Форма входа
Читем онлайн Повести - Анатолий Черноусов
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Лаптев так задумался, столь увлекла его идея создания организации, что очнулся он лишь тогда, когда на повороте дороги вдруг набежал на глухарей. Птицы, петух и копалуха, видимо, склевывали на дороге мелкие камешки и не вдруг взлетели. Между ними и Лаптевым оказалась большая сосна, и Лаптев, чувствуя, как екнуло сердце, схоронился за толстым стволом сосны, а потом осторожно выглянул. Петух вытянулся и застыл в напряженной позе: длинная толстая шея, небольшая голова с бородкой, с белым, загнутым книзу, клювом, черное, поблескивающее оперенье, а на ногах опушки, словно штанишки, заправленные в голенища когтистых сапожек. А самка–копалуха поменьше, посветлее, вся в рыжих, черных и белых пестринах. Обе птицы замерли — сама чуткость и настороженность.
Стоило Лаптеву пошевелиться в своем укрытии, как глухари стремительно разбежались по дороге, тяжело оторвались от земли и, резко и часто хлопая крыльями, взмыли в воздух, скрылись за кронами деревьев. Лаптев проводил их взглядом, сердце у него сильно и гулко стучало.
Он свернул с дороги и пошел напрямик, продираясь сквозь кусты и молодой подрост; шагал, поднимался на гривы с их высоченным сосняком, спускался в уремные, с кочкарником и багульником, пади, перешагивал через мшистые, таящиеся в траве, колодины; под ногами то и дело стрелял валежник, заросли папоротника, жутковатые в своей гущине, доходили ему местами до пояса. Он шагал и шагал, чувствуя себя сродни могучим лосям — не так ли и у сохатого раздуваются ноздри? Не так ли и тот пожирает глазами окрестности, сторожко ловит ухом малейший шорох, тишайший посторонний звук?
Вот и Лаптеву, когда он останавливался, замирал на месте, казалось, что он слышит подземный ход мышей, улавливает горьковатые запахи корней, ощущает движение соков под корой деревьев, угадывает намерения торопливого рыжего муравья.
Попадались ему подберезовики с бурыми шляпками, золотистые, сзелена, маховики; пестро было вокруг от разноцветных сыроежек, этих краснявок, синявок, чернявок. Встречались и белые грибы, но все перерослые и не боровики, а травянистые, как он называл те белые грибы, что на высокой ножке и со шляпкой–зонтиком золотисто–румяного цвета. Лаптев не любил эти грибы: уж слишком они мягкие, нежные; он предпочитал им тугие боровики, те, что не в траве растут, а на чистом месте, на буграх, под соснами. И вскоре он их нашел…
Какой он все–таки породистый, боровик! Какая отточенность формы и благородство окраски! Нет, тут без колдовства не обошлось, тут великий мастер природа превзошла самое себя, перешла грань, за которой начинается чудо. Дрогнет самое черствое сердце, когда вдруг нарисуется перед тобою этакий бочоночек с бархатно–коричневой или темно–вишневой шаровидной шляпкой, крепенький, тверденький — нож скрипит, когда срезаешь. Перевернешь его, а на срезе–то он сахарно–белый!
А поодаль вон другой. Стоит себе на чистом месте, открытый со всех сторон, и даже на вид ядреный, распертый изнутри, — стоит на пузатой своей ножке, твердый и упругий, тяжелый на ладони, будто свинцом налитый.
А тут–то, батюшки, три боровика срослись, объединились шляпами! «Строились!» — хмыкает Лаптев, запуская под них острый, как бритва, нож.
Затем попался явно надкушенный… Кто ж его пробовал? Чьи зубы оставили след на красно–коричневой шляпке? Наверняка белка полакомилась вкусной мякотью.
Ну а кто прячется там, в молоденьких сосенках?.. Шалишь, брат, от меня не спрячешься! Назвался грибом — полезай в кузов!
Лаптев радовался, что глаза у него «разгорелись»; он знал за собой такое свойство, когда неизвестно от чего появляется острое, как бы ощупывающее, зрение, когда видишь гриб там, где спутники, если они есть, ничегошеньки не видят. Тут какое–то вдохновение, интуиция, предчувствие — вот здесь должен быть гриб! И чудо иль не чудо, но именно там он и оказывается.
Всякие «фантазии» встречал Лаптев в грибном мире, но то, что он увидел на самой макушке бугра, заставило его рот открыть от изумления. Здесь как раз угадывалась старая лесовозная дорога, старая–престарая, уже начавшая затягиваться сосновым подростом. И вот на этой–то дороге, между колеями, стоял не гриб даже, а настоящий табурет, какие бывают, например, у пианистов. На бурую шляпу великана можно было запросто садиться отдыхать. Лаптев постучал ножом по твердой ножке исполина, однако срезать не стал, не поднялась рука — пусть себе стоит как монумент, как символ мощи матушки–природы! Ну а «охотника» в себе Лаптев успокоил тем, что напомнил ему: «Такие великаны почти всегда бывают трачены червями…»
…Семьдесят седьмой боровичок–бочоночек едва уже уместился в наполненной с копной корзине, и Лаптев направился было домой, но тут стали попадаться рыжики. Да, да, он вспомнил это место! Он еще в позапрошлом году брал здесь рыжики и даже назвал эту гриву Рыжиковой гривой.
И вот они опять сидят на бугорках, на опавшей рыжеватой хвое под цвет ей, рыжевато–пятнистые грибы–оладьи. Недолго думая, Лаптев сбросил брезентовую штормовку, снял рубаху, стянул через голову майку, надел рубаху на голое тело, а майку завязал узлом — вот и мешок!
Срезал один рыжик, глянул, а в гнезде под его шляпкой, оказывается, укрывались махонькие, с рублевую монетку, еще три рыжичка. А там, в полуметре, что–то подозрительно вспучилась хвойная подстилка — ну так и есть! Под этим вспучиванием сидит молоденький, не успевший на свет белый вылупиться, рыжик. А рядом–то еще один! И Лаптев забыл про все на свете — как это увлекательно! Разгадывать маскировку хитрых рыжиков! Распознавать их под слоем опавшей хвои, которую они приподнимают своей шляпкой в виде едва приметной кочечки! Лаптеву уже начинало казаться, что он приобрел способность видеть сквозь землю — так наловчился угадывать молоденькие грибочки под хвоей.
Он запускал лезвие ножа под самую шляпку низко сидящего рыжика и, подрезав, опрокидывал его; кольцеобразный срез тотчас омывался ярко–оранжевой влагой, а на пластинчатой изнанке грибка сверкали прозрачные слезинки росы.
«А запах–то, запах какой, мать честная! — бормотал Лаптев, поднося грибы к носу и с шумом втягивая в себя воздух. — Куда там французским духа м!.. — И приходил к выводу: — Нет, если белый гриб считается царем грибов, то рыжик — несомненно царевич!»
Лаптев теперь уже на коленях ползал по буграм, на которых матушка–земля напекла рыжих коврижек. Низко наклоняя бородатую голову, прищуривая один глаз, будто прицеливаясь, Лаптев приглядывался к неровностям–кочечкам, ковырял их ножом — вот они где! Вот они какие! Всего с монету величиной, розовенькие, влажненькие, только испеченные!
Когда трикотажный мешок–майка раздулся так, что и держать стало несподручно, Лаптев опомнился, присел на пенек и перевел дух — ну, дела!.. Солнце–то где! На обед давно пора!
«Бедные городские грибники! — отирая пот со лба, похрустывая огурцом, думал Лаптев. — Полчища их вываливаются в выходные дни из электричек на недалеких от города станциях и рыскают по жиденьким березовым колкам. И рады какой–нибудь сыроежке, какому–нибудь свинуху либо валую. А уж если найдут белый гриб или рыжик, так это событие! Они потом долго будут хвастать своей удачей на службе, в трамвае, по телефону, мол, я, веришь–нет, три белых нашел и пять рыжиков!..»
Лаптев рассмеялся, взял узел в одну руку, тяжелую корзину в другую и, слегка захмелевший от удачи, зашагал, ориентируясь по солнцу, в сторону Игнахиной заимки.
Шел и все переживал, переживал удачные моменты, все стояли у него перед глазами то пузатые купцы–боровики, то брызжущие оранжевым соком рыжики–оладьи.
Подходя к деревне, он увидел брошенную кем–то обочь дороги бутылку из–под пепси–колы, и мысли его вернулись к давешним раздумьям о захламлении бора, о безобразиях, творимых «жигулятиной».
«Во что бы то ни стало, — думал Лаптев, — не откладывая в долгий ящик, нужно создать какую–то самоуправу. Нам позарез нужна здесь организация!..»
Глава 28
У Горчакова от напряжения дрожали колени, ныли натруженные мускулы: он в одиночку (Лаптев на денек уехал в город по делам) втаскивал по лестнице на крышу тяжелые рулоны рубероида, громоздкие листы шифера, затем раскатывал рубероид, настилал на обрешетку крыши, прихватывал гвоздями. Потом примерял волнистый шифер и тоже приколачивал его гвоздями с резиновыми нашлепками. И поскольку работать приходилось на крутом скате крыши, черт знает как зацепившись и рискуя загреметь с верхотуры вниз, напряжение в ногах было такое, что тряслись поджилки.
Когда прикрепил последний лист шифера и спустился на землю, то первым делом смахнул пот, застилавший глаза, достал из кармана мятую пачку сигарет и закурил, а потом долго и придирчиво смотрел на крышу: не перекосились ли ребристые листы? По линейке улеглись над карнизом и возле конька?..
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Повести - Анатолий Черноусов бесплатно.
Похожие на Повести - Анатолий Черноусов книги
- Степное солнце - Петр Павленко - Советская классическая проза
- Выздоровление - Владимир Пшеничников - Советская классическая проза
- К своей звезде - Аркадий Пинчук - Советская классическая проза
- Повести и рассказы - Олесь Гончар - Советская классическая проза
- Это случилось у моря - Станислав Мелешин - Советская классическая проза
- Трудный поиск. Глухое дело - Марк Ланской - Советская классическая проза
- В бесконечном ожидании [Повести. Рассказы] - Иван Корнилов - Советская классическая проза
- Попытка контакта - Анатолий Тоболяк - Советская классическая проза
- Под брезентовым небом - Александр Бартэн - Советская классическая проза
- Знаменитый Павлюк. Повести и рассказы - Павел Нилин - Советская классическая проза
