Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Недостаточно, дорогой мой Форсайт, недостаточно. — Мировая конъюнктура действует на нервы молодежи. Англии — крышка, говорят они, и Европе — крышка. Раю тоже крышка, и аду — тоже. Нет будущего ни в чем, кроме воздуха. А размножаться в воздухе нельзя… во всякой случае, я сомневаюсь в этом — трудности возникают немалые.
Сомс фыркнул.
— Если бы только журналистам заткнуть глотки, — сказал он. В последнее время, когда в газетах перестали писать каждый день про всякие страхи, Сомс снова испытывал здоровое форсайтское чувство безопасности. Надо нам только держаться подальше от Европы, — добавил он.
— Держаться подальше и не дать вышибить себя с ринга! Форсайт, мне кажется, вы нашли правильный путь! Быть в хороших отношениях со Скандинавией, Голландией, Испанией, Италией, Турцией — со всеми окраинными странами, куда мы можем пройти морем. А остальные пускай несут свой жребий. Это — мысль!..
Как этот человек трещит!
— Я не политик, — сказал Сомс.
— Держаться на ринге! Новая формула! Мы к этому бессознательно и шли. А что касается торговли — говорить, что мы не можем жить, не торгуя с той или другой страной, — это чепуха, дорогой мой Форсайт. Мир велик — отлично можем!
— Ничего в этом не понимаю, — сказал Сомс — Я только знаю, что нам надо прекратить страхование этих иностранных контрактов.
— А почему не ограничить его странами, которые тоже борются на ринге? Вместо «равновесия сил» — «держаться на ринге»! Право же, это гениальная мысль!
Сомс, обвиненный в гениальности, поспешно перебил:
— Я вас тут покину — я иду к дочери!
— А-а! Я иду к сыну. Посмотрите на этих несчастных!
По набережной у Блэкфрайерского моста уныло плелась группа безработных с кружками для пожертвований.
— Революция в зачатке! Вот о чем, к сожалению, всегда забывают, Форсайт!
— О чем именно? — мрачно спросил Сомс.
Неужели этот тип будет трещать всю дорогу до дома Флёр?
— Вымойте рабочий класс, оденьте его в чистое, красивое платье, научите их говорить, как мы с вами, — и классовое сознание у них исчезнет. Все дело в ощущениях. Разве вы не предпочли бы жить в одной комнате с чистым, аккуратно одетым слесарем, чем с разбогатевшим выскочкой, который говорит с вульгарным акцентом и распространяет аромат опопанакса? Конечно предпочли бы!
— Не пробовал, не знаю, — сказал Сомс.
— Вы прагматик! Но поверьте мне, Форсайт, если бы рабочий класс больше думал о мытье и хорошем английском выговоре вместо всякой там политической и экономической ерунды, равенство установилось бы в два счета!
— Мне не нужно равенство, — сказал Сомс, беря билет до Вестминстера.
«Трескотня» преследовала его, даже когда он спускался к поезду подземки.
— Эстетическое равенство, Форсайт, если бы оно у нас было, устранило бы потребность во всяком другом равенстве. Вы видели когда-нибудь нуждающегося профессора, который хотел бы стать королем?
— Нет, — сказал Сомс, разворачивая газету.
VIII. БИКЕТ
Веселая беззаботность Майкла Монта, словно блестящая полировка, скрывала, насколько углубился его характер за два года оседлости и постоянства. Ему приходилось думать о других. И его время было занято. Зная с самого начала, что Флёр только снизошла к нему, целиком принимая полуправильную поговорку: «Il y a toujours un qui baise, et l'autre qui tend la joue» [5], он проявил необычайные качества в налаживании семейных отношений. Однако в своей общественной и издательской работе он никак не мог установить равновесия. Человеческие отношения он всегда считал выше денежных. Все же у Дэнби и Уинтера с ним вполне ладили, и фирма даже не проявляла признаков банкротства, которое ей предсказал Сомс, когда услышал от зятя, по какому принципу тот собирается вести дело. Но и в издательском деле, как и на всех прочих жизненных путях, Майкл не находил возможным строго следовать определенным принципам. Слишком много факторов попадало в поле его деятельности — факторов из мира людей, растений, минералов.
В тот самый вторник, днем, после долгой возни с ценностями растительного мира — с расценками бумаги и полотна, — Майкл, насторожив свои заостренные уши, слушал жалобы упаковщика, пойманного с пятью экземплярами «Медяков» в кармане пальто, положенных им туда с явным намерением реализовать их в свою пользу.
Мистер Дэнби велел ему «выкатываться». Он и не отрицает, что собирался продать книги, — а что бы сделал мистер Монт на его месте? За квартиру он задолжал, а жена нуждается в питании после воспаления легких, очень нуждается!
«Ах, черт! — подумал Майкл. — Да я бы стащил целый тираж, если б Флёр нужно было питаться после воспаления легких!» — Не могу же я прожить на одно жалованье при теперешних ценах, не могу, мистер Монт, честное слово.
Майкл повернулся к нему:
— Но послушайте, Бикет, если мы вам позволим таскать книжки, все упаковщики начнут таскать. А что тогда станется с Дэнби и Уинтером? Вылетят в трубу. А если они вылетят в трубу, куда вы все вылетите? На улицу. Так лучше пусть один из вас вылетит на улицу, чем все, не так ли?
— Да, сэр, я понимаю вас, все это — истинная правда. Но правдой не проживешь, всякая мелочь выбьет из колеи, когда сидишь без хлеба. Попросите мистера Дэнби еще раз испытать меня.
— Мистер Дэнби всегда говорит, что работа упаковщика требует особого доверия, потому что почти невозможно за вами углядеть.
— Да, сэр, уж я это запомню на будущее; но при нынешней безработице, да еще без рекомендаций, мне нипочем не найти другого места. А что будет с моей женой?
Для Майкла это прозвучало, как будто его спросили:
«А что будет с Флёр?» Он зашагал по комнате; а Бикет, еще совсем молодой парень, смотрел на него большими тоскливыми глазами. Вдруг Майкл остановился, засунув руки в карманы и приподняв плечи.
— Я его попрошу, — сказал он, — но вряд ли он согласится; скажет, что это нечестно по отношению к другим. Вы взяли пять экземпляров, это уж чересчур, знаете ли! Верно, вы и раньше брали, правда, а?
— Эх, мистер Монт, признаюсь по совести, если это поможет: я раньше тоже стащил несколько штук, только этим и спас жену от смерти. Вы не представляете, что значит для бедного человека воспаление легких.
Майкл взъерошил волосы.
— Сколько лет вашей жене?
— Совсем еще девочка — двадцать лет.
Только двадцать — одних лет с Флёр!
— Я вам скажу, что я сделаю, Бикет: я объясню все дело мистеру Дезерту; если он заступится за вас, может, на мистера Дэнби это подействует.
— Спасибо вам, мистер Монт, — вы настоящий джентльмен, мы все это говорим.
— А, ерунда! Но вот что, Бикет, — вы ведь рассчитывали на эти пять книжек. Вот возьмите, купите жене, что нужно. Только, бога ради, не говорите мистеру Дэнби.
— Мистер Монт, да я вас ни за что на свете не выдам — ни слова не пророню, сэр. А моя жена… да она…
Всхлип, шарканье — и Майкл, оставшись один, еще глубже засунул руки в карманы, еще выше поднял плечи. И вдруг он рассмеялся. Жалость! Жалость — чушь! Все вышло адски глупо! Он только что заплатил Бикету за кражу «Медяков». Ему вдруг захотелось пойти за маленьким упаковщиком, посмотреть, что он сделает с этими двумя фунтами, — посмотреть, правда ли «воспаление легких» существует, или этот бедняк с тоскливыми глазами все выдувал? Невозможно проверить, увы! Вместо этого надо позвонить Уилфриду и попросить замолвить слово перед старым Дэнби. Его собственное слово уже потеряло всякий вес. Слишком часто он заступался. Бикет! Ничего ни о ком не знаешь! Темная штука жизнь, все перевернуто. Что такое честность? Жизнь нажимает — человек сопротивляется, и если побеждает сопротивление, это и зовется честностью. А к чему сопротивляться? Люби ближнего, как самого себя, — но не больше! И разве не во сто раз труднее Бикету при двух фунтах в неделю любить его, чем ему, при двадцати четырех фунтах в неделю, любить Бикета?
— Алло… Ты, Уилфрид?.. Говорит Майкл… Слушай, один из наших упаковщиков таскал «Медяки». Его выставили, беднягу. Я и подумал — не заступишься ли ты за него, — старый Дэн меня и слушать не станет… да, у него жена ровесница Флёр… говорит — воспаление легких. Больше таскать не станет — твои-то наверняка! Страховка благодарностью — а?.. Спасибо, старина, очень тебе благодарен. Так ты заглянешь сейчас? Домой можем пойти вместе… Ага! Ну ладно, во всяком случае ты сейчас заглянешь! Пока!
Хороший малый этот Уилфрид! Действительно, чудесный малый, несмотря на… несмотря на что?
Майкл положил трубку, и вдруг ему вспомнились облака дыма, и газы, и грохот — все то, о чем его издательство принципиально отказывалось что-либо печатать, так что он привык немедленно отклонять всякую рукопись на эту тему. Война, может быть, и кончилась, но в нем и в Уилфриде она все еще жила.
- Сэр Гибби - Джордж Макдональд - Классическая проза
- Памятный гербарий - Артём Соломонов - Классическая проза / Русская классическая проза
- Остров фарисеев. Фриленды - Джон Голсуорси - Историческая проза / Классическая проза
- На Форсайтской Бирже (Рассказы) - Джон Голсуорси - Классическая проза
- Наслаждение - Джон Голсуорси - Классическая проза / Рассказы / Эротика
- На восходе солнца - Василь Быков - Классическая проза
- Путешествие с Чарли в поисках Америки - Джон Стейнбек - Классическая проза
- Вторник, 12 октября 1916 года - Лео Перуц - Классическая проза
- Мидлмарч - Джордж Элиот - Классическая проза
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза