Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не нужно. Машина меня ждет.
Фетюков вышел за ним, не прощаясь.
После их ухода Смарыга несколько минут молча глядел из–под лохматых бровей на Земцову.
— Ну–с, Нина Федоровна, — наконец сказал он, — а вы–то не передумали?
— Я готова, — спокойно ответила сестра.
Юрий Петрович Фетюков
Мерзкий тип этот Смарыга. Дали бы мне власть, никогда бы не разрешил его дурацкий эксперимент. Вот уж не предполагал, что Дирантович так быстро клюнет на удочку. Роскошное зрелище: какой–то коновал читает лекцию академику. Меня бы он не провел. Как–никак у меня тоже высшее образование и диплом с отличием. Я свободно владею тремя языками. Правда, я по образованию металлург, но это, так сказать, ошибка молодости. Вообще же мое призвание — дипломатическая карьера, и, если бы не та история десять лет назад… Впрочем, как говорится, не будем уточнять. Субъекты вроде Смарыги у меня всегда вызывали отвращение. Обтрепанные брюки, грязные ботинки, на пиджаке перхоть, а самоуверенности хоть отбавляй. Был у него в так называемой лаборатории — черт знает что! Сарай какой–то. То ли дело Дирантович. Входишь к нему в институт — дух захватывает. Здание в модерне, сплошное стекло, бесшумные лифты, импортная аппаратура, кабинет, как у министра, и такая секретарша, что полжизни отдашь! Старик в этих делах понимает толк.
Но что меня совершенно покоряет в Арсении Николаевиче, так это его манера держаться. Этакое вежливое, внимательное высокомерие. Ничего напускного, все совершенно естественно. Вот что значит настоящее воспитание! Я, признаться, как–то интересовался его данными. Из дворян. Отец до революции большие чины имел. Теперь, конечно, на такие вещи смотрят сквозь пальцы, но в свое время, вероятно, испытывал кое–какие трудности. И все же, говорят, быть ему вице–президентом!
Отношения с Пральниковым у него всегда, кажется, были натянутыми. Тот вообще был какой–то ненормальный. Мне часто приходится сопровождать иностранных ученых. Я обслуживаю физиков. Для каждой делегации заранее разработана программа, в зависимости от ранга, разумеется. Для самых высоких — беседа с шефом, посещение института Дирантовича, «Лебединое озеро», в антрактах — икра, водка, семга, потом экскурсии в Загорск и прочее. На память — сувениры, пусть знают русское гостеприимство! Так вот, в последнее время все прямо с ума посходили. Подавай им Пральникова, и только! Я не очень разбираюсь в его работах. Смотрел как–то оттиск статьи, ничего не понял. Признаться, начисто забыл высшую математику. Однако ходил он в гениях. Возить к нему иностранцев было сущим наказанием. Выйдет к гостям в старом застиранном свитере, карманы брюк набиты табаком, в зубах вечно торчит вонючая трубка. Никогда не спросит у дам разрешения курить. Помню, как–то было заседание Комитета, много приглашенных. Все идет на высшем уровне, один Пральников непрестанно дымит. Горелые спички складывает на столе. Наконец шеф не выдержал и сказал: «Семен Ильич, у нас тут воздух кондиционированный, может, дождетесь конца заседания, тогда и покурите?» А Пральников поднялся и говорит: «Зачем же ждать? Я лучше в институт поеду, там у меня воздух по моему вкусу». Смахнул спички в карман и ушел.
Так вот, привезешь к нему делегацию, начинаются споры. Английское произношение у Пральникова как у школьника, французское и того хуже. А тут разгорячится, ни слова не поймешь, хватает собеседника за руки, перемажет им пиджаки мелом. У него в кабинете висела большая доска, он на ней во время разговоров всегда что–то рисовал.
У нас такое правило установилось: приехали иностранные гости — сервируй хотя бы чай. Пральников — ни–ни, никогда. Я ему раз намекнул, так он меня чуть не выставил. «У меня, — говорит, — не харчевня, они за другим приходят».
Вот вам, так сказать, прототип. Теперь о самой затее. Конечно, все это собачий бред. Я не ученый, не лезу в гении, но у меня намечен твердый жизненный путь. Человеку отпущена всего одна жизнь. Все дело в том, как ее прожить. Для того чтобы чего–нибудь добиться, нужно прежде всего воспитание. Если стремишься к успеху, должен работать над собой непрерывно. Тут на хромосомы с генами полагаться нечего. Нужно выработать в себе умение разговаривать с людьми, культуру поведения и Даже осанку. Да, да, осанку. В тех сферах, где я надеюсь занять подобающее положение, осанка тоже имеет немаловажное значение. Посмотришь на иного деятеля, впервые севшего в отдельный кабинет, смех разбирает. Прет пузом вперед, за столом восседает, как наседка на яйцах, на собеседника глаз не поднимает, подчиненным «ты» говорит, в разговоре двух слов связать не может. Все это дешевка! Способность непринужденно войти в ложу театра или в зал приема, поддерживать беседу со случайными знакомыми, знание языков и современной литературы, хорошо сшитый костюм, элегантная обувь придают человеку куда больше веса, чем самоуверенное административное хамство. Оно нынче не в моде.
Я очень слежу за собой. Не пью, не курю, утром зарядка с эспандером, холодный душ, два раза в неделю плаваю в бассейне. Много читаю. Отечественную литературу, по правде сказать, не жалую. Классики еще в школе опротивели, а то, что печатается в журналах, за редким исключением, — потребительский товар. Я, конечно, понимаю, что нужно воспитывать массы. Социалистический реализм и все такое. Но не будешь же разговаривать с иностранцами о подобных ремесленных поделках. Я, слава богу, все могу читать в подлинниках. Джойс, Сэлинджер, Камю, Селин. Селин мне особенно нравится. По–моему, «Путешествие на край ночи» — выдающееся произведение. Я люблю такие вещи, где человек показан голеньким, со всеми его пороками и страстишками. Немцев, за исключением Ремарка, не люблю.
Пробовал читать Томаса Манна, не выдержал. Скукотища!
Женщины в моей жизни большой роли не играют, хотя «я человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Предпочитаю иметь дело с замужними. У меня хорошая квартира и приличный автомобиль, что в общем способствует. Избегаю длительных связей. К счастью, в наш век никто не травится от несчастной любви. Женюсь не раньше сорока лет. К чему добровольно в молодости связывать свою свободу?
Пишу я это не для того, чтобы похвастать, какой я исключительный. Наоборот, мне хочется показать, что все, чего я достиг и, несомненно, достигну в будущем, никакого отношения к наследственности не имеет. Мои родители выдающимися качествами не обладали. Отец всю жизнь проработал зубным врачом, копался в гнилых зубах, а мать служила где–то плановиком. Вот вам и хромосомы!
Что же касается характера, то я его сам в себе воспитал. Твердо поставленная цель в жизни, настойчивость и самодисциплина сделают кого угодно хоть Наполеоном.
А что Смарыга допсиховался до сердечного припадка, то сам в этом виноват. Я–то тут при чем?
Арсений Николаевич Дирантович
Семен Пральников. Он был моложе меня всего на десять лет, но мне всегда казалось, что мы представители разных поколений. Трудно сказать, с чего началось это отчуждение. Может быть, толчком послужили те выборы в Академию, когда из двух кандидатов прошел он, а не я, но суть нашей антипатии друг к другу вызывалась более серьезными причинами. Мы с ним слишком разные люди и в науке, и в жизни. Я экспериментатор, он — теоретик. Для меня наука — упорный, повседневный труд, для него — озарение. Если прибегнуть к сравнениям, то я промываю золотоносный песок и по крупице собираю драгоценный металл, он же искал только самородки, и обязательно покрупнее. Мои опыты безукоризненно точны. Перед публикацией я проверяю результаты десятки раз, пока не появится абсолютная уверенность в их воспроизводимости. Пральников всегда торопился. Может быть, он чувствовал, что в конце концов ему не хватит времени. Я из тех, чьи работы сразу попадают в учебники, они отлично укладываются в классические теории, Пральников же по натуре — опровергатель, стремящийся взорвать то, что построили другие. Жизнь таких людей — это путь на Голгофу. Чаще всего они, как Лобачевский, умирают, отвергнутые официальной наукой, освистанные учителями гимназий. Если к ним и приходит слава, то посмертно. Пральникову повезло в одном: он родился в ту эпоху, когда экстравагантные теории быстро пробивают себе путь.
Моя неприязнь к Пральникову достаточно широко известна, и это обстоятельство накладывало на меня некоторые ограничения при решении судьбы эксперимента Смарыги. Мне не хотелось, чтобы отказ был превратно истолкован. Могло создаться впечатление, будто я намеренно мешаю Пральникову после его смерти. Достаточно того, что уже говорят за моей спиной. Все это ложь, я никогда не возглавлял никакой травли. Просто некий журналист из недоучившихся физиков недобросовестно использовал мои критические замечания по одной из второстепенных работ Пральникова для развязывания газетной кампании, которая, впрочем, успеха не имела. Кстати, я был первым, кто не побоялся тогда поднять голос в его защиту.
- Черный Ферзь - Михаил Савеличев - Научная Фантастика
- Под ногами Земля (Сборник фантастики) - Илья Варшавский - Научная Фантастика
- Джейн - Илья Варшавский - Научная Фантастика
- Белые жуки - Илья Варшавский - Научная Фантастика
- Цунами откладываются - Илья Варшавский - Научная Фантастика
- Происшествие на Чайн-Род - Илья Варшавский - Научная Фантастика
- Солнце заходит в Дономаге - Илья Варшавский - Научная Фантастика
- Пересечение Эплтона - Илья Варшавский - Научная Фантастика
- Гомункулус - Илья Варшавский - Научная Фантастика
- Уровень тревожных ожиданий - Григорий Власов - Научная Фантастика