Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Галан был потрясен не только волшебством моря, побережья и бессмертных творений мастеров. Врезалось в его память на всю жизнь и иное — несгибаемость народа. Через много лет он напишет строки, исполненные восхищения перед мужеством итальянских коммунистов: «Отойдя от виадука шагов на сто, я обернулся… В глаза мне бросилось что-то другое, чего гвардия Муссолини не заметила. Во всю ширину виадука пылали на солнце большие красные буквы боевого лозунга итальянского подполья того времени: „Вива Ленин! Абассо Муссолини!“ („Да здравствует Ленин! Долой Муссолини!“) Для людей, которые писали эти слова, умерший Ленин был всегда живым и учил их быть бесстрашными в неравной борьбе. Над Италией не погасло еще солнце…»
В его автобиографии все это занимает всего несколько строчек текста: «В 1926 году, после того как бойкот высших учебных заведений Польши украинской молодежью был прекращен, решил продолжать свое образование в Краковском университете… В том же году вступил в ряды Коммунистической партии Польши и стал заместителем председателя прогрессивной организации студентов Краковского университета „Жизнь“».
Товарищи по подполью добавят: «…и одним из организаторов такой же группы в Галиции — „Пролом“». А видный революционер-подпольщик Западной Украины Богдан Дудыкевич отметит, что имя Галана к этому времени уже широко известно в Галиции как руководству партии, так и «среди прогрессивного студенчества». Соратник Ярослава по «Жизни» выдающийся деятель народной Польши Зигмунд Млинарский считает нужным оговорить и следующее, с его точки зрения немаловажное, обстоятельство: Галан тогда «в отличие от некоторых был свободен от всяких националистических предрассудков». В необычайно сложной обстановке Галиции и Польши тех лет это значило очень многое…
Краковский адрес Галана был: Площадь Лясота, 3.
Перебрались они из Вены в Польшу вместе с Отто Аксером и теперь снимали комнату на вилле, приобретенной по случаю их хозяйкой после смерти одного почтенного нотариуса.
Вначале они были рады, что устроились тихо и нехлопотно, но уже через день-другой выяснилось, что попали в осиное гнездо.
Живущие по соседству корпоранты из Горной академии оказались боевиками польских националистических групп.
Галан не устраивал их по трем причинам: во-первых, он был украинцем; во-вторых, по слухам, дошедшим до них, коммунистом; а в-третьих, не был антисемитом. Последнее обстоятельство переполнило чашу терпения воинственных корпорантов: они как раз, успешно проведя несколько погромов, усердно занимались подготовкой «широкой акции».
Встретив главаря корпорантов на улице, Галан остановил его и спокойно заявил:
— Акции не будет. Отменяется… А если попробуете — будете иметь дело вот с ними. — Ярослав кивнул в сторону ближайшего угла.
Вожак обернулся — и побледнел. Там стояла довольно большая группа рабочих и студентов. Некоторые из них, заметив, что корпорант смотрит в их сторону, небрежно вынули из карманов пистолеты и, повертев их в руках, снова спрятали.
— Они, — Галан кивнул на свою боевую группу, — между прочим, тоже умеют стрелять. И совсем неплохо…
Корпорант грубо выругался.
— А это ты уже совсем зря, — усмехнулся Ярослав. — Евреем я никогда не был… Но и фашистом тоже.
— Ничего. Я не знаю, кем ты был и кем не был, но мы все это тебе припомним… И очень скоро…
— Боюсь, что обожжетесь. — Галан пожал плечами. — Впрочем, если хотите — попробуйте…
Когда корпорант испарился, рабочие-боевики подошли к Галану.
— Ну как?
— Высокие договаривающиеся стороны к общему мнению не пришли…
Но, кажется, он испугался. Во всяком случае, наша демонстрация со стороны выглядела весьма внушительно…
Вечером пришел с этюдов Отто: он увлекался живописью.
— Перекусить бы чего-нибудь, — тоскливо бросил он, еще не переступив порог.
Галан кивнул на стол. На тарелке лежали несколько кусков черного хлеба и зеленые перья лука.
— Вот все, граф, что я могу предложить вам в моем скромном жилище… Розовое бургундское, к сожалению, дворецкий не успел распечатать… Так что, граф, не взыщите!..
Краков для них ничем не отличался от Вены. Та же жизнь впроголодь. И шутка, когда становится невмоготу.
«Вот окончим университет, тогда…» — Он часто вспоминает эти слова Отто. Вот уже шесть месяцев Галан с дипломом магистра философии в кармане ходит безработным. Без денег, без связей, без малейшего просвета в будущем…
И вдруг — как неожиданный подарок судьбы — предложение из частной украинской гимназии в Луцке.
— Только преподавать будете польский язык, — предупредил скучающий холеный инспектор. — И чтобы никакой политики. Никакой… — повторил он нараспев, словно наслаждаясь шелестящим тембром собственного голоса.
«Среди болот, вдоль Стыра расселся город. Старый, потрепанный, дома в нем как курятники, а в них обыватели захудалые, водкой пропитанные… Через город мимо магистрата и полиции гнилушка течет, не течет — застыла в тоске безмолвной, в смраде чадном, отравленном».
Таким встретил его Луцк, «город воеводский», где, как он писал друзьям во Львов, ему за один год довелось повидать столько омерзительного и смешного в мерзости, столько ничтожных, подлых и пришибленных душ, столько панского и лакейского хамства, что бороться с ними нужно не словами — железом. Вы узнаете их, мещан, «повсюду, — писал Галан, — узнаете всегда; они снуют между вами в сюртуках, рясах, сутанах, узнаете по глазам, так как в глазах у них и мир клопиный, и гордость лакейская, и страх беспредельный перед бурей дней грядущих».
А когда-то у этого края было славное прошлое.
В старинном Белзе сидел основатель города Сокаля русский князь Симеон, поведший свои полки под Грюнвальд громить немецких крестоносцев. Княжескими столицами были расположенные в округе Холм, Владимир-Волынский, Луцк и, наконец, лежащий на юге, на буграх Расточья на водоразделе Европы, седоглавый красавец Львов, основанный под Княжьей горой великим воином, дипломатом и собирателем червоннорусских земель князем Данилой Галицким для своего сына — князя Льва.
Но померкла на несколько веков в лихолетье новых нашествий, распрей и междоусобиц былая слава Червонной Руси. Спасенные некогда от монгольского ига храбрыми русинами и карпатороссами, польские короли поспешили набросить на эти земли свое ярмо, сделать их своими колониями. Потомки великих воинов становились попеременно то собственностью польской короны, то крепостными различных магнатов. В конце прошлого, XIX, века к богатым землям протянул свои руки из Львова польский граф Владимир Дзедугяицкий. Ему принадлежало около семисот моргов полей, лугов и огородов и почти две тысячи моргов леса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Узнать по глазам. Истории о том, что под каждой маской бьется доброе и отзывчивое сердце - Ярослав Андреевич Соколов - Биографии и Мемуары / Медицина
- Прощание с иллюзиями: Моя Америка. Лимб. Отец народов - Владимир Познер - Биографии и Мемуары
- Повседневная жизнь старой русской гимназии - Николай Шубкин - Биографии и Мемуары
- Ярослав Мудрый - В. Духопельников - Биографии и Мемуары
- Чудо среди развалин - Вирсавия Мельник - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Прочая религиозная литература
- Ярослав Домбровский - Владимир Дьяков - Биографии и Мемуары
- Рыцарь совести - Зиновий Гердт - Биографии и Мемуары
- Я дрался в Афгане. Фронт без линии фронта - Максим Северин - Биографии и Мемуары
- Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса - Михаил Полторанин - Биографии и Мемуары