Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Люди псковские! Не ведаем ничего мы…
Он не успел скрыться в толпе. Стоявшие вокруг ливонские воины скрестили копья. Нежила, побагровев от гнева, подбежал к овчиннику и плашмя, с силой, ударил его мечом. Окровавленного овчинника бросили на землю, рядом с оттащенной от пожарища плахой.
— Руки ему секи! — крикнул Нежила. — Пусть видит вольный Псков, как поступают с теми, кто вверг в беду город.
Утром пожар утих. Колокола, точно устав от набата, безмолвно висели на звонницах. Высоко стояло солнце, жарко палило оно, но на улицах не видно людей. У ворот Детинца и у Проезжих — в Середнем и Окольном острогах — ливонская стража.
С того дня как изменой боярина Твердилы Иванковича ливонские рыцари захватили город — вече не звонят на Пскове. Боярин Твердила волей командора фон Балка поставлен посадником, но городовые дела вершит командор. Ярославко, сын изгнанного из Пскова князя Владимира, объявлен князем, но не идет на Псков, жительствует в Ливонии.
Бояре псковские держатся за свои вотчины. Тех, кто вместе с Твердилой Иванковичем переметнулся к меченосцам, рыцари не тронули. Вотчинное боярство — опора меченосцам в Пскове. Те из бояр, что не пошли за Твердилой, бежали в Новгород; их ливонцы переняли на Опочке и перебили.
С войском меченосцев прибыл в Псков и боярин Борис Нигоцевич. Поселился он в хоромах зятя своего Нежилы, на Полонище. При вступлении в Псков командор фон Балк сказал Борису Олельковичу, что братья-меченосцы недолго пробудут в городе. Весной, как спадут реки, придут в Псков из Ливонии новые полки, и крестоносное войско выступит к Новгороду.
Глава 35
Переветы
Боярин Нигоцевич принимал гостя. За то время, какое минуло со дня приезда его под Изборск, Борис Олелькович похудел и постарел: прибавилось морщин на его лице, голос стал глуше. Ходил теперь боярин медленно — уставал и томила одышка. Пора бы искать покоя, а он, как и прежде, быстр и смел мыслями.
Гость его — посадник псковский, боярин Твердила Иванкович. По возрасту Твердила годится в сыновья Олельковичу. Кряжистый, с крутыми плечами и бесцветным плоским лицом. Радовался он или печалился — лицо его оставалось неподвижным. В беседе с Нигоцевичем он только что сказал о приезде в Новгород князя Александра.
— Возвернулся, о-ох-грехи! — вздохнул Борис Олелькович. — Доколе Новгород Великий станет терпеть суздальцев? Верна ли твоя весть, Иванкович, не с ветру ли? — Верна, болярин. Вернулся Александр…
— Давно?
— В неделе с троицына дня.
— А мы сидим в Пскове… Не привелось бы из Пскова на Ригу искать путь?
— Нет, не выступит Александр… Не тронут его — не выступит, — проскрипел Твердила. — Войска у него мало, да и Новгород, чай, не родная матушка.
— Смел он, Иванкович, настойчив, — говоря это, Нигоцевич размазал ладонью пролитый на столе мед, будто подтверждая своим жестом справедливость того, что сказал. — Враг он мне… Враг непримиримый. Все же, коли по душе молвить, по-русски удал Александр и умен по-русски!
— Не перемочь ему силу лыцарскую.
— У лыцарей велика сила, Иванкович, знаю, но тревожусь: подступит к Пскову Александр, не нашлись бы в городских концах друзья ему?
— Не будет того, болярин, — потемнев, дернулся плоским лицом Твердила. — Псков — не Новгород. Руки будем рубить, уши, носы и языки резать всем, кто слово нанесет противу Пскова и лыцарства. Был Псков младшим братом Новгороду Великому, да вырос. Нынче Псков — сам Господин Великий.
— Ох, грехи, грехи! — протянул Нигоцевич, не то с сожалением, не то с упреком уставясь на Твердилу. — Не дело молвил ты, Иванкович! Издревле, от прадедов поставлено, что быть Пскову пригородом новгородским. Отколется Псков от старшего брата и господина, — продолжал он, и сухие щели морщин при этих словах резче обозначились на похудевшем лице, — потеряет вольность, станет холопом у лыцарского крыльца.
При последних словах Нигоцевича у Твердилы побагровели щеки, но он сдержался, не дал воли гневу; лишь губы его покривились насмешливо.
— Крепка, ой крепка старая-то спесь в тебе, Борис Олелькович! — повысив голос, произнес Твердила, словно говорил с ровней себе, а не со старым посадником новгородским. — Богат и велик Новгород, не скажу супротивного, но по богатству своему и хвастлив. Запамятовал ты, болярин, что сам-то Господин Великий под рукой у суздальцев, а вольному Пскову с Суздальской Русью не по пути.
Прежде, когда в силе и чести был Борис Олелькович на Великом Новгороде, сказал бы ему кто-либо из младших бояр то, что услышал он от Твердилы, — выгнал бы Олелькович дурака из хором. Теперь другие времена: боярин Твердила в чести у рыцарей, а Борис Олелькович силен только памятью о своих вотчинах да тем, что сидел на верхнем месте, близ владыки, на совете господ в Грановитой. Приходится нынче Борису Олельковичу и горькое слово без гнева выслушать и с младшим боярином псковским говорить, как с кумом.
— Бог рассудит Великий Новгород в распре с суздальцами, — тяжело выдавливая слова, промолвил боярин. — А лучше ты молви-ко, Иванкович, князь Ярослав Володимирович, чьи права заступали лыцари, сулится к Пскову, аль как?
— Сулится быть летом, — отвернулся и, не глядя в глаза Борису Олельковичу, ответил Твердила. — Скоро увидим его на Великой.
— Так ли? — усомнился Олелькович. — Прости мне, болярин, простое слово; стар я, чтоб льстить. Не слышу что-то о сборах Ярославка; не собирается ли уж сесть на княжее место у Троицы благородный лыцарь Балк? Смотрю, и сдается мне — не Ярославка заступили лыцари в Пскове, а свои нужды. Не стал бы вольный Псков младшим братом не Новгороду Великому, а Риге?
— Нет! — чуть побледнев, громко воскликнул Твердила. — Почто неладное гадать, болярин? Псков жил в мире с меченосцами и нынче клялся на вечную дружбу с ними.
— Дружила овца с волком, клялась не обижать и не нападать на него, жить в мире, а наутро — остался от овцы шерсти клок да копытца.
— Орден меченосцев и тебе защита, болярин, — в ответ на насмешку огрызнулся Твердила. — Не лыцарской ли милостью живешь нынче в Пскове, а, не ровен час, будешь и в Новгороде. Худо, болярин, что не веришь ты слову командора.
— Верил, Иванкович, да вот чудо — не все тайные думы его мне ведомы. И ты поверил, а что слышу? Отрекся ты от Новгорода. Немудрящего князька обещали Пскову лыцари, и того не везут. Дружба дружбой с лыцарями, Иванкович, но холопом на старости своей быть не хочу.
— Явится у стен Пскова Александр новгородский с полками — переметнешься? Уж не так ли, болярин? — спросил Твердила, и взгляд его облил холодом Бориса Олельковича.
— Не переметнусь, — нахмурился Нигоцевич. — Худо знаешь ты, Иванкович, болярина Бориса Нигоцевича. Враги мне суздальцы, и останутся они врагами моими до скончания живота.
— Не пришлось бы, болярин, раньше времени пить чашу, — начал было Твердила, но закончить угрозу ему помешал Нежила. Он, шумно распахнув дверь, вошел в горницу, где сидели бояре. Не снимая шелома, приблизился к столу и тяжело опустился на лавку.
— Что слышно в городе, Нежила? — изумись необычному поведению зятя и растерянному виду его, спросил Нигоцевич.
— В городе тихо, — ответил Нежила и потянулся было к питью, но, не притронувшись к ендове, опустил руку. — Князь Александр разбил меченосцев в Копорье. Командор фон Сакен пал в’битве, остатки войска с лыцарем Тидеманом бежали на ладьях в Колывань.
— Откуда твоя весть, сотник? — вскочил Твердила и уставился застывшими глазами на Нежилу.
— Слышал весть от лыцаря Кейзерлинга.
Нежила помолчал, взглянул на потемневшее лицо тестя, на руки Твердилы, которыми тот оперся о стол, и добавил:
— Кейзерлинг был в Копорье, бежал оттуда. Сказывает он, будто Александр соединился с новыми полками, которые пришли из Новгорода… Нынче идет к Пскову.
Глава 36
Псков
«Новгородское войско в Порховском городке…»— на Старом и Новом торгу, в городе и на посадах передается весть. И страх и надежды вызывала она у псковичей. В Пскове ливонские рыцари, с ними войско новгородских и псковских переветов. Не миновать боя у Окольных стен и у Середних городовых; а затворятся ливонцы в Детинце — отобьются. Измором Детинец не осилить. — Велики там запасы хлеба и вода есть.
— Александр новгородский побил ливонцев в Копорье, передают. Не миновать побоища у Пскова.
— Топоры бы брать, помочь новгородцам.
— С топором-то тебя, Володша, ливонцы аль стража городовая свергнут в Великую.
— Меня свергнут, другие останутся, — Володша бросил на говорившего укоризненный взгляд и сдвинул на затылок колпак. — Одна смерть на роду.
— Чей это молодец? — спросил стоявший в толпе Семенко Глина. Безбровое лицо его высохло и осунулось, крашенинный подрясник мешком висит на плечах.
- Аттила. Предводитель гуннов - Эдвард Хаттон - Историческая проза
- Чингисхан - Василий Ян - Историческая проза
- Нашествие гуннов - Артур Дойль - Историческая проза
- Госпожа трех гаремов - Евгений Сухов - Историческая проза
- Чингисхан - Василий Ян - Историческая проза
- Батыево нашествие. Повесть о погибели Русской Земли - Виктор Поротников - Историческая проза
- Святослав Великий и Владимир Красно Солнышко. Языческие боги против Крещения - Виктор Поротников - Историческая проза
- Марко Поло - Виктор Шкловский - Историческая проза
- Бремя государево (сборник) - Михаил Лебедев - Историческая проза
- Богдан Хмельницкий. Искушение - Сергей Богачев - Историческая проза