Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на то что поворот к репрессиям убавил число западных интеллектуалов, желавших записаться в «друзья Советского Союза», в результате драматичных перемен в Европе в конце 1930-х годов (победа националистов Франко в гражданской войне, Мюнхенский сговор 1938 года, вторжение нацистов в Чехословакию в следующем году и начало Второй мировой войны) перед СССР открылись новые возможности для осуществления международной политики культурного покровительства. Советские власти могли предоставить помощь обложенным со всех сторон сочувствующим и давним верным «друзьям» или даже спасти их. Например, глава ССП Александр Фадеев хлопотал о помощи испанским писателям, а в особых случаях — и об их эмиграции в СССР; в 1939 году он отвечал на прошения отчаявшихся испанских беженцев во Франции{943}. После Мюнхенского сговора атмосфера в Праге (главном центре советской культурной дипломатии в течение более чем десяти лет) стала неприветливой. В одном из дипломатических отчетов отмечалось: «Часть… людей, считавших раньше модным и даже почетным вести дружбу с Советским Союзом, начала прятаться в кусты и выпадает из сферы нашего влияния». В Словакии всякая советская культурная деятельность резко прекратилась после прихода к власти в конце 1938 года клерикально-фашистского режима Йозефа Тисо. Глава пражского Общества сближения с Новой Россией Зденек Неедлы после встречи с советским послом ограничил деятельность Общества, опасаясь последствий ожидавшегося в любой момент запрета чехословацкой компартии. Неедлы согласился, что основной целью его Общества должно стать опровержение заявлений об ответственности СССР за Мюнхенский сговор. В Москве временному председателю ВОКСа Смирнову оставалось только грубо заявить, что не следует сохранять никаких контактов с ненадежными друзьями за границей. Когда нацистские войска 15 марта 1939 года вошли в Богемию и Моравию, Неедлы удалось ускользнуть от гестапо и получить советский паспорт в посольстве, после чего он уехал в СССР{944}. В Прагу он вернулся только после войны, сталинским ставленником — министром культуры в 1948–1953 годах.
Конкретные выгоды для западных интеллектуалов, которые и после массовых репрессий сохранили свои советские контакты, пожалуй, лучше всего иллюстрируются перепиской конца 1930-х годов Аплетина с Б. Брехтом, с апреля 1939 года жившим в Швейцарии. Естественно, письма хранят полное молчание о жестоких репрессиях против немецкой диаспоры и антифашистских литераторов-эмигрантов в Москве, нет в них упоминаний и об арестах друга Брехта С. Третьякова летом 1937 года и Всеволода Мейерхольда — в 1939-м. Неизменно заботливый, Аплетин очень хотел углубить сотрудничество с Брехтом настолько, насколько это было приемлемо для последнего. Он помогал Брехту публиковаться в «Литературной газете», с большим энтузиазмом писал об успехе его пьесы «Жизнь Галилея» в СССР, пытался в 1939 году добыть для него денег, чтобы издать его новую пьесу «Мамаша Кураж», и слал драматургу высказывания Сталина о международном положении в немецком переводе. Проникнуть в суть позиции самого Брехта в тот период позволяют сделанные Вальтером Беньямином записи его разговоров с писателем. В частности, Брехт заявлял: «В России диктатура состоит во власти над пролетариатом. Нам не стоит отрекаться от нее, покуда эта диктатура делает хотя бы что-то для пролетариата». Когда Беньямин упомянул, что у Брехта есть друзья в СССР, тот ответил: «На самом деле у меня там нет друзей. У москвичей тоже нет друзей, как и у мертвых их не бывает»{945}. Однако советские связи в 1940 году по-прежнему оставались полезными для изгнанного драматурга: Аплетин выхлопотал выплату ему наличными по всем еще причитавшимся советским гонорарам и помог получить разрешение на проезд через весь Советский Союз до Владивостока{946}. Оттуда Брехт отправился морем в США и прибыл в Калифорнию за день до начала операции «Барбаросса».
Символическая культурная дипломатия: предвоенные сумерки
Антифашизм — одно из самых мощных орудий, еще остававшихся в арсенале советской культурной дипломатии того периода, — внезапно исчез из него после крутого внешнеполитического поворота, каким было заключение советско-германского пакта о ненападении в августе 1939 года. Шок, который при этом испытали даже хорошо информированные советские элиты, объяснялся тем, что антифашизм был одним из главных устоев советской идеологии и культуры, особенно в период Народного фронта. В конце концов, советские дети в те времена играли не в «ковбоев и индейцев», а в «коммунистов и фашистов». Однако с точки зрения международной политики и большой стратегии трудно было бы утверждать, что на тот момент у советской дипломатии вовсе не было выбора, хотя историки продолжают горячо полемизировать о том, насколько серьезно Сталин до Мюнхенского сговора рассматривал смену союзников. Намерение отсидеться в стороне от вооруженного конфликта между великими капиталистическими державами было не просто избранной однажды ориентацией — то было ключевое идеологическое основание марксистско-ленинского подхода к международным отношениям{947}.
Советская активность в Германии резко снизилась после прихода к власти нацистов в 1933 году. К середине 1930-х советская культурная дипломатия в нацистской Германии состояла по преимуществу в организованном ВОКСом книгообмене, сосредоточенном на научной и специализированной литературе[81]. Вместо установления контактов референты ВОКСа посвятили себя «огромной задаче» изучения быстро развивавшейся культурной политики и идеологии нацистской Германии, и тем же энергично занималась «немецкая группа» левых эмигрантов в Союзе советских писателей после 1934 года{948}.
С подписанием пакта 1939 года культурные отношения между нацистской Германией и СССР в одночасье приобрели огромное символическое значение — как средство трансляции стратегически важных сигналов между двумя государствами. Тому имелся прецедент — фашистская Италия, с которой Советский Союз сохранял существенные торговые и дипломатические связи. И Италия, и СССР практиковали приемы приглушения или, напротив, раздувания антифашистской/антикоммунистической пропаганды в печати в зависимости от колебаний в их дипломатических взаимоотношениях{949}. СССР и нацистская Германия в дополнение к экономическим и торговым отношениям стали партнерами в военной сфере и операциях, проводившихся службами безопасности в связи с захватом Польши; обе стороны обратились к культуре (а Германия — также и к туризму), причем наиболее явно — в ее символической и вспомогательной функциях. Если общее число иностранных гостей в СССР в тот период резко убавилось, то туристов из Германии, наоборот, стало гораздо больше. В 1938 году лишь 5% от всех иностранных туристов приехало в СССР из Германии — в 1940-м их доля составляла уже 56%. Однако в отличие от прежних клиентов «Интуриста», их и близко не подпускали к промышленным предприятиям, и теперь туристы более, чем когда-либо жаловались на то, что их возят лишь по музеям и церквям, а не по колхозам и фабрикам{950}.
Как показал В.А. Невежин, вследствие нападок Молотова на «упрощенную антифашистскую агитацию» советские медиа прекратили критику фашизма и даже стали избегать использования самого этого слова. Антифашистская литература была удалена из продажи, а «гитлеровские фашисты» стали именоваться членами Национал-социалистической рабочей партии. Нацистская культура не восхвалялась, однако премьера «Валькирии» Вагнера в постановке Сергея Эйзенштейна на сцене Большого театра 21 ноября 1940 года расценивалась как крупное событие государственного значения. Также это стало и актом прямой, символической взаимности: в конце 1939 года, когда возник план постановки Эйзенштейна, пресс-атташе советского посольства в Берлине получил запрос — какой роман о современной советской жизни стоило бы перевести на немецкий язык? Кроме того, немецкая сторона сообщила, что Берлинский оперный театр поставит оперу Глинки «Иван Сусанин». Советский чиновник предупредительно снабдил ВОКС фотографиями московской постановки этой оперы{951}.
По окончании в 1939 году массовых репрессий ВОКС вступил в фазу относительной стабильности — затишья перед бурей 1941 года. 8 марта 1940 года исполнявший обязанности главы ВОКСа Смирнов был заменен молодым и амбициозным интеллектуалом — B.C. Кеменовым, до того занимавшим пост директора Третьяковской галереи. Кеменов был близок к Лукачу и его группе, которая ко времени этого назначения уже не имела прежнего влияния в литературных кругах. Раиса Орлова, начавшая работать в ВОКСе как раз в 1940 году, вспоминала Кеменова как небрежно одетого и неформального в общении человека, очень эрудированного, непохожего на безликого бюрократа. Сотрудников ВОКСа — в основном молодых женщин — она описывала в качестве теперь уже дружелюбных и общительных, не в пример недавней эпохе массовых доносов. Такие мэтры, как Сергей Эйзенштейн, часто заглядывали в ВОКС, зная, что там можно познакомиться с работами иностранных коллег. Однако по большей части работа Общества свелась теперь к пересылке за границу различных альбомов, книг и статей. Однажды Орлова делала доклад для именитых советских режиссеров и актеров, посвященный рассказу о театре в Европе. Она нервничала, выступая перед такой аудиторией, но ее слушатели настолько истосковались по новостям, что были очень благодарны двадцатишестилетней неопытной референтке даже за ее посредственный доклад{952}. Превосходство СССР над всем остальным миром и изоляция от него стали теперь, по сути, синонимами. Эпоха западного паломничества в страну великого эксперимента и советского взаимодействия с западными гостями осталась позади.
- История с географией - Евгения Александровна Масальская-Сурина - Биографии и Мемуары / История
- Дипломатия и войны русских князей - Широкорад Александр Борисович - История
- Лекции по истории Древнего Востока: от ранней архаики до раннего средневековья - Виктор Рeбрик - История
- История Христианской Церкви - Михаил Поснов - История
- Ордынский период. Лучшие историки: Сергей Соловьев, Василий Ключевский, Сергей Платонов (сборник) - Сергей Платонов - История
- Полный курс лекций по русской истории. Достопамятные события и лица от возникновения древних племен до великих реформ Александра II - Сергей Федорович Платонов - Биографии и Мемуары / История
- Почетный академик Сталин и академик Марр - Борис Илизаров - История
- Нидерланды. Каприз истории - Геерт Мак - История
- Дипломатия России. Опыт Первой мировой войны - Станислав Чернявский - История
- Анабасис. Греческая история - Ксенофонт Эфесский - История