Форма входа
Читем онлайн Жизнь и судьба: Воспоминания - Аза Тахо-Годи
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Мы запаслись хорошим справочником. Откуда? От Николая Павловича Анциферова, нашего благодетеля. (Вспоминаю поездку в Крым — это ведь он ее благоустроил, направив к суровой, но заботливой Ирине Николаевне Томашевской.)
Так вот Николай Павлович вручил нам книжечку со странной надписью (видимо, ее кто-то подарил самому Н. П.): «Милым пикарасикам». Почему такая надпись? Кому предназначалась? Может быть, для всех, кто берет в руки эту книжицу и сразу становится загадочным «пикарасиком»? Но самое интересное — в первый же день в Риге, оглушенные всем виденным (Домский собор, Ратуша, крестовые своды, рыцарские залы, узенькие улочки и т. д. и т. п. — все сразу в один момент — потом уже по отдельности смаковали), мы тут же на прилавке какого-то магазинчика (очень заманчивого) забыли дар Николая Павловича. Что с нами было! Как мы скажем о потере Николаю Павловичу, как будем каяться?.. А здравый смысл подсказал нам вернуться в магазинчик — и что за счастье (или попросту честность несоветского человека с прежней закалкой): нам вручают наш талисман (а как же иначе, удивляется продавец), и «пикарасики» спасены. Это первое, что нас обеих поразило[322].
И вот Рига, Ливония, за которую сражались русские еще со времен Ивана Грозного, пока Петр Великий не стал на берегах Балтики твердой ногой. Ливония — твердыня рыцарей-крестоносцев, тевтонов, потомки которых верою служили России. Воспетый Пушкиным непризнанный герой Барклай-де-Толли, граф Пален — глава убийц императора Павла I, неутомимый мореплаватель Крузенштерн, неистовый барон Унгерн, враг Советов, Бенкендорф — III отделение Собственной Его величества Канцелярии императора Николая I, герои Отечественной войны 1812 года — всех не перечесть, и красные латышские стрелки, верная стража Ленина.
Всякая история — драма. Но здесь, на маленьком пятачке земли, она особенно сгущена и кровава. Вот почему каждому надо прикоснуться к серым камням Братского кладбища. (Задумано было в память погибших в Первую мировую и за свободную Латвию. Работы шли с 1924 до 1936 года, а там смотришь — и свободе конец.)
Выразить это величие вечного покоя в камне — чудо его создателя Карла Заале. Не буду говорить сама. Дам слово Магдалине Брониславовне Вериго-Властовой[323]. Она, покоренная дерзостным замыслом творца, написала в 1958 году «Балладу о скульпторе Карле Заале», подарила нам с Алексеем Федоровичем. Я храню ее в роскошно изданном в Риге альбоме «Братское кладбище».
Скульптор мечтает в камне «века угрюмого видеть печать»:
Дрогнуло сердце в груди у ЗаалеХолодом смерти и тлена дыша,Затрепетала Заале душа.Он ощутил, как меняется плоть,Крепкого тела спадает оплотИ, нарушая живого устав,Разум меняет земной свой состав.
И вот:
Встали бесшумно из мрака тенейМертвые всадники мертвых коней.Были сурово спокойны их лица,Мертвые очи в глубоких глазницахВидели то, что незримо живым,Тем, что под сводом живут голубым.……………………………В конскую гриву щекою упав,Воины молча блюли свой устав.И исчезали, подвластные тьме,Взятые тьмою на мертвом коне.Больше не правя уздою коня,В смерти достоинство жизни храня.…………………………………Дальше, у лестницы серых ступень,Мертвые лица откинуты в тень.Здесь обороны узнали конецЮноша-воин и хмурый боец,Мертвые оба, спиною к спине,Стынут под солнцем в таинственном сне.И облелеяли дуба листыМертвую доблесть людской красоты.……………………………С правой и с левой ворот стороныСтаршие воины древней страны,Крепкой рукой удержавши коней,Смотрят из сумрака сгинувших днейИ наклоняют хоругви у входаСтрогие пращуры воли народа.………………………………Те, кто пройдут через легкую теньСерых ворот и в сияющий деньМолча коснутся окованной силы,Выйдут отсюда иными, чем были.……………………………Девять прекрасных и горестных летСтроил Заале для тех, кого нет,Город бессмертной и вещей красы…Жизни его уходили часы.Строил до вздоха последнего сил…Кончена повесть о том, кто любил.………………………………Выстроил город и с мертвыми легМертвый Заале в холодный песок.
Нет, не забыть этот город мертвых рыцарей, и в смерти своей хранящих величавое достоинство. И вода жизни изливается из каменных чаш, и мать Латвия скорбно увенчивает лаврами героев древней саги, и вечнозеленые травы буйно увивают серые, мертвые стены, и птицы щебечут, и покой мертвый, и жизнь вечная, и душа живая.
Я удивляюсь, как мы с сестрой, две молодые особы (она младше меня почти на десять лет), осмелились отправиться в долину реки Гауи, спускаясь по склонам знаменитой заповедной Сигулды, — в руках только пестрая резная трость (их продают на станции, на память), больше для красоты, чем для опоры, ноги несут быстро, утро раннее, день разгорается. И никого вокруг. Куда делись приезжие? Буквально растворились в лесных гущах.
Мы одни. Идем храбро и никого не боимся. Тишина, ветерок сладостный, шепот листьев, и всюду память о прошлом. То загадочные пещеры, омываемые водой, то священные развесистые дубы — языческое прошлое, то развалины каких-то стен, а то и самая настоящая башня (а замка давным-давно нет), и мы смело взбираемся по винтовой лестнице в ее чрево, пока сил хватает (прямо рыцарский роман). И знаменитая могила Турайдской Розы — тоже романтическая история, запечатленная Янисом Райнисом (трагедия «Любовь сильнее смерти», чем не Максим Горький с бессмертным вердиктом Сталина: «Эта штука сильнее „Фауста“ Гёте — любовь побеждает смерть»). Мы с сестрой — романтики, к тому же я ученица Алексея Лосева, значит, еще и символизм мне люб.
Вот и вспомнила я, когда мы с сестрой перебирались через протоки тихой, мелкой речки с песчаными отмелями (надо было пробраться в пещеру), что ведь это та самая река Аа, или Ая (как поэтично, не то что Гауя), в которой здесь в долине Сигулды утонул юный поэт Иван Коневской много лет тому назад (потом выяснила, что 8 июля 1901 года)[324]. И времена были другие, и река с водоворотами губительными (не то что при нас, тоже летом), и книгу его я держала в руках, читая по ночам. И как характерно — у нас дома такое странное издание: Коневской. Стихи и проза. Посмертное собрание сочинений. Без года и места издания. Как будто вне времени и пространства — посмертная, вечная.
Таллин почудился нам страничками из старых сказок братьев Гримм. К узеньким улочкам мы уже привыкли в Риге, к развалинам — в Сигулде, но здесь замок Вышгород, мощные башни. Не вздумайте-ка охватить «Толстую Маргариту» или равнодушно миновать грозное страшилище, мрачно взирающее на вас со времен Ивана Грозного (башня Кик-ин-де-Кэк, уж точно заглядывает в каждую кухню — любопытная старуха).
А веселые флюгера — «Старый Томас» на шпиле классической ратуши (иной себе и не представишь) или устремившаяся вдаль остроносая птичка на одной из крыш улицы Пикк! Да разве забудешь эту улочку — воплощение моей детской мечты, которой я заманивала любопытных малышей у нас дома, на Арбате, — дверца, заветная дверца. Попробуй-ка пробраться через эту преграду! Стальная, кованая, усеянная когтистыми железными шипами! Не дверца, а неприступный страж преграждает вам путь в конце самой короткой улицы. Сезам, откройся! Преграда радушно нас пропускает, хоть мы и чужеземцы, но, видимо, дружественные. Ни старые стены Вышгорода, ни угрюмые хранилища купеческих богатств (здесь не до красоты — все для заморской торговли), ни Дом «черноголовых», ни Олайская гильдия, ни зал магистрата в ратуше и ни веселый маленький петровский дворец в Кадриорге (высоченный Петр как-то удивительно удобно располагается в комнатках небольших, обозримых), где мирно скользят по глади водной лебеди, — ничто не заменит мне сказку маленькой улочки.
И, наконец, город Гедимина — Вильнюс. На горе башня, одинокая в своей властительной гордости; подданные простираются у подножия горы. Гедимин — наш давний знакомец, и потомки его не совсем чужие. Стоит почитать не только «Крестоносцев» романтического Сенкевича, но и вспомнить факты из давней русской, похожей на роман, истории. Мы с сестрой спешно вспоминаем, где, кто, когда от колена Гедиминова. Один из двух сыновей — Ольгерд (взял в жены княжну Тверскую, Ульяну), который оставил, совсем как в сказках, двенадцать сыновей от разных жен (они умирали, а он все жил и жил), иные из них — верные сподвижники Дмитрия Донского. Брат Ольгерда по имени Кейстут, отец знаменитого литовского хитроумного и мужественного князя Витовта, что выдал свою дочь Софью за русского великого князя Василия I, сына Дмитрия Донского. На авторитет отца опиралась Софья (пока был жив) в несчастьях, постигших ее сына Василия II Темного.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Жизнь и судьба: Воспоминания - Аза Тахо-Годи бесплатно.
Похожие на Жизнь и судьба: Воспоминания - Аза Тахо-Годи книги
- Испанец в России. Жизнь и приключения Дионисио Гарсиа, политэмигранта поневоле. Главы из романа - Дионисио Сапико - Биографии и Мемуары
- Алексий II - Александр Юрьевич Сегень - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Преподобный Никон Радонежский - Иван Чуркин - Биографии и Мемуары
- Преподобный Савва Сторожевский - Тимофей Веронин - Биографии и Мемуары
- Святые в истории. Жития святых в новом формате. VIII-XI века - Ольга Клюкина - Биографии и Мемуары
- Лисячьи сны. Часть 1 - Елена Коротаева - Биографии и Мемуары
- Дневники исследователя Африки - Давид Ливингстон - Биографии и Мемуары
- Мысли и воспоминания. Том II - Отто фон Бисмарк - Биографии и Мемуары
- О судьбе и доблести - Александр Македонский - Биографии и Мемуары
