Неприметно прихватив с собой ремешки, с помощью которых удерживают на руке сокола и на которых полно бубенчиков, он обмотал этими ремешками мужскую свою принадлежность и, улёгшись с ними в постель, и притом так, что Гликерия ни о чём не догадывалась, начал ласкать её, обнимать, осыпать поцелуями. Гликерия, на чьих руках были перчатки и которой накануне пришёлся по вкусу добрый чурбачок мужа, коснулась рукою этой его принадлежности и, нащупав на ней ремешки, сказала: "Муж мой, не пойму, что я трогаю? Вчера ночью у вас этого не было". Бигоччо ответил: "Это ремешки, применяемые в соколиной охвте". И, изготовившись, собрался было сунуть свой черенок в заросшую пухом ложбинку. Но так как ремешки не давали черенку погрузиться на всю глубину, Гликерия прошептала: "Не хочу ремешков!" - "Если тебе неугодны мои ремешки, - ответил ей муж, - то мне неугодны твои перчатки". И с общего согласия они освободились от докучных ремешков и таких же перчаток. Так наслаждались они ночи и дни, и женщина, в конце концов, зачала; и как муж и жена прожили они целый год.

А когда стало близиться время родить, монах, незаметно прихватив всё самое хорошее и лучшее, сбежал из дому, покинув, как сказано выше, беременную жену, и, облачившись в прежнее своё одеяние, вернулся в монастырь. Женщина родила мальчика и долгое время ждала возвращения мужа. У неё было в обычае посещать порой упомянутый монастырь, дабы прослушать в нём мессу. И вот однажды по воле случая и, больше того, по промыслу всевышнего она увидела там монаха, своего мужа, служившего мессу, и узнала его. Постаравшись со всею поспешностью, на какую она оказалась способною, разыскать настоятеля этой обители, она рассказала ему со всеми подробностями обо всём происшедшем и уже изложенном мною. Узнав о случившемся и установив истину, настоятель возбудил дело против Бигоччо, и все относящиеся до него бумаги направил в запечатанном виде на решение генералу ордена {211}, каковой повелел схватить и заточить инока и наложить на него епитимью, которую тот запомнил бы на всю жизнь. Что касается женщины, то, дав за нею приданое из монастырской казны, он тайно устроил ей супружество с другим мужем. И отобрав у неё младенца, распррядился надлежащим образом его воспитать.

На этом очаровательная Виченца закончила свою сказку, которую все единодушно превознесли похвалами, и особенно понравилось в ней то место, где рассказывается, как женщина в натянутых на руки перчатках обнаружила ремешки с прикрепленными к ним бубенчиками. И так как час был уже поздний, Синьора предложила Виченце незамедлительно огласить положенную загадку, и та, не дожидаясь повторного приказания, прочла нижеследующее:

У каждого я должен перенятьЕго лицо. Весёлый или грустныйКо мне подходит, - им обязан статьЯ, подражатель ловкий и искусный,Неправды не умеющий сказать.Для многих я - увы - обманщик гнусный,Но чёрный цвет - хоть верьте мне, хоть нет -Принять я не могу за белый цвет.

Что именно обозначала сообщённая Виченцей загадка, никто так и не сумел разгадать, ибо под внешнею оболочкой она таила в себе глубоко запрятанный истинный смысл. Умница Виченца, однако, дабы не оставлять её нерешенною, дала ей такое истолкование: "Моя загадка, - сказала она, - имеет в виду не какой-либо иной предмет, а всего-навсего зеркало, в которое одинаково глядятся и мужчины и женщины. Оно воспроизводит обличье всякого, кто в него смотрится, но никогда - своё собственное. Оно не выдаёт вам одно за другое, но изображает вас точно таким, каковы вы в действительности". Хитроумна была загадка и хитроумно её объяснение. Но поскольку уже начала заниматься заря, Синьора даровала обществу дозволение отправиться до домам на отдых, с тем, впрочем, условием, чтобы на следующий вечер всякий во всеоружии вернулся в собрание, ибо она желает, чтобы все до единого рассказали по коротенькой сказке, присовокупив к ней подобающую загадку". И все пообещали неукоснительно исполнить её желание.

НОЧЬ ДВЕНАДЦАТАЯ

Уже прелестные и зоркие птички, не устояв перед непроницаемым мраком ночи, затаились в своих убежищах, а летучие мыши, не выносящие солнца и посвящённые Прозерпине {212}, выбравшись из привычных укрытий, медленно скользили в пронизанном туманом воздухе, когда почтенное и приятное общество, расставшись со всеми тягостными и горькими мыслями, снова сошлось, оживлённое и весёлое, в привычном месте. После того как все сели соответственно своему званию и положению, к ним вышла Синьора и милостиво приветствовала собравшихся. Засим, после нескольких танцев, во время которых между танцующими велись любовные разговоры, Синьора, когда нашла это уместным, распорядилась принести золотую чашу и, опустив в неё руку, извлекла наружу записки с именами пяти девиц, причём первою оказалась записка с именем Лионоры, второй - Лодовики, третьей - Фьордьяны, четвёртой - Виченцы и пятой - Изабеллы. Как первой, так и всем остальным было дано позволение свободно рассказывать всё что угодно, при одном, однако, условии, чтобы сказки были более короткими и сжатыми, чем рассказанные в предыдущие ночи. Это приказание девицы все вместе и каждая по отдельности с превеликой готовностью приняли. Итак, после определения порядка, в каком девицы должны были рассказывать сказки двенадцатой ночи, Синьора подала знак Тревизцу и Молино, чтобы они спели песенку. Беспрекословно послушные её воле, они взяли в руки и настроили свои музыкальные инструменты и искусно спели такую вот песню:

Земную красоту теченье днейУносит безнадёжно.Неужто ты ко мне не станешь нежной?В полёте жизнь сгорает беглым огоньком,Надежда вспыхнет и уже мертва,Нет времени осуществить мечты,Нас эта мысль пронзает,Но поздно правду мы осознаём.Вот я умру, и как заплачешь тыНад мёртвым о жестокости своей.Утешь же любящего страстью,Пока он жив, а ты ещё прекрасна.

Всем очень понравилась пленительная и согласно спетая Тревизцем и Молино песня, и все единодушно и громко выразили им превеликое своё одобрение. Заметив, что все, наконец, умолкли, Синьора обратилась к Лионоре, которой было предуказано жребием рассказать первую сказку двенадцатой ночи, с приглашением приступить к повествованию, и та сразу же, без промедления начала его таким образом.

Сказка I

Флорьо беспричинно ревнует собственную жену; она ловко обводит его вокруг пальца, и, излеченный от своейдурости, он живёт с нею в счастии и радости

Великое множество раз, прелестные и милые дамы, слышала я разговоры о том, что нет такой науки и такого искусства, которые могли бы противостоять женской хитрости, и что происходит это от того, что сотворены женщины не из растёртой в порошок и сухой земли, а из ребра нашего праотца Адама, и, таким образом, они состоят из плоти, а не земли, хоть тела их, в конце концов, и превращаются в прах. Так вот, поскольку мне должно положить начало нашим сегодняшним занятным беседам, я решила рассказать вам повесть, где перед вами предстанет ревнивец, который, при всём своём уме и учёности, был, тем не менее, ловко обведён вокруг пальца женой и в короткое время избавился от своего безумия и стал рассудительным человеком.

В Равенне {213}, древнейшем городе Романьи, изобилующем прославленными, по преимуществу в медицине, мужами, обитал в былые дни один человек знатного рода, богатый и весьма выдающийся, который носил имя Флорьо. Ещё совсем молодой и всеобщий любимец, и потому, что был хорош собою, прелестен и мил, и из-за своей большой опытности и познаний во врачебном искусстве, он взял в жёны очаровательную и на редкость красивую девушку по имени Доротея. Из-за поразительной её красоты его, однако, стали одолевать такой страх и такая боязнь, как бы кто-нибудь не осквернил его супружеского ложа, что во всём его доме не осталось ни одной дыры и ни одной трещины, которые не были бы старательно заделаны и замазаны известью, и на все окна он поставил решетчатые железные ставни. Кроме того, он не дозволял никому, сколь бы близким родичем тот ему ни был и сколь бы тесно их ни связывали свойство или дружба, входить к нему в дом. Несчастный изо всех сил и с превеликим усердием и бдительностью старался устранить решительно всё, что могло бы запятнать чистоту его жены и побудить её отклониться от соблюдения ему верности. И хотя по законам гражданским и местным заключённые в тюрьму за долги, по представлении заимодавцам поручительства и залога, подлежат немедленному освобождению, и что, быть может, ещё важнее, преступников и злоумышленников по миновании определённого срока отпускают на волю, у неё, однако, непрерывно отбывавшей своё наказание, не было ни малейшей возможности выйти за порог дома и избавиться от столь беспросветного рабства, ибо её муж содержал преданных ему стражей, дабы они стерегли дом и служили ему, да и сам не меньше других был её стражем, отличаясь от них, пожалуй, лишь тем, что мог по собственному усмотрению выходить в своё удовольствие из дому.

1 ... 106 107 108 109 110 111 112 113 114 ... 132

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Приятные ночи - Джованфранческо Страпарола бесплатно.

Похожие на Приятные ночи - Джованфранческо Страпарола книги

Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
Недолгое счастье Френсиса Макомбера - Эрнест Миллер Хемингуэй - Классическая проза
Снега Килиманджаро - Эрнест Миллер Хемингуэй - Классическая проза
Зеленые глаза (пер. А. Акопян) - Густаво Беккер - Классическая проза
Золотой браслет - Густаво Беккер - Классическая проза
Обещание - Густаво Беккер - Классическая проза
Сфинкс без загадки - Оскар Уайльд - Классическая проза
Молочная пища - Шолом Алейхем - Классическая проза
Бен-Гур - Льюис Уоллес - Классическая проза
Легенда об Уленшпигеле - Шарль Костер - Классическая проза

Оставить комментарий