Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для «Нового Сатирикона» был острый переходный момент. Была борьба, тут спайка, конечно, была необходима, и многим запомнилась веселая обложка первого номера «Нового Сатирикона».
На ней была изображена извозчичья пролетка. На козлах Аверченко, держащий вожжи. На сиденье Радаков, Ре-ми, заваленные чемоданами-отделами: «Перья из хвоста», «Волчьи ягоды», «Почтовый ящик» и др.
Подпись была такая: «Перья из хвоста не забыли? Волчьи ягоды взяли? Почтовый ящик тут? Ну, трогай, Аркадий, Невский, 88».
Конечно, могли быть все данные, чтобы группа сатириконцев и оставалась бы надолго такой спаянной, крепкой группой сатириков и юмористов.
Но в годы, свидетелем которых могу быть я - 1915, 16, 17 и начало 18-го - этой товарищеской, дружеской спайки не было. Была скрытая вражда, были интриги - и личного характера, и делового, и если исключить не очень частые редакционные совещания, то редко когда один «сатириконец» встречался с другим.
У Аверченко была своя компания, большей частью из мелких артистов театра «Миниатюр» (они и погубили его, они и увезли его в Турцию). У Радакова - своя. У Ре-ми почти никого не было. Это был заскорузлый «домосед».
В конце концов не было ничего, что сближало бы этих людей, основных работников и единовластных хозяев журнала.
Началась война. Приближалась революция. Между тем невежество «сатириконцев» было поразительное. Из тройки хозяев много читал один Аверченко. Но читал он беллетристику, в социально же политических вопросах обнаруживал типично обывательское невежество, да к тому же еще подкрепленное собственным положением знаменитого писателя, «властителя дум», редактора популярнейшего журнала.
Между тем журнал скатывался к самым отвратительным позициям буржуазной прессы, а под конец и совсем потонул в ее грязном болоте.
Тут, конечно, наивно объяснять падение «Нового Сатирикона» одним невежеством его руководства. Невежество достаточно наглядно исходило из собственнических инстинктов богатых, привилегированных представителей буржуазной журналистики, но все-таки невежество, прежде всего, оставалось невежеством. Издевательство над Октябрьской революцией не было и не могло быть хотя в какой-нибудь мере остроумным - оно было беззубым, потому что было, прежде всего, слепым и невежественным. Оно ни на йоту не было выше самых желтых уличных листков.
Аверченко в своем быту - в последнее время ни в какой мере не был выше своей среды. Ресторан, еще раз ресторан. Актеры убедили его - высокого роста, плотного, близорукого и одноглазого человека - носить лакированные туфельки-лодочки и - в торжественных случаях - в том числе и на литературных выступлениях - фрак.
Они убедили его вообще выступать, читать свои рассказы, когда у Аверченко не было для этого данных. Он читал негромко и как-то невыразительно. Нередко его выступления проваливались.
Они переделывали его рассказы в одноактные пьески и ставили в небольших театриках. Они таскали его за кулисы и - опять - в рестораны и рестораны.
А главное - они узнали его слабую сторону и пользовались ею вовсю. Аверченко, очень неглупый и жизненно опытный человек, поддавался лести, как подвыпивший купчик.
Правда, надо было знать, как льстить ему. Хвалить его рассказы - в этом он не нуждался. Он был скромен. Тут он давал отпор, переводил разговор на другую тему или отшучивался.
Он расцветал, когда ему говорили, что он удивительно ловко носит фрак (а фрак сидел на нем не очень уж грациозно), что у него вкус к материям, костюмам, обуви, что он понимает толк в яствах, в винах, в светской жизни, в великосветских порядках…
Тут он «таял» от удовольствия…
Ему, севастопольскому мещанину, получившему «великосветское» воспитание в дешевых кабачках, на галерке цирка да на задворках летних театров, - ему, пришедшему к Горькому в узких брючках со штрипками, в крылатке и в высоком котелке, - ему это льстило…
Даже непонятно, как человек, умевший так тонко и резко насмехаться над всякой буржуазной мишурой, - сам с каждым годом все более и более становился ее жертвой, будучи и по происхождению, и всему нутру - демократом.
Однажды - по случаю годовщины моей работы в «Новом Сатириконе» он пригласил меня пообедать в роскошном петербургском ресторане «Медведь».
Мы обедали вдвоем. Лакеи выказывали ему невероятное внимание - его знали, и, конечно, он был щедр.
Мы пили водку, была разнообразная закуска. Затем подали суп - какой-то очень сложный, невиданный мною.
Мы весело разговаривали и ели этот суп. В нем было тесто, - очень мне понравившееся. Я его за разговором незаметно съел. А нужно было - по традиции - тесто оставить, полить его уксусом и уже в таком виде съесть. Близорукий Аверченко, посмотрев в мою пустую тарелку, обомлел: я съел тесто без уксуса!
- Что вы сделали?! - шутливо, но и огорченно спросил он.
Я смутился и пробормотал:
- Ничего… съел… очень вкусно было…
Он, держа в руках кувшинчик с уксусом и ложку, чуть ли не с выражением ужаса сказал:
- Но, понимаете, ведь не полагается… Это совсем не то… Ведь мне-то все равно… Я о вас мнения не изменю… Но… понимаете…
Под влиянием водки и того обстоятельства, что Аверченко был милым человеком и с ним можно было, несмотря на несравнимую разность положения, говорить свободно, - я сказал:
- Аркадий Тимофеевич, честное слово, наплевать мне на ресторанные и великосветские этикеты и традиции, плевал я на них, в великосветское общество меня все равно не пустят, а ел я так, как мне было приятно…
- Дело не только в этом, - не унимался Аверченко. - Ведь вы писатель. А вдруг вам придется в рассказе описать обед?… Почему вам не знать, как его нужно есть?
Тут я вспылил:
- Верьте мне, никогда не буду описывать обедов - черт с ними! Клянусь, совсем о другом буду писать.
Мы продолжали обедать и беседовать - было весело, вино и водка делали свое дело, но, несомненно, в глазах Аверченко я что-то потерял. Плебейские мои вкусы и навыки были далеки от него, вернее, он хотел быть далеким от них.
И как это сидело в нем - особняком - точно были два человека: один писатель, чуткий, умный, доброжелательный человек, прекрасный редактор, умевший по-настоящему интересоваться чужим творчеством, а другой - пожилой франт в лакированных туфлях, в шутовских пестрых костюмах с иголочки, ресторанный джентельмен, соблюдатель великосветских правил, человек, старающийся для чего-то быть снобом…
Окончание следует.
Публикацию подготовил Дмитрий Неустроев
* ДУМЫ *
Андрей Громов
Человек хотящий
Секс как культурная доминанта
Мой приятель почти восемь лет проработал в скорой помощи. Все эти годы он вел весьма примечательные записи. Записывал то, что говорили его пациенты, когда думали, что произносят свои последние слова, перед своим последним собеседником - врачом скорой помощи (далеко не всегда, но бывало, что это и вправду оказывались последние слова). Так вот, когда я читал этот уникальный документ, то больше всего меня поразило, что никто не говорил о сексе. Среди многочисленных записей о непоправимых ошибках - не было ни одной про скудный донжуанский список, про «я так и не переспал с ней (с ним)». Секс не упоминался и среди размышлений о том, что жизнь прожита не зря. Даже самый жесткий и циничный жанр предсмертных излияний (по мне, самый драматичный и интересный) - шутки над собой, смертью и жизнью - и те обходились без темы секса.
Впрочем, в тотальном забвении темы секса перед лицом смерти ничего удивительного нет - Эрос и Танатос совсем не братья. А вот сам факт удивления, что сексуальных воспоминаний в карете скорой помощи нет - и вправду удивителен.
Мы можем думать и говорить что угодно, но на уровне подсознания, я бы даже сказал, культурного кода, в нас заложено представление о всеобъемлющей значимости секса. Пускай не для нас лично (у нас, разумеется, все сложнее), но для «других нормальных людей». Отсюда и подсознательная уверенность, что и перед лицом смерти люди будут непременно говорить о сексуальном счастье и сексуальных неудачах.
Личный опыт говорит нам, что секс - важная, но далеко не доминирующая часть нашей жизни. Сексуальные проблемы, бывает, занимают наш ум весьма навязчиво, но куда чаще бывает, что ум занят и другими проблемами. Мы часто испытываем сексуальное влечение, но большую часть времени решительно обходимся без него. Мы часто предпочитаем сексу обыденные занятия и радости - дочитать книгу, доиграть в компьютерную игрушку, досмотреть фильм, допосидеть в ЖЖ. Однако культурный код диктует другое, неотменяемое, место секса в нашей жизни. Собственно, мы живем в мире, где секс является не столько физиологической, сколько культурной доминантой.
- Вторая мировая (июнь 2007) - журнал Русская жизнь - Публицистика
- 1968 (май 2008) - журнал Русская жизнь - Публицистика
- Безумие (март 2008) - журнал Русская жизнь - Публицистика
- Знамя Журнал 7 (2008) - Журнал Знамя - Публицистика
- Бывший разведчик разоблачает махинации БНД - Норберт Юрецко - Публицистика
- На Западном фронте. Бес перемен - Дмитрий Олегович Рогозин - Биографии и Мемуары / Политика / Публицистика
- Сокровенный человек (апрель 2007) - журнал Русская жизнь - Публицистика
- ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ ОБОРОНЫ ПОСТАНОВЛЯЕТ... - ЮРИЙ ГОРЬКОВ - Публицистика
- Опрокинутый мир. Тайны прошлого – загадки грядущего. Что скрывают архивы Спецотдела НКВД, Аненербе и Верховного командования Вермахта - Леонид Ивашов - Публицистика
- Нефть, PR, война - Мишель Коллон - Публицистика