Форма входа
Читем онлайн Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы - Майкл Дэвид-Фокс
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Большой террор как грань эпох
Фейхтвангер вернулся во Францию в феврале 1937 года. Как говорилось в предыдущей главе, он оказался в Москве в самый разгар проведения основных показательных процессов и травли бывших оппозиционеров, т.е. в разгар той прелюдии, за которой последовали куда более массовые репрессии. Вскоре после его отъезда был созван пленум ЦК партии, проходивший с 22 февраля по 5 марта. Заслушав речи Сталина, Молотова и Ежова об антисоветских элементах и капиталистическом окружении, пленум постановил усилить массовый террор против «врагов народа». Именно после этого пленума категория врагов включила в себя не только бывших оппозиционеров, но и вездесущих «вредителей»{914}. Летом 1937 года репрессии перешли в стадию «массовых операций». К тому времени Большой террор успел настолько опустошить ряды «сталинских западников» и изменить условия, при которых иностранные гости могли быть приняты в СССР, что недавний визит Фейхтвангера уже вряд ли мог бы повториться.
Гид ВОКСа Наталья Семпер много лет спустя вспоминала январский день 1937 года, когда один из ее коллег-референтов, Шпиндлер, неожиданно не появился на работе. Как и многие другие, кто получал быстрое повышение по службе вследствие кадровых чисток, двадцатипятилетняя Семпер согласилась занять его место с «восторгом в душе». Однако за Шпиндлером довольно быстро последовали и другие: «Человек исчезал, сослуживцы многозначительно молчали и скоро забывали о нем». Семпер утверждала, что в те дни ничего не знала о жизни в ГУЛАГе и о том, что случается после ареста. Но она на всю жизнь запомнила выражение «тревоги и боли» на лице Аросева, когда он вернулся с заседания общего собрания ВОКСа, на котором его «прорабатывали», выдвигая против него обвинения в типичной для чисток агрессивной манере, но теперь еще и в ксенофобском ключе{915}. Несмотря на давнюю дружбу с Молотовым, Аросев идеально подходил на роль «врага»: достойный член вскоре уничтоженной «старой гвардии» большевиков, с сомнительным дипломатическим прошлым и женой-иностранкой, не говоря уже о множестве личных связей за границей. Еще в конце 1936 года, испуганный признаками близящейся опасности, Аросев писал в дневнике о своем крахе: «Жизнь, как книга, вдруг внезапно захлопывается». Annus horribilus — 1937-й — начался в ВОКСе с январской «проверки» всех сотрудников, установившей, что 22 из 115 работников имели родственников за границей, а некоторые были приняты на работу по рекомендациям членов партии, впоследствии подвергшихся чисткам и дискредитированных. Петля затягивалась все туже целых полгода. В типичном для массовых репрессий стиле разгром ВОКСа начался с ареста всего одного сотрудника, бывшего оппозиционера; уже весной и летом 1937 года дело дошло до ожесточенных нападок «снизу» на руководство Общества и критики любых идеологических, финансовых и прочих изъянов, которые можно было поставить лыком в строку в этой схватке. Как раз в это время у Аросева, по воспоминаниям его дочери, внезапно появилось много свободного времени. Телефон больше не звонил, и задания от высшего партийного руководства поступать перестали. Незадолго до ареста, последовавшего в июле 1937 года, взволнованный Аросев позвонил Вячеславу Молотову (средняя дочь Александра Яковлевича, Елена, стала свидетельницей этого разговора): «Вяча, прошу тебя сказать, что мне делать?» Дважды Молотов бросал трубку — дважды Аросев звонил снова. В конце концов он услышал ответ: «Устраивай детей»{916}. Гораздо позднее, в начале 1970-х годов, Молотов на вопрос, почему его «очень близкий товарищ» был репрессирован, отозвался незнанием: «Он мог повиниться только в одном: где-нибудь какую-нибудь либеральную фразу бросил… Мог за бабой какой-нибудь, а та… Шла борьба». 8 февраля 1938 года Аросев, отказавшийся признать себя виновным, был приговорен тройкой к «высшей мере уголовного наказания». Приговор был приведен в исполнение через два дня, скорее всего, обычным способом — выстрелом в затылок{917}.
Эпоха массовых репрессий, начавшаяся в 1937 году, привела, по сути, к концу не только советской культурной дипломатии межвоенного периода, но и вообще всего периода, когда на Западе многие стремились побывать в стране великого эксперимента. Внутри страны показательные процессы и шпиономания резко подорвали позиции культурной дипломатии и сузили радиус ее работы в мире, и без того всегда требовавшей искусного сочетания с демонстрацией идеологической враждебности к буржуазному Западу. Хотя сталинская эпоха началась с усиления антизападных настроений в конце 1920-х годов, все массовые кампании в пору «великого перелома» велись против классовых врагов — как антибуржуазные — и потому могли лишь подразумевать ксенофобскую или антизападную направленность. Переход к широким репрессиям стал обозначением триумфа советской ксенофобии, определяемой Терри Мартином как «советский гипертрофированный страх иностранного влияния и иностранного заражения» — иными словами, феномен, являвшийся по своему происхождению «идеологическим, а не этническим»{918}. Таким образом, террор повлиял на комплекс превосходства, который в середине 1930-х годов поддерживался и адептами советской культурной гегемонии, и сторонниками усиления бдительности. Существовала явная связь между шельмованием ориентированных на Запад революционеров, таких как Радек или Бухарин, и топорными декларациями о советском превосходстве над всем миром. Например, президиум ССП в январе 1937 года осудил двух бывших оппозиционных лидеров за «капитулянтские» культурные концепции, порочившие СССР перед «Западом»{919}.
Большой террор ныне рассматривается многими как серия отдельных кампаний, которые были направлены не только против политических и культурных элит, но и (так называемые массовые операции) против бывших кулаков и прочих «антисоветских элементов», как и — по национальному признаку — против диаспор в приграничных районах. Однако даже если эти направлявшиеся из центра операции были в чем-то несходны, их нельзя отделить друг от друга в историческом анализе, поскольку начались и закончились они одновременно. Одна из наиболее правдоподобных интерпретаций состоит в том, что все эти кампании были задуманы как своего рода превентивный удар, который должен был раз и навсегда избавить советское общество от врагов, не поддающихся перевоспитанию, т.е. как понятое в социальном смысле «окончательное решение», казавшееся неотложным в свете войны, определенно ожидаемой с 1937 года Сталиным и его окружением{920}. В перспективе наличия взаимосвязи между внешней и внутренней ситуациями — на чем и сфокусирована данная книга — интересно отметить, что Олег Хлевнюк, последовательно объясняющий сталинский террор стремлением искоренить «пятую колонну», обращает внимание и на то, что именно опасения Сталина, не проникли ли предатели в ряды республиканцев в Испании, породили самый «фактор пятой колонны». Когда начался террор 1937 года, советское участие в гражданской войне в Испании парадоксальным образом служило и доказательством связей СССР с Европой, и очевидным символом надвигавшейся войны{921}.
С идеологической точки зрения различные типы репрессий объединяли (более, чем когда-либо ранее) два типа шельмовавшихся врагов — внутренних и внешних. Например, так называемые «национальные операции» НКВД против немцев, финнов, эстонцев, латышей, поляков и других наций связывали этих жителей СССР с буржуазными и фашистскими государствами — увязка тем более прочная в данном случае, что тревоги о нестабильных приграничных районах существовали издавна. Это лишь усиливало аналогию между иностранцами и национальными меньшинствами, квалифицированными как опасные враги{922}.
Такие обстоятельства имели тяжелые последствия для культурных взаимоотношений с внешним миром. Мотивации, благодаря которым сотрудничество с западными интелектуалами и общественным мнением оставалось приоритетом советской системы, отступили перед волной шпиономании — а для нее внутренние враги были орудием в руках иностранных враждебных сил. Эта связка дополнялась разнообразными политическими мерами, которые сделали положение иностранцев, живших тогда в СССР или посещавших страну, крайне уязвимым. Иностранцы, постоянно проживавшие в СССР, и иностранные коммунисты, включая многих из тех, кто так и не принял советского гражданства, были истреблены во время репрессий, и власти «стремились блокировать расширение рамок иностранного присутствия на территории СССР». Наиболее известны репрессии против сотрудников Коминтерна и немецкой антифашистской диаспоры, а недавно исследователи обратили внимание и на судьбу значительной колонии экспатриантов из США, многие из которых не получили никакой помощи от американских дипломатов, считавших их сторонниками коммунизма{923}. Любой человек со связями за границей или даже просто со звучавшей по-иностранному фамилией оказывался под подозрением. Поскольку сильнее всех пострадали от террора наиболее эффективные работники и организации, имевшие дело с внешним миром, этот исторический катаклизм резко ослабил советскую культурную дипломатию в целом. Начиная с 1937 года иностранные гости приезжали в совсем другую страну.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы - Майкл Дэвид-Фокс бесплатно.
Похожие на Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы - Майкл Дэвид-Фокс книги
- История с географией - Евгения Александровна Масальская-Сурина - Биографии и Мемуары / История
- Дипломатия и войны русских князей - Широкорад Александр Борисович - История
- Лекции по истории Древнего Востока: от ранней архаики до раннего средневековья - Виктор Рeбрик - История
- История Христианской Церкви - Михаил Поснов - История
- Ордынский период. Лучшие историки: Сергей Соловьев, Василий Ключевский, Сергей Платонов (сборник) - Сергей Платонов - История
- Полный курс лекций по русской истории. Достопамятные события и лица от возникновения древних племен до великих реформ Александра II - Сергей Федорович Платонов - Биографии и Мемуары / История
- Почетный академик Сталин и академик Марр - Борис Илизаров - История
- Нидерланды. Каприз истории - Геерт Мак - История
- Дипломатия России. Опыт Первой мировой войны - Станислав Чернявский - История
- Анабасис. Греческая история - Ксенофонт Эфесский - История
