Рейтинговые книги
Читем онлайн Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 121 122 123 124 125 126 127 128 129 ... 148
журналистикой или частными уроками. Привычно живя в мире теорий, не сдержанные практическим знакомством с общественной жизнью, они были готовы из самых чистых и бескорыстных побуждений беспощадно разрушить существующий порядок вещей, дабы осуществить свои грубые представления о возрождении общества. Их разгоряченное воображение рисовало им в недалеком будущем новую Россию, состоящую из самостоятельных федеративных коммун, без всякого чиновничества и центральной власти, – счастливую страну, где каждый добросовестно и как нечто само собой разумеющееся исполняет свои общественные и личные обязанности, где полиция и все прочие меры физического принуждения стали совершенно излишними.

Власти предержащие не так-то просто заразить утопическими мечтами такого идиллического толка, и неудивительно, что даже правительство Александра II с его либеральными и гуманитарными стремлениями в конце концов встревожилось и попыталось остановить поток. К сожалению, принятые репрессивные меры оказались чересчур восточными по характеру. Десятки молодых студентов обоего пола – ибо армия нигилистов включала многочисленный женский контингент – были тайно арестованы и на месяцы брошены в нездоровые тюрьмы, и многие из них в конце концов без обычного суда и следствия отправились в ссылки в отдаленные губернии Европейской России или в Сибирь. Ссылка их, правда, была вовсе не так страшна, как обыкновенно думают, ведь политических ссыльных, как правило, не сажают в остроги и не заставляют работать на рудниках, а обязывают только проживать в указанном месте под надзором полиции. Однако это наказание было достаточно суровым для образованных юношей и девушек, особенно когда им приходилось жить среди населения, состоявшего исключительно из крестьян и мелких лавочников или сибирских туземцев, где не было никакой возможности удовлетворить даже самые элементарные мыслительные потребности. Для тех, у кого не было личных средств, наказание оказывалось особенно суровым, потому что государство выделяло лишь жалкие ежемесячные гроши, едва достаточные для покупки самой грубой пищи, а возможностей дополнить скудное казенное содержание за счет умственной или физической работы было не так много. Во всех случаях обращение со ссыльными уязвляло их чувство справедливости и усиливало недовольство их друзей и знакомых. Вместо того чтобы стать сдерживающим фактором, этот порядок вызывал чувство глубокого негодования по отношению к властям и в конце концов обратил немалое число сентиментальных мечтателей в активных заговорщиков.

Поначалу не было ни заговора, ни организованного тайного общества – ничего такого, что в Западной Европе могло бы стать предметом уголовного разбирательства. Студенты собирались друг у друга, обсуждали запрещенные книги по политическим и общественным наукам, иногда члены кружка писали короткие эссе на обсуждаемые темы в революционном духе. Это называлось взаимным обучением. Разные кружки и группы наладили между собой личные отношения не только в столице, но и в провинциях, так что рукописи и печатные издания передавались из одного кружка в другой. Время от времени полиция перехватывала эти академические изыскания и совершала облавы на посиделки студентов, которые собирались только ради разговоров и дискуссий; и новые аресты только усилили враждебное отношение к властям.

В процитированном выше письме говорится, что революционные идеи овладели людьми всех классов, всех возрастов и всех занятий. Возможно, так было в Петербурге, но этого нельзя было сказать о провинции. Там помещики были настроены совсем по-другому. Им приходилось решать множество неотложных практических задач, которые оставляли мало времени для идиллических фантазий о светлом будущем. Их крепостные получили свободу, и оставшуюся от их имений землю нужно было реорганизовать на основе свободного труда. Они не желали еще больше усугублять беспорядок, созданный этими глубокими юридическими и экономическими изменениями, и вовсе не считали, что могут обойтись без центрального правительства и полиции. Наоборот, правительство было им крайне необходимо для того, чтобы получить хоть немного наличных денег для переустройства имений в новых условиях, а полицейскую систему следовало только укрепить, чтобы принудить бывших крепостных выполнять их законные обязанности. Поэтому такие люди и их семьи были куда более консервативны, нежели те, кого обычно называли «молодым поколением», и, естественно, они сочувствовали «мещанам» в Санкт-Петербурге, встревоженным крайностями нигилистов.

Однако даже помещики не были уж совсем свободны от политического недовольства и стремлений, как того хотелось бы властям. Они не забыли того, как самодержавие и бюрократия подготовляли отмену крепостного права, и их негодование лишь отчасти улеглось благодаря тому, что им было позволено выполнять постановления закона без особого вмешательства бюрократов. Вот вам и все недовольство. Что же до реформаторских стремлений, то они полагали, что в качестве компенсации за согласие на свободу для крепостных и за экспроприацию примерно половины земли они должны получить широкие политические права и быть допущены, подобно высшим классам Западной Европы, к управлению страной. В отличие от пламенных молодых нигилистов Петербурга они не хотели ни упразднить, ни парализовать центральную власть; чего они хотели, так это лояльно сотрудничать с нею и давать ей советы по важным вопросам через представительные органы. Они образовали конституционную группу, настолько умеренную в своих целях, что ее можно было использовать как удобный предохранительный клапан для взрывоопасных сил, которые неумолимо нарастали в глубине общества, но она так и не сумела снискать расположения в чиновном мире. Когда некоторые ее руководители осмелились намекнуть в печати и в лояльных обращениях к императору, что правительству не мешало бы советоваться со страной по важным вопросам, их почтительные предложения были встречены с холодностью или резко отвергнуты бюрократией и самодержавной властью.

Чем больше революционные и конституционные группы стремились укрепить свои позиции, тем больше усиливались реакционные тенденции в официальном мире, получившие в 1863 году огромный импульс от польского восстания, которому сочувствовали нигилисты и даже некоторые либералы. Студенты Санкт-Петербургского университета, например, возмутили своих более патриотично настроенных соотечественников тем, что устроили демонстрацию в поддержку Польши.

Эта опрометчивая попытка поляков вернуть себе независимость любопытным образом сказалась на русском общественном мнении. Александр II с горячего одобрения более либеральной части образованных классов занимался созданием для Польши почти полной административной автономии под руководством наместника – русского великого князя; и брат императора Константин готовился осуществить этот план в духе великодушия. Вскоре выяснилось, что поляки хотят не административной автономии, а политической самостоятельности в границах до первого раздела! Положившись на ожидаемую помощь западных держав и тайное попустительство Австрии, они подняли знамя восстания, и из нескольких мелких успехов пропольская печать раздула крупные победы. Когда новость о восстании разлетелась по России, на минуту возникла неуверенность. Те, кто несколько лет подряд по привычке превозносил свободу и самоуправление как условия прогресса, кто горячо сочувствовал всякому либеральному движению, будь то на родине или за границей, кто выдвигал добровольную федерацию независимых коммун в качестве идеального государственного устройства, не

1 ... 121 122 123 124 125 126 127 128 129 ... 148
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес бесплатно.
Похожие на Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес книги

Оставить комментарий