Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Залезай, если замерзла, – сказал он, откинув одеяло, и я увидела его голую грудь, его наготу.
Я залезла к нему в кровать с торжественным молчанием. Вот так запросто – сбылось то, что всегда было возможным.
Больше он ничего не сказал, и я тоже. Он прижал меня к себе, спиной к груди, уткнулся мне в бедро членом. Мне даже дышать не хотелось, вдруг он сочтет это за навязчивость, вдруг ему станет неудобно просто от того, что у меня ребра слишком часто поднимаются и опускаются. Я делала крошечные вдохи через нос, голова кружилась все сильнее. Его резкий запах в темноте, его одеяло, его простыни – всего этого Памеле доставалось с избытком, она с легкостью могла проникнуть на его территорию. Он приобнял меня, и я все запоминала, что вот эта тяжесть сверху – это рука парня. Питер вел себя так, словно собрался спать дальше, вздыхал и ворочался как ни в чем не бывало, но именно так и надо было себя вести. Как будто ничего такого необычного не происходит. Когда он задел пальцем мой сосок, я замерла. Я чувствовала шеей его ровное дыхание. Его рука бесстрастно измеряла мою грудь. Он сжал сосок, я шумно вздохнула, он на миг замер, но потом продолжил. Мазнул членом по моим голым ляжкам. Я поняла, что соглашусь на любой сценарий. На все, во что он решит превратить эту ночь. Страшно мне не было, я чувствовала что-то сродни восторгу, глядела на все как из-за кулис. Что же случится с Эви?
Тут в коридоре скрипнула половица, чары рассеялись. Питер убрал руку, резко перевернулся на спину. Уставился в потолок, я видела его глаза.
– Мне нужно поспать, – сказал он, стараясь говорить как можно более сухо. Голос-ластик, такой нарочито тусклый, что я засомневалась даже, а было ли вообще что-то. Вставала я медленно, слегка опешив, но в то же время млея от счастья, как будто мне и этих крох хватило, чтобы насытиться.
Казалось, мальчики играют уже несколько часов. Мы с Конни сидели на скамейке, вибрируя от такого подчеркнутого невнимания. Я все ждала, когда Питер хоть как-нибудь намекнет на то, что произошло между нами. Ждала какого-то промелька в глазах, взгляда, на котором будет высечена вся наша история. Но он не смотрел на меня. В сыром гараже отдавало холодным бетоном и пропахшими костром палатками, которые свернули, даже не высушив. На стене висел календарь дальнобойщиков: женщина с застывшим взглядом и чучельным оскалом лежит в горячей ванне. Хорошо хоть Памелы не было. Они с Питером вроде как поругались, сообщила мне Конни. Расспрашивать я не стала, от этого Конни меня предостерегла одним взглядом – явный интерес выказывать было нельзя.
– Эй, малышня, а у вас что, нет занятий поинтереснее? – спросил Генри. – Никто вас там не звал, например, на мороженое?
Конни тряхнула волосами, встала, чтобы взять себе еще пива. Генри насмешливо глядел на нее.
– Ну отдай, – заныла она, потому что Генри схватил две бутылки пива и держал их в вытянутой руке.
Помню, я тогда впервые отметила, какая же она громогласная, как резко эта глупая напористость прорывалась у нее в голосе. А ее нытье, а ужимки, а визгливый смех, который казался отрепетированным, – так оно, кстати, и было. Между нами разверзлась пропасть, едва я начала все это подмечать, составлять опись ее недостатков, прямо как мальчишка. Теперь жалею, конечно, что была к ней так беспощадна. Можно подумать, что, отдалившись от нее, я сумела бы вылечиться от точно такой же болезни.
– А что мне за это будет? – спросил Генри. – Бесплатно в этом мире, Конни, ничего не бывает.
Она пожала плечами и, резко подпрыгнув, попыталась выхватить пиво. Генри зажал ее солидной массой своего тела и смеялся, глядя, как она вырывается. Питер закатил глаза. Ему это все тоже не нравилось, это водевильное блеянье. Его друзья постарше пропадали в джунглевых хлябях, в густом иле рек. Возвращались домой, бормоча какую-то чушь себе под нос, курили одну за другой тонкие черные сигареты, а дождавшиеся их подружки жались за их спинами маленькими нервными тенями. Я как могла распрямилась, сделала взрослое, скучающее лицо. Отчаянно желая, чтобы Питер на меня посмотрел. Мне казалось, что Памела не видит того, чего от Питера хотела я, – колючей печали, иногда проскальзывавшей у него во взгляде, доброты, которую он незаметно проявлял по отношению к Конни. Например, однажды он повез нас с ней на озеро Эрроухед, когда мать даже не вспомнила о дне рождения Конни. Ничего этого Памела не знала, и я изо всех сил вцепилась в этот факт – мне бы любой рычаг сгодился, лишь бы он был мой и только мой.
Генри ущипнул Конни за мягкую кожу над пояском шорт:
– Аппетит хороший, да?
– Не трогай меня, маньяк. – Она шлепнула его по руке. Похихикала. – Пошел в жопу.
– Идет, – сказал он, выкрутив ей руку, – поворачивайся жопой.
Она стала вяло отбиваться, заныла, и наконец Генри ее отпустил. Она потерла запястья.
– Придурок, – пробормотала она, хотя на самом деле совсем не обиделась.
Быть девочкой значило и это тоже – быть готовой ко всему, что о тебе скажут. Обиделась – ну тогда ты чокнутая, никак не отреагировала – стерва. Поэтому оставалось только улыбаться из угла, в который тебя загнали. Присоединиться ко всеобщему смеху, даже если смеются над тобой.
Мне не нравился вкус пива, его сыпучая горечь – не то что приятный дезинфицирующий холодок отцовских мартини, но я выпила бутылку, потом еще одну. Парни скармливали автомату пятицентовики из почти опустевшего мешочка.
– Нужен ключ от автомата. – Питер вытащил из кармана тоненький косяк, закурил. – Надо его открыть.
– Я схожу, – сказала Конни. – Смотри не заскучай тут без меня, – промурлыкала она, небрежно помахав рукой Генри.
Обернувшись ко мне, она только бровь вскинула. Я поняла, что это все – часть какого-то плана, который она придумала, чтобы привлечь внимание Генри. Сначала уйти, потом вернуться. Вычитала, наверное, в каком-нибудь журнале.
Вот, скорее всего, в чем мы ошибались. И не только в этом. Мы верили, что мальчики делали все, следуя какой-то логике, которую мы когда-нибудь сможем понять. Верили, что каждое их действие было осмысленным, что это не просто бездумный порыв. Нам, словно конспирологам, в каждой детали мерещились тайные знаки и умыслы, потому что мы отчаянно хотели быть достойными того, чтобы о нас думали, чтобы нас замечали. Но мальчики были просто мальчиками. Глупыми, юными и простыми; ничего они не утаивали.
Питер вернул рычаг в начальную позицию и уступил место у автомата Генри. Они по очереди затягивались косяком. На обоих были белые, застиранные до полупрозрачности футболки. Питер улыбнулся, когда из автомата с ярмарочным звоном высыпалась кучка монет, но казалось, что голова у него занята чем-то другим. Он прикончил еще одну бутылку пива, докурил косяк до сплющенного, липкого окурка. Они тихо переговаривались. До меня доносились обрывки.
Они обсуждали Уилли Потерака. Его все знали, он первым в Петалуме записался в армию. Отец отвез его на призывной пункт. Потом я его видела в “Бургерберге”, с миниатюрной брюнеткой, у которой текло из носа. Она упрямо называла его полным именем – Уильям, как будто лишний слог был секретным паролем, услышав который он превратится во взрослого, ответственного человека. Цеплялась за него как репей.
– Он всегда торчит во дворе, – говорил Питер, – машину моет, вроде как все по-прежнему. Вряд ли он теперь и водить-то может.
Это были вести из другого мира. Когда я увидела лицо Питера, мне стало стыдно, что я только играю в настоящие чувства, познаю мир при помощи песен. А Питера и вправду могут услать отсюда, он вправду может умереть. Чтобы все это почувствовать, ему не нужно, как нам с Конни, тужиться и выдумывать себе эмоциональные экзерсисы: что ты будешь делать, если твой отец умрет? Что ты будешь делать, если забеременеешь?
Что ты будешь делать, если учитель захочет с тобой переспать, как мистер Гаррисон – с Патрисией Белл?
– Она вся сморщенная, культя его, – сказал Питер. – Розовая.
– Отвратительно, – отозвался Генри. Он даже головы не повернул, уставился на экран с вертевшимися вишенками. – Хочешь убивать людей, так не жалуйся, если эти люди тебе бомбой ноги поотрывают.
– А он, кстати, ей гордится, – сказал Питер, повысив голос, щелчком сбросив окурок на пол. Поглядел, как окурок гаснет. – Показывает ее всем. Вот где шиза. Их разговор приобрел драматичный оборот, и меня тоже потянуло на драму. Я разгорячилась от алкоголя, накрутила себя до жжения в груди и уже перестала отвечать за свои действия. Я встала. Мальчики даже не заметили. Они обсуждали фильм, который смотрели в Сан-Франциско. Название было знакомое, но у нас этот фильм не показывали, потому что он вроде как был неприличный, хотя я не помнила почему.
Когда я наконец, уже став взрослой, посмотрела этот фильм, меня поразила осязаемая невинность постельных сцен. Аккуратный бугорок жира над лобковыми волосами актрисы. Как она смеялась, прижимая голову капитана к миленьким, висящим грудям. Это была добродушная похабщина, эротика, где было место и веселью. Не то что фильмы, которые пошли потом, когда девочки морщатся и ноги у них безжизненно болтаются.
- Потешный русский роман - Катрин Лове - Зарубежная современная проза
- В ожидании варваров - Джон Кутзее - Зарубежная современная проза
- Призраки и художники (сборник) - Антония Байетт - Зарубежная современная проза
- Замужем за облаком. Полное собрание рассказов - Джонатан Кэрролл - Зарубежная современная проза
- Шлюхи-убийцы - Роберто Боланьо - Зарубежная современная проза
- Бальная книжка - Роберто Боланьо - Зарубежная современная проза
- Бродяга во Франции и Бельгии - Роберто Боланьо - Зарубежная современная проза
- Вопреки искусству - Томас Эспедал - Зарубежная современная проза
- Другая жизнь - Лайонел Шрайвер - Зарубежная современная проза
- Франц, или Почему антилопы бегают стадами - Кристоф Симон - Зарубежная современная проза