Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После третьего огневого налета и последовавшей за ним атаки у Никулина в строю осталось девяносто три бойца.
Новый штурм был самым тяжелым и свирепым из всех. Дважды откатывались фашисты и снова бросались, дважды рукопашный бой закипал уже в узких коридорах траншей.
В девять часов утра подступы к переправе находились все еще в руках Никулина. В его же руках находились они в десять часов утра и в одиннадцать… Это может показаться странным, непонятным, невероятным! Фашисты по численности и вооружению превосходили отряд Никулина не в десять, и не в двадцать, и не в пятьдесят, а в сотни раз. Казалось, они должны смять горстку храбрецов мимоходом, не задерживаясь, даже не замедлив своего движения. Между тем они застряли у переправы и не могли сдвинуться. Никулин не пускал их. Огневые налеты, атаки, яростные штурмы сменялись беспрерывно, все выше поднималось солнце, а мост был для фашистов по-прежнему неприступен.
Измотанный, потерявший две трети своего состава отряд Никулина продолжал сражаться с еще большим ожесточением и непреклонностью вопреки всем законам об арифметических соотношениях.
Что поддерживало бойцов, что помогало им в этом бою, беспримерном по неравенству сил? Храбрость?.. Но ведь и фашисты умеют хорошо драться. Здесь, у переправы, фашисты атаковали отчаянно. И все-таки не прорвались и не могли прорваться, потому что Никулин со своими бойцами стоял на своей родной русской земле, оборонял свою родную русскую реку, он сражался за правду, за справедливость, за свой народ! А что могли противопоставить ему фашисты, гонимые в бой лишь страхом ответа за свои злодейства, одержимые только одним низменным стремлением — укрыться от возмездия, спасти клейменую шкуру!.. Здесь, у переправы, не было двух борющихся сторон, здесь были пойманные, прижатые к стене преступники и неумолимые судьи во главе с Никулиным. А за судьями стоял весь народ, требующий справедливости возмездия.
…В одиннадцать сорок фашисты опять поднялись в атаку. И опять она была отбита. В строю у Никулина осталось пятьдесят два бойца. Он сам получил две пули — одну в плечо, вторую — пониже, в руку. Папаша и Фомичев перевязали его.
— Навылет? — спросил он, кривя побелевшие губы.
— Навылет, — ответил Папаша, мигнув Фомичеву. Он не хотел тревожить Никулина и не сказал, что верхняя пуля застряла в кости.
Голова у Никулина закружилась, он покачнулся на широкой земляной скамье, все перед ним затянулось серой пеленой, свет померк. Он услышал голос Папаши:
— Фомичев, давай скорее флягу!
— Ничего, — с усилием выговорил Никулин. — Я сейчас… Ничего…
Лицо его от внутреннего напряжения стало еще бледнее. Он поднял веки. В сером тумане мутно и расплывчато возникло перед ним лицо Папаши. Никулин сердито стиснул зубы — этого еще не хватало! Он командир и не имеет права терять сознание во время боя. Ему удалось преодолеть свою слабость, свет перед ним прояснился.
— Людей остается у нас мало, — сказал он. — Еще одну атаку отобьем как-нибудь, а дальше — не знаю… Мост надо взрывать! — закончил он решительно.
Бессмертие Ивана Никулина
До сих пор Никулин берег мост: пригодится своим, когда подойдут. Теперь приходилось взрывать.
Фомичев выругался:
— Да где же наши?! Что они там — на волах ползут?!
Он не знал, что в это время наши части, направлявшиеся к переправе, добивали в степи немецкую танковую группу, что из шестидесяти пяти немецких танков только двенадцать сумели вырваться и сейчас на полной скорости шли к реке. Не знали об этом и фашисты у переправы. Ошеломленные силой партизанского сопротивления, они притихли. Пулеметы молчали.
— Что-то они затевают, — слабым голосом сказал Никулин. — Мост надо взрывать.
— А как к нему подберешься? — отозвался Папаша.
Никулин молчал, сознавая правоту его слов. Мост, недосягаемый для врага, был так же неприступен и для моряков. Голый берег без единой складки, без единого куста прикрывался огнем пулеметов, артиллерией и минометами. Любой, осмелившийся подойти к мосту, был бы мгновенно уничтожен шквалом огня.
— Да, — сказал Никулин. — К мосту подходов нет. Что же нам делать теперь? Значит, пройдут фашисты?
Папаша хмурился. Фомичев, сузив глаза, смотрел на слепящую от солнца гладь реки с мерцающим быстряком на середине.
— За что же тогда мы столько людей положили? — горячо и порывисто сказал Харченко. — За что, если они все равно пройдут? — Голос его странно дрогнул. — Товарищ командир, разреши мне! Я попробую. Может быть, доберусь! Я по-над самой водой, по кромке…
— Куда ты доберешься? — оборвал его Фомичев. — На тот свет сразу ты доберешься, больше никуда.
— А что же теперь? — вскинулся Харченко, даже слегка подпрыгнув. — Значит, зря братишки погибли?
Фомичев, морщась, досадливо и тяжело отмахнулся.
— Не егози ты. Юзжит над самым ухом, только думать мешает. Не мешай ты, за ради бога!
Но Харченко нелегко было успокоить. Блестя от возбуждения глазами, он продолжал теребить Никулина.
— Я попробую! Пусти, товарищ командир. Убьют так убьют, я смерти не боюсь!
— Дурак ты! — солидно и веско сказал Фомичев. — Тут надо дело делать, фашистов держать, а он о смерти толкует.
Он посмотрел на Харченко с обидным сожалением во взгляде и отвернулся.
— Ну, а сам ты что думаешь? — спросил Никулин. — Твое какое мнение?
— С берега к мосту подойти нельзя, — неторопливо сказал Фомичев. — Даже и пробовать нечего — толку все равно не будет. Значит, надо как-нибудь в обход. Военную хитрость надо применить.
— Водой? — подхватил Никулин, обрадованный тем, что его мысли находят себе подтверждение в словах Фомичева.
— Точно! — сказал Фомичев. — Другого пути к мосту нет. А плавать умеем — не зря матросы. Если берегом сейчас отползти вверх по течению метров на полтораста да потом вплавь поперек удариться, река сама к мосту вынесет, к средним понтонам.
— А гранаты? На себе?
— Плотик маленький можно сделать. Гони да гони его перед собой, вот и все. Вода — она скроет. Солнышко дюже слепит — не разглядят на середине… И я так полагаю, товарищ командир, что для верности надо послать двоих. С одним что случится, второй заменит.
— Кого же пошлем?
— Да сам я и пойду, — просто сказал Фомичев. — Сухопутного человека посылать нельзя, плавает плохо, а вода нынче ледяная. Сухопутный человек такого дела исполнить не может.
— А второго? — спросил Никулин.
— Хоть бы и меня, — торопливо сказал Харченко.
— Плаваешь хорошо? — спросил Фомичев.
— Доплыву как-нибудь, — ответил Харченко неопределенно.
— Ты мне голову не крути! — рассердился Фомичев, — Тут серьезное дело, а он голову крутит! Ты мне отвечай прямо: хорошо плаваешь или нет?
Харченко с неохотой признался, что плавает средне, то есть неважно, но — душа вон! — до моста доберется!
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Апрель. Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
- Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
- Русские долины - Игорь Николаевич Крончуков - Классическая проза / Поэзия / Русская классическая проза
- Нос - Николай Васильевич Гоголь - Классическая проза / Русская классическая проза
- История села Мотовилово. Тетрадь 16. 1930-1932 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
- История села Мотовилово. Тетрадь 5 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
- Книжный на маяке - Шэрон Гослинг - Русская классическая проза
- Кукушонок - Камилла Лэкберг - Детектив / Русская классическая проза
- Как поймали Семагу - Максим Горький - Русская классическая проза