Надеялся, глупенький, что это будет повод сачковать. Лсрочка моментально сообразила закуску — стол аж ломился, и откуда что взялось! И поехали. Вахо отца уговорил выпить — за мужскую дружбу, как лидер с лидером, сюда же меня за уши притянули — а как же, я ведь тоже в лидеры записался. Отец один фужер выпил — и все. Я тоже решил, что больше пить не буду, и сду-ру ляпнул, что трезвенник! Ну и достукался, что со мной хотели выпить вообще все присутствовавшие грузины. Им во мне нравилось решительно все — и то, что я похож на кавказца, и то, что я дурил чеченцев — у них вражда, оказывается. По-моему, даже моя репутация приводила их в восхищение. Потом отец жару поддал, сообщив о моих
Царственных предках. Ну кто ж откажется выпить с принцем? После пятого фужера я понял, что терять мне уже нечего. Мишка схватился за гитару, а грузины — народ музы-кальный, и они пришли в такой восторг, что, едва он отпелся, его быстренько довели до моей кондиции. А Хро - .мой! — воскликнул Саша. — Слушай, я его всегда терпеть не мог за его зоновские замашки, но за последние дни я увидел в нем человека. На той пьянке не было авторитетов, вернее, ими были все, поэтому Хромой забыл о своей солидности.
— Подожди, а куда Слон своих мальчишек дел?
— К бабушке. Он же свою мать недавно из Новгорода выписал. Мы и спать у Слона завалились. Штабелями. Не знаю, как остальные, а я все норовил в коридоре углы по-считать, об паркет спотыкался и при падении самостоятельно подняться не мог. Никакой был. Вот, Валер, веришь первый раз в жизни так напился! А с утра меня Вахо а успокаивает»: «Ничего, приедешь летом ко мне на Кавказ, поедем в горы, я из тебя настоящего мужчину сделаю». Я только глаза закатил — мне столько не выпить, это точно, — смеялся Саша.
— И поедешь?
— Пачиму нет, дарагой? — Саша сымитировал акцент. - Мы теперь будем по-другому работать, территории занимать не станем вообще, и я постараюсь сделать так, чтобы летом нас ничего в Москве не держало. А летом всей бригадой поедем. Как почетные гости и лучшие друзья Вахо. Мужиками станем, о-ох... — Он потянулся. — Отдохнем, побомбим с местными. Пол-Кавказа потом друзей будет, а у них дружба значит больше, чем у нас родство. Пригодится...
Валера слушал его и тихо радовался. Ему казалось, будто он проснулся или очнулся после тяжелой болезни и потихоньку возвращается к жизни. Он и не думал, что всего за полтора года так привык к этой среде, стал ее частью, слит. т с ней. Все-таки в прежнем существовании он :/ыл немного чужаком, а здесь - стал самим собой. И весело было, что ему по-прежнему близки события мира мафии, что он по-прежнему все понимает и принимает. Этот мир не отверг его, как мир обывателей, он не завис в неопределенности, у него есть пристанище, убежище. Мафия...
— Саш, ответь мне на один вопрос. Я все понял, кроме одного — почему же ты меня не убил?
— А ты что, недоволен? — Саша удивленно покосился на него. — Если честно, то в этом просто не было необходимости. По идее, тебя надо было выдрать, как Сидорову козу, за твои высказывания, но и этого я не сделаю — зачем? Ты и так поймешь, что был не прав. Законы — штука достаточно гибкая для того, кто их устанавливает, и я сам могу решить, когда наказание необходимо, а когда нет. Авторитет? Я вовсе не стремлюсь запугивать своих людей. Наоборот, ребята поняли, что если я могу такое простить, то я настолько силен, что не обращаю на это внимания. А убить... Да зачем? Дело ты мне не сорвал, хоть и хотел. Если бы ты эту девчонку отпустил, я бы убил не только тебя, но и Шведова — всех, кого она разглядела и могла бы опознать. А поскольку такая угроза отпала, то вместе с ней отпала необходимость и в дополнительных смертях. Вопреки твоим утверждениям, я убиваю только тогда, когда без этого просто не обойтись.
— А Майор? Он тебе не мешал.
— Ну-у, Яковлев, ты даешь! Я устроил разборку якобы из-за вражды с Майором, и я же после победы оставлю его в живых?! Василь бы в лучшем случае решил, что я сума-сшедший. А поскольку он мужик неглупый, то он понял бы, насколько все было наигранно. Я не мог этого допустить ни в коем случае. — Он помолчал. — А вообще, если бы я тогда понял, что он стоит жизни, я бы придумал что-нибудь другое. И с этой девчонкой — то же самое.
— Хочешь сказать, что ты не всякую девчонку на ее месте убил бы?
— Далеко не всякую. Дочь Анны помнишь? Ее бы я не тронул. Всю дорогу вез бы под конвоем, свободы бы она у меня еще лет двадцать не увидела, но была бы жива. Даже если бы не была дочерью Анны, из-за ее личных качеств. Сам посуди — девчонка, которая в пятнадцать лет трясется от страха, но настаивает на своем — а перепугал я ее здорово, мне-то это было хорошо видно, — заслуживает того, чтобы с ней считались. А эта... Валер, поверь, она не человек. У нее в четырнадцать лет уже все человеческое атрофировалось, она — насекомое. В двадцать лет она бы спилась и только время у врачей отнимала, а в двадцать пять
Уже сгнила бы на какой-нибудь свалке. Такие не меняются с возрастом. И на будущее — если у тебя еще когда-нибудь возникнут проблемы с совестью, сходи к Мишке, выпей с ним бутылку коньяка — в таких случаях я разрешаю пить — и побеседуй за жизнь. Пойми, что либо придется отказаться от этого бизнеса, либо постараться найти общий язык с совестью. Если уж ты убил кого-то и тебя совесть грызет, не стоит хоронить себя вместе с жертвой. Это смешно.
— И как он отнесется к этому после моего запоя? — с сомнением спросил Валера. — Я взбунтовался, после чего прихожу к нему спрашивать, что такое хорошо и что такое плохо?
— Не волнуйся. Проблема преступности — одна из наших излюбленных тем для бесед. Ты, кстати, не слышал о разработанной им идеологической платформе мафии?
— Краем уха.
— Много
