Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня взбудоражил наш сговор, наше сообщничество. Несколько пуговиц на ее платье были расстегнуты, виднелся треугольничек голого живота. До чего же ощутимо от нее исходила какая-то вальяжная сексуальность, как будто ее одежда была наброшена прямо на остывающее от пота тело.
– Я Сюзанна, – сказала она. – Кстати.
– Эви.
Я протянула руку. Сюзанна рассмеялась, и я сразу поняла, что пожимать руки не стоило, что это пустой знак из мира нормальных людей. Я покраснела.
Без привычных жестов и условностей было непонятно, как себя вести. Я не знала, чем их можно заменить. Мы молчали, и я заторопилась со словами.
– По-моему, я тебя недавно видела, – сказала я. – Возле “Хай-Хо”.
Она ничего не ответила, уцепиться было не за что.
– Ты была с другими девочками, – сказала я. – Потом автобус подъехал.
– А, – она оживилась, – да, тот придурок здорово взбесился. – Она расслабилась, вспоминая. – За девчонками приходится приглядывать, не то они перестараются. Попадемся.
Наверное, видно было, с каким интересом я смотрела на Сюзанну: она не стеснялась, позволяла себя разглядывать.
– Я запомнила твои волосы, – сказала я.
Сюзанне это, казалось, польстило. Она рассеянно потрогала кончики:
– Я не стригусь.
Потом я узнаю, что им запретил стричься Расселл.
Внезапно она прижала туалетную бумагу к груди, сказала с достоинством:
– Тебе заплатить за нее?
У нее не было ни карманов, ни сумки.
– Не-а, – ответила я. – Я ведь тоже за нее не платила.
– Ну спасибо, – с явным облегчением сказала она. – Ты тут рядом живешь?
– Да, недалеко, – ответила я. – С мамой.
Сюзанна кивнула.
– На какой улице?
– Морнинг-Старлейн.
Она удивленно хмыкнула:
– Шикарно.
Видно было, для нее это что-то значит – то, что я живу в таком хорошем районе, но я не понимала почему. Додумалась разве что до глубинной неприязни к богатым, присущей всем молодым людям. Богачи, пресса, правительство – они всех молодых мешают в один мутный источник зла, фабрикаторов великого заговора. Сама я тогда только училась со стыдом говорить о деньгах. Высмеивать себя, чтобы опередить других.
– А ты?
Она легонько – одними пальцами – отмахнулась. – А, – ответила она, – да знаешь. У нас тут дела разные. Но когда много народу живет в одном месте, – она потрясла бумагой, – это значит, что и жоп много. У нас сейчас трудно с деньгами, но это только сейчас, ненадолго.
Нас. Эта девочка была частью нас, и я завидовала ее легкости, тому, что она точно знает, куда пойдет с парковки. К этим двум девочкам, с которыми я видела ее в парке, к кому-то еще, с кем она живет. К людям, которые заметят ее отсутствие и обрадуются ей, когда она вернется.
– Ты молчунья, – заметила Сюзанна.
– Извини.
Я изо всех сил старалась не расчесывать комариные укусы, хотя кожа так и зудела. Мне до дрожи хотелось о чем-то с ней поговорить, но в голову приходило только то, чего я сказать не могла. Нельзя было говорить, как часто, как много я думала о ней с того самого дня. Нельзя было говорить, что у меня нет друзей, что меня выпихивают в школу-пансион, в это общество ненужных детей. Что для Питера я хуже пустого места.
– Да нормально все. – Она помахала рукой. – Люди такие, какие есть, понимаешь? Я сразу поняла, как тебя увидела, – продолжила она, – ты человек думающий. На своей волне, вся в своих мыслях.
Такое неприкрытое внимание было мне в новинку. Особенно от девочки. Обычно что-то такое подавалось в качестве утешения, когда тебя игнорировал очередной мальчик. Я разрешила себе поверить, что кажусь людям думающим человеком. Сюзанна переступила с ноги на ногу. Я понимала, что она хочет уйти, и не знала, как еще растянуть разговор.
– Ладно, – сказала она. – Вон та – моя.
Она кивнула в сторону машины, припаркованной в тени. “Роллс-ройс”, похороненный под слоем грязи. Увидев мое замешательство, она улыбнулась.
– Мы его одолжили, – сказала она.
Как будто это все объясняло.
Я смотрела, как она уходит, не пытаясь ее удержать. Мне не хотелось жадничать, хорошо, что мне хоть немного перепало.
4.
Мать снова начала встречаться с мужчинами. Первый, любивший массировать ей голову скрюченными пальцами, сказал, что его зовут Висмайя. Сказал, что я родилась на стыке знаков, Водолея и Рыб, и поэтому мои фразы – это “Я верю” и “Я знаю”.
– Какую выберешь? – спросил Висмайя. – Ты веришь, что знаешь, или знаешь, что веришь?
Потом был пилот, летавший на небольших серебристых самолетиках, он сообщил мне, что у меня соски просвечивают через майку. Сказал это в открытую, будто помочь хотел. Он рисовал пастелью портреты коренных американцев и хотел, чтобы мать помогла ему открыть музей в Аризоне, где он мог бы выставляться. После него был риелтор из Тибурона, который водил нас в китайские рестораны. Он все предлагал познакомить меня с дочерью. Без конца повторял, что мы с ней сразу будем не разлей вода, точно-точно. Выяснилось, что его дочери одиннадцать. Вот бы Конни посмеялась, поиздевалась над тем, как у этого мужика рис прилипает к деснам, но я с ней не разговаривала с того самого дня.
– Мне четырнадцать, – сказала я.
Он взглянул на мать, та кивнула.
– Конечно, – сказал он, обдав меня запахом соевого соуса изо рта. – Да, я вижу, ты же почти взрослая. – Извини! – беззвучно прошептала мать одними губами, но когда мужчина потянулся к ней с вилкой, чтобы скормить склизкую на вид горошину, она послушно, будто птичка, разинула рот.
Жалость, которую я в таких случаях испытывала к матери, была для меня новым, неприятным чувством, но в то же время мне казалось, я его заслужила – словно оно было моим личным тяжким долгом, каким-то заболеванием.
За год до развода родители закатили вечеринку. Это отец придумал. Пока они жили вместе, мать не отличалась особой общительностью, я чувствовала, как она нервничает на разных праздниках и мероприятиях, как прячет тревогу за натянутой улыбкой. Вечеринку устроили в честь нового отцовского инвестора. По-моему, отец тогда впервые выудил деньги из кого-то кроме матери и от этого раздулся еще сильнее, начал пить задолго до прихода гостей. Его волосы источали густой отцовский запах “Виталиса”, дыхание было сдобрено алкоголем.
Мать приготовила ребрышки по-китайски с кетчупом, и теперь они железисто блестели, будто лакированные. Оливки из банки, жареный арахис. Сырные палочки. Какой-то вязкий мандариновый десерт, рецепт она вычитала в “Макколс”[5]. Перед приходом гостей мать спросила меня, хорошо ли она выглядит. Пригладила узорчатую юбку. Помню, что вопрос меня озадачил.
– Очень хорошо, – ответила я, странно разволновавшись.
Мне налили немножко хереса в толстостенный розовый стакан; от него рот схватывало приятной гнильцой, и я тайком плеснула себе еще.
Почти все гости были друзьями отца, и я поразилась широте его другой жизни – жизни, за которой я подсматривала через забор. Потому что пришли люди, явно его знавшие, люди, чье мнение об отце сложилось во время совместных обедов, поездок на ипподром Голден-Гейтфилдс и разговоров о Сэнди Коуфаксе[6]. Мать нервно переминалась возле стола с закусками, она положила палочки, но ими никто не ел, – видно было, что она из-за этого расстроилась. Она попыталась всучить палочки какому-то крепышу и его жене, но они покачали головами, мужчина отпустил какую-то шутку – я толком не расслышала. Мать приуныла. Она тоже пила. Вечеринка получилась из тех, где все быстро напиваются и разговоры сливаются в общее мычание. Кто-то из отцовских друзей раскурил косяк, и я заметила, как материнское огорчение сменилось терпеливой снисходительностью. Рамки начали расплываться. Жены глядели на пролета ющие самолеты, выгибаясь в сторону аэропорта. Кто-то уронил стакан в бассейн. Я видела, как он медленно ушел на дно. А может, это пепельница была.
Я бродила среди гостей, чувствуя себя маленьким ребенком, – мне хотелось оставаться незамеченной и в то же время по возможности принимать участие в празднике. Я с радостью показывала, где туалет, сгребала в салфетку жареный арахис и ела его возле бассейна, орешек за орешком, пачкая пальцы в соленой крошке. Свобода ребенка, от которого никто ничего не требует.
Я не видела Тамар с того самого дня, когда она забрала меня из школы, и помню, что расстроилась, когда она приехала, – при ней, как при свидетелях, нужно было вести себя по-взрослому. Она приехала с мужчиной, он был старше ее. Представила его всем, расцеловалась с кем-то в щеку, пожала руки. Ее как будто все знали. Мне было завидно, как друг Тамар, пока та с кем-то говорила, положил руку ей на спину, на полоску кожи между юбкой и майкой. Мне захотелось, чтобы она увидела меня с выпивкой. Когда она подошла к бару, я тоже подошла туда и налила себе еще хереса.
– Мне нравится твой наряд, – сказала я, огонь в груди сам вытолкнул слова наружу.
- Потешный русский роман - Катрин Лове - Зарубежная современная проза
- В ожидании варваров - Джон Кутзее - Зарубежная современная проза
- Призраки и художники (сборник) - Антония Байетт - Зарубежная современная проза
- Замужем за облаком. Полное собрание рассказов - Джонатан Кэрролл - Зарубежная современная проза
- Шлюхи-убийцы - Роберто Боланьо - Зарубежная современная проза
- Бальная книжка - Роберто Боланьо - Зарубежная современная проза
- Бродяга во Франции и Бельгии - Роберто Боланьо - Зарубежная современная проза
- Вопреки искусству - Томас Эспедал - Зарубежная современная проза
- Другая жизнь - Лайонел Шрайвер - Зарубежная современная проза
- Франц, или Почему антилопы бегают стадами - Кристоф Симон - Зарубежная современная проза