Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Партизаны стояли в деревне неделю. Это было для него самое счастливое время за всю войну.
Целыми днями Йоле вертелся возле них. А точнее, возле Дарьи и ее санитарной палатки, помогал ей. И дров наколет, и воду принесет, и бинты вместе с ней перемотает.
И партизаны им помогали. У самих почти ничего не было, но то, что имели, делили с ними поровну. Партизаны как бы поставили их семью на довольствие, и Йоле с таким аппетитом уплетал их еду, будто никогда не ел ничего вкуснее. В обществе Дарьи и Милы ожила и мать. Девушки продолжали навещать ее, и она воспрянула духом.
— Какие славные девчата, дай им бог здоровья, — говорила мать. — Прямо как дочери.
Она старалась угостить их чем могла: то нальет кружку молока, то кусок пирога отрежет. «Кто знает, где теперь их матери, наверное, переживают за них».
А Йоле все больше привязывался к Дарье. Как собачонка, всюду следовал за ней.
Наградой мальчику был ее звонкий смех или истории, которые Дарья с удовольствием ему рассказывала.
Вот и сейчас он сидит напротив, смотрит, как она чинит одежду какому-то партизану, и спрашивает:
— Дарья, а Россия далеко?
— Далеко, Йоле, — отвечает девушка и наклоняется, чтобы перекусить нитку. И вновь его охватывает волнение при виде нежного изгиба ее шеи. «Что это со мной?» — думает мальчик в растерянности и отводит взгляд. А Дарья рассказывает о России, о подвигах русских партизан, о том, что придет день, когда наши партизаны будут сражаться вместе с русскими.
— До тех пор пока не прогоним фашистов с нашей земли, — завершает она.
Лицо ее приобретает суровое выражение, это уже не прежняя милая, улыбающаяся Дарья, а совсем иной человек… Йоле переводит разговор на другую тему… Ну вот, например, приходилось ли ей ездить на грузовике?.. Девушка смеется звонко, весело.
— Приходилось, Йоле, — отвечает она. — И на грузовике, и на поезде, и на телеге, и на велосипеде… Только вот на самолете не пришлось. — Она подняла улыбающееся лицо, посмотрела в небо и добавила серьезно: — На самолете полечу, когда мы освободим нашу страну.
— А меня возьмешь?
— Конечно, Йоле, — весело ответила она, вскочила и нежно взлохматила его кудри. — Я приеду за тобой. И спрошу: где тут мой друг Йоле? Возьму тебя, и мы поедем на аэродром. А потом сядем в самолет — и до свидания!.. — Она прижала его голову к груди, задумчиво глядя вдаль.
Йоле стоял с наклоненной головой, боясь шевельнуться, вдыхая нежный запах ее кожи, смешанный с запахом мыла.
— Дарья, — пробормотал мальчик, не в силах ничего больше сказать.
В этом «Дарья» прозвучало все, что пережил он за свои тринадцать лет — и радостного, и печального.
— Я хочу тебе что-нибудь подарить на память, — сказала девушка, скрываясь в палатке. — Чтобы ты вспоминал обо мне, когда мы уйдем.
Йоле не двинулся с места. Ему хотелось запомнить этот нежный запах, это ощущение счастья, переполнявшего душу.
Дарья вернулась с тетрадкой, раскрыла ее и на первой странице булавкой приколола свою фотографию.
— Дарю тебе свою фотографию с надписью, — сказала она и положила тетрадку на колени. Немного подумала, взглянула на него, улыбнулась и написала, повторяя вслух: — Моему маленькому другу Йоле, на память. Дарья.
Девушка протянула ему тетрадку. В глазах ее светилась любовь. Неожиданно для самого себя мальчик обнял ее, поцеловал в щеку и, зажав в руке тетрадку с карандашом, бросился бежать. Останься он хоть на секунду, он бы расплакался.
Йоле знал, что через два дня партизаны уходят. И каждый раз, когда вспоминал об этом, сердце его болезненно сжималось. Он забивался куда-нибудь в укромное местечко во дворе, в хлеву или уходил в поле, не желая ни с кем делиться своей болью. Избегал встреч с Дарьей, а когда видел ее, вспоминал, что она скоро уходит, и ему хотелось плакать. Он поручил Раде помогать ей, а сам издали следил за каждым ее движением.
За день до ухода партизан Йоле обошел всех своих родственников, живших в разных концах деревни. И у каждой из теток что-нибудь выклянчил: горсть орехов, яблоко, засохший пряник. Все это завернул в материн платок и незаметно положил на постель Дарьи.
Он тайком наблюдал за ней. Ничто не укрылось от его взгляда: он видел, как она упаковывает санитарные принадлежности, как ухаживает за ранеными, как разговаривает с его матерью. «Пусто без нее будет», — думал мальчик. Он строгал ножиком дощечку и вдруг, ошеломленный, опустил руку: а ведь он-то ей так ничего и не подарил… Что же будет напоминать ей о нем?
Йоле перерыл все свои вещи. Но не попадалось ничего достойного внимания: кусок проволоки, гвозди, обрывок старой газеты. Он вывернул карманы — веревочки, какая-то тряпка, дощечка, которую он начал было строгать… Мальчик повертел дощечку в руках, внимательно к ней приглядываясь. Это был кусочек орехового дерева с зазубринами по краям. У него мелькнула мысль: «Вырежу свое имя…»
Партизаны уходили, и вместе с ними улетала та самая, хорошо знакомая песня, а Йоле все сидел и вырезал на дощечке свое имя.
Он нагнал их за околицей. Поравнялся с санитарной повозкой. Дарья улыбнулась, и все вокруг засияло от этой улыбки.
— А я подумала, мой дружок меня позабыл…
— Я тебя никогда не забуду, — выпалил Йоле.
Ему очень хотелось добавить: «До конца своей жизни». Но произнести это он не смог. Если бы сказал, то наверняка бы разрыдался. Молча сунул дощечку ей в руку.
Дарья раскрыла ладонь. На дощечке неровно, детскими буквами было вырезано: «Йоле».
— Вот спасибо, — улыбнулась она. — Это будет мой талисман на время войны. — Она расстегнула пуговицу на блузке и опустила дощечку за пазуху.
Йоле не осмеливался взглянуть на девушку, с трудом сдерживая слезы. Кто-то позвал Дарью.
— Давай прощаться, Йоле. Наши уже ушли.
Глаза мальчика наполнились слезами.
— Только не погибни, как мой Райко, — попросил он, и рыдания сдавили ему горло.
Она остановилась, посмотрела на него серьезно и вдруг заплакала.
— Не погибну, Йоле. Обещаю тебе.
Наклонилась, быстро поцеловала его и побежала за колонной.
Она удалялась, унося с собой что-то невообразимо прекрасное. Позже в деревню приходили свои и чужие, он видел множество лиц, но ее лицо было единственным — оно постоянно стояло перед глазами.
И когда ему казалось, что оно ему только приснилось, мальчик вскакивал и бежал к своему тайнику, где была спрятана тетрадка с фотографией. Раскрывал ее и подолгу смотрел в глаза девушки.
Потом, вздохнув, снова прятал тетрадь, уверенный, что не выдумал Дарью, что она была на самом деле.
Даринка
Когда Йоле стоит на верху стога, он испытывает удивительное чувство — он высоко-высоко, выше всех. И видит дальше всех. И небо к нему ближе. Кажется, все вокруг принадлежит ему. Люди удивляются, как здорово у него получается стог — гладенький, точно яичко, а он растет вместе со стогом, старается, только бы услышать: «Никто не умеет так, как Йоле. Ей-богу, настоящий мастер. Второго такого в округе не сыщешь».
За эту скромную похвалу мальчик и вправду готов был из стога сделать самое настоящее яйцо и встать на его вершине одной ногой, как аист, — вот на что он был готов. Услышав добрые, полушутливые слова тетки: «Йоле, птаха ты моя, куда ж ты забрался? Еще чуть-чуть — и достанешь до неба!» — он стремился все выше и выше, чтобы походить на эту теткину птаху. Вот на что он был способен.
Да и ради Елы и Нады, дочек Момира, заигрывающих с ним, так и норовящих задеть его граблями, чтобы стащить со стога. Да, ради них тоже. А больше всего, пожалуй, ради Даринки, серьезный и грустный взгляд которой он то и дело ловил на себе. Тогда по телу его пробегал легкий озноб, а из груди вырывался вздох: «Где же ты теперь, Райко, брат мой? Ах, если бы ты мог быть здесь… Ведь эта красота принадлежит тебе». При воспоминании о Райко на глаза набегают слезы, и так, сквозь слезы, Йоле смотрит на Даринку, первую красавицу на селе. И самую лучшую работницу из всех девушек.
Все эти дни, в пору сенокоса, Йоле не спускал с нее глаз. И заметил, какие пылкие взгляды бросали на нее парни, когда они уселись перекусить под ветвистой грушей. Ему хотелось — он сам не знает почему, только ему очень хотелось крикнуть им: «Пошли прочь, петухи! Уберите от нее руки! Что рты поразевали? Того и гляди, проглотите! Вон сколько вокруг других, а ее оставьте в покое. Она не для вас, она не такая, как все».
Да и что это за парни? Мальчишки! Только двое-трое настоящих. А первый среди них — Велько. Ровесник Райко. Как раз ей под пару.
Йоле не любит его за то, что он со своими четниками шатается по округе, а Райко с его пролетариями здесь нет. Что он приходит в деревню, а Райко уже больше никогда не придет. Вот за что!
А еще из-за Даринки. Йоле хорошо знает, что сердцем она всегда стремилась к Райко, но теперь все чаще посматривает на Велько. «Где же у нее совесть?» — думал мальчик, глядя на нее сверху, со стога. Когда ее взгляд случайно останавливался на нем — на его глазах, на лице, так похожем на лицо Райко, — Даринка тут же отводила глаза. Из груди ее вырывался вздох, и Йоле еще долго чувствовал, что она смотрит на него печальными, полными невысказанной боли глазами. Ему становилось невыносимо тяжело.
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Записки диверсанта - Илья Старинов - О войне
- Невидимая смерть - Евгений Федоровский - О войне
- Под чужим именем - Иван Головченко - О войне
- Кружок на карте - Владимир Баскаков - О войне
- Дети войны. Записки бывшего мальчика - Юрий Клепиков - О войне
- Граница проходит рядом(Рассказы и очерки) - Данилов Николай Илларионович - О войне
- Скаутский галстук - Олег Верещагин - О войне
- Вольфсберг-373 - Ариадна Делианич - О войне
- Поймать ваххабита - Андрей Загорцев - О войне