посмотреть на сочную, молодую зелень.
Уходя по большой развязке прочь от моря, Сила ещё раз глянул на ледяную большую воду и широко зевнул. Кощей полез под полог снова, следом за ним Апанаська, затаскивая внутрь щенков. Ворона включила хроникус. Оказавшись на сопке и поднявшись на высоту, уже ближе к вечеру, Сила снова остановился. С этого места была смутно, но видна стена Большой Столицы, а солнце вновь касалось верхушек деревьев, неумолимо заползая в свою норку для очередного крепкого сна. Встреченная ими вскоре гостиница оказалась заполненной под завязку, а очередной постоялый двор имел только одну комнату.
Мёртвые кони спустились с перевала, когда наступила почти ночь. У подножия горела защитными символами Застава, и Могильщик приостановился у ворот, чтобы спросить дремавшего будочника, есть ли четыре лишних койки. Будочник ответил, что путников не принимают, исключение составляют, вестники, ну и конечно же, дружинники, и посоветовал проехал дальше — там будет постоялый двор. Но и в этом постоялом дворе мест не оказалось, и Сила щёлкнул поводьями, устремляясь дальше.
Кощей сменил его через несколько минут, и Медведь, вновь подхватив дремавшую у него на плече Ворону, полез под полог. Рано утром он вылез, чтобы отлить. На улице было тепло, Скоморох тормознул коней, чтобы самому сходить в туалет и чтобы выгулять щенков. А ещё, чтобы набрать воды из торчавшего из земли уродливого, железного крана.
— Нарзан, брат Медведь, — громко сказал он.
Ворона и Апанас проснулись тоже. Попили «колючей» водицы. Сначала не понимали в чём вкус и суть, пузырьки щекотали ноздри, продирали горло, на глаза выступали слёзы, стоило сделать сразу несколько глотков. Морщились, кривились, плевались, но пили, а потом вроде как распробовали и начали играться, смеяться друг над другом. Напившись нарзану и набрав пару фляг, тронулись в путь дальше.
Проезжая под самыми стенами Столицы, Сила думал, как сильно они отклонились от изначального маршрута только лишь потому, что Беляночка повернула их в сторону Дальустья. А ведь могли благополучно миновать всю Столицу и выехать через северные ворота.
Невесёлые мысли оборвала Ворона. Вздрогнула, встала, вцепилась Силе в плечо, начала озираться. Вытянул шею Апанас. И тоже вскочил на ноги. Могильщик сначала подумал, опять что-то интересное увидели, но затем понял, что Ворона волнуется, а Апанас повторяет за ней, пытаясь понять, что её так встревожило. Затем обернулась в птицу и рванула куда-то в сторону. Апанас следом за ней. Когда кони отвернули прочь от Большой Столицы и проехали чуть вглубь небольшого леска, чтобы далее вынырнуть на просторный большак прочертивший линию между огромными заснеженными полями, Ворона вернулась на место, обернулась в человека и, указывая в сторону, громко закричала:
— Дом! Большой дом! Ворона там упала! Ворона дом! Большой дом! Дом! Ворона там упала и дом… упала!.. Папа! Дочка!
Медведь и Кощей разом повернули в ту сторону головы и увидели вдалеке очертания большого корабля. Металлическая громадина из прошлого стояла вросшая в землю носом. Казалось что вот-вот и он упадёт. Все знали: корабль стоял тут с начала Конца Света. И к нему запрещено было подходить. Даже Лучезар не лазил туда, хотя, насколько знал Могильщик, собирался. Впрочем, может и хаживал, просто никому не говорил.
Однако опасность была не в том, что кораблю было больше тысячи лет, и он там стоял вечность, опасность была в Яме, что зияла чёрным провалом недалеко от корабля. Внутри Ямы иногда скапливалась вода, заполняя её тёмной вонючей жижей. Веяло от Ямы смрадом и тревогой. А ещё очевидцы утверждали, что из Ямы выходят демоны. Лично Силе ни разу не доводилось рядом с этой Ямой бывать. Игорь Воеватель несколько раз пытался добраться до неё, чтобы уничтожить, но всякий раз что-то его отвлекало. Какое-нибудь более важное дело.
— Дом, — повторила громко и радуясь Ворона, тыкая пальцем в видневшийся вдалеке корабль. — Большой дом!..
3 часть
18 глава
— Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой,
Мой верный товарищ…
— Мой грустный товарищ…
— Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет за…
— …под…
— …под окном,
Клюет, и бросает, и смотрит в окно,
Как будто со мною…
— … задумал одно.
Зовет меня взглядом и криком своим
И вымолвить хочет: «Давай улетим!..
— Мы…
— Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я![12]- Александр Сергеевич Пушкин, «Узник». Настоящее произведение искусства, — закончил Лучезар, не в силах более терпеть чтения Елены Прекрасной.
— Сколько раз пыталась я это «настоящее произведение искусства» выучить, ничего у меня не получается. Почему? Папа говорит, потому что у меня другой склад ума. Современная поэзия и древняя литература — они ведь отличаются.
— Отличаются, — подтвердил Лучезар, застёгивая рубашку. Однако объяснять чем отличаются не стал. Не было настроения от слова совсем. Да и думать о том, какой у Елены склад ума, тем более, потому что вроде как ума в той голове отродясь не было.
Разговаривать с Еленой Прекрасной, младшей дочерью Николая Серебряного, после того, как она на нём попрыгала, то бишь совершила акт соития, совсем не хотелось. Глупая девка. И худая. Такие сколько не ешь, что ни делай, всё равно останутся худыми. Однако на мордашку миленькая и чёрные, вьющиеся мелкими кольцами волосы, спадающие до ягодиц придавали её лицу кукольное выражение. Она была не во вкусе Лучезара. Впрочем, он уже несколько раз задавался вопросом: а какая в его вкусе? И до сих пор ответа так и не находил.
По какой причине Елена решила процитировать Пушкина, тем более «Узника», Лучезар мог бы понять, если бы читал кто другой, поумнее Елены. Однако, искать ответ на вопрос «зачем?» не стал, посчитав это простым стечением обстоятельств. По отношению к Елене это прозвучало бы так: что пришло на ум, то и процитировала. Беспокоило его другое: Елена настолько отвратительно читала стихотворение, что Лучезар готов был повеситься на своих носках лишь бы не слышать бездарность, которая, однако же, считала себя талантливой настолько, насколько позволял её скудный ум. А скудный ум в этом плане позволял безграничное. Запинаясь практически на каждом слове, пытаясь говорить с выражением, Елена Прекрасная полулежала на кровати совершенно нагая, ни капельки не стесняясь обнажённого, костлявого, бледного тела, с виноградной гроздью в руке и,
