руки Фредерика. А еще они рассказали, как однажды Цицерон признался им под большим секретом, что многие годы работает на Джонса. Когда они окончательно саморазоблачились, «слово» взяли псы-охранники, разорвав их в клочья.
Громовым голосом Наполеон спросил, не хочет ли еще кто-нибудь облегчить душу. Вперед выступили три минорки, зачинщицы неудавшегося бунта в курятнике, и признались в том, что Цицерон явился им во сне и подговорил их саботировать распоряжения Наполеона. Минорок постигла та же участь. Затем гусыня созналась в том, что припрятала шесть колосков во время уборочной страды в прошлом году, а ночью съела их тайком. Затем овца созналась в том, что помочилась там, куда все ходят на водопой, причем сделала это по наущению все того же Цицерона. Еще две овцы взяли на себя ответственность за смерть старого барана, ярого последователя Наполеона; вдвоем они загнали беднягу, прекрасно зная, что у него астма. Все покаявшиеся были разорваны на месте. Между тем следовали новые саморазоблачения и новые казни, так что перед Наполеоном вскоре выросла гора трупов, и воздух загустел от запаха крови, который животные успели забыть после изгнания Джонса.
Когда все было кончено, поредевшие ряды сомкнулись, и притихшая масса двинула со двора. Животные были ошеломлены и подавлены. Они сами не знали, что их потрясло больше — измена сородичей, стакнувшихся с Цицероном, или жестокое возмездие, свершившееся на их глазах. При старом режиме подобные кровавые сцены были, разумеется, не редкость, но э т а казалась им особенно страшной — они ведь разыграли ее сами. С тех пор как они избавились от Джонса, не было случая, чтобы одно животное убило другое. Даже крысу. И вот все поднялись на холм с наполовину отстроенной мельницей и вдруг, словно подчиняясь единому порыву, залегли в траве, тесно прижавшись друг к другу, — Хрумка, Мюриэл, Бенджамин, коровы, овцы, даже куры и утки — все, кроме кошки, которая загадочным образом исчезла за минуту до того, как Наполеон приказал всем собраться. Долго молчали. Работяга — он один, кстати, не лег — переминался с ноги на ногу, обмахивал бока своим длинным черным хвостом и непроизвольно пофыркивал от недоумения. Наконец не выдержал:
- Скотский хутор - Джордж Оруэлл - Классическая проза
- В сарае - Антон Чехов - Классическая проза
- Цветы для миссис Харрис - Пол Гэллико - Классическая проза
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
- Трофеи Пойнтона - Генри Джеймс - Классическая проза
- Том 2. Тайна семьи Фронтенак. Дорога в никуда. Фарисейка - Франсуа Шарль Мориак - Классическая проза
- Последний день приговорённого к смерти - Виктор Гюго - Классическая проза
- Путешествие с Чарли в поисках Америки - Джон Стейнбек - Классическая проза
- Сэр Гибби - Джордж Макдональд - Классическая проза
- На маленькой ферме - Герберт Бейтс - Классическая проза