Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Всё может быть. Но, спрашивается, за каким лешим Лелевелю конспиративно встречаться с обычным рантье?
Каминский прав. И ключевое слово здесь — конспиративно. Если бы целью встречи были какие-то обычные дела, чего ради ехать к чёрту на куличики, да ещё в компании Зыха? И этот саквояж…
Закономерность проявилась вновь, — на следующий день после визита председателя в обшарпанный дом на улице Капуцинок наш кассир Водзинский устроил очередную раздачу вспомоществования неимущим эмигрантам. И сдаётся мне, источником денежного благодеяния был тот самый саквояж. Ничего другого на ум не приходит. То ли фантазия бедная, то ли другого варианта просто нет. Похоже, адрес «пещеры Лейхтвейса» установлен.
Правда, следом возникают новые вопросы. Встретиться, забрать благословенный саквояж, обменяться парой слов и раскланяться — всё это требует никак не больше четверти часа. А Лелевель с Зыхом провели в доме часа два. Стало быть, о чём бы ни шёл разговор, парой слов дело не обошлось… Что ж за темы такие обсуждает вождь польской эмиграции с незнакомцем? И с какой стати тот проявляет трогательную щедрость по отношению к Комитету? Редкостный филантроп, должно быть…
Вопросы множатся, ответов нет. Хочется думать, — пока. Каминский сегодня утром встал в дозор у дома, где квартирует незнакомец. Вечером встретимся, расскажет, что удалось выяснить.
Я уже почти пришёл, а до заседания ещё больше получаса. Решив скоротать время за чашкой кофе, захожу в ближайшее кафе и сажусь за свободный столик. Расстегнув пальто, делаю заказ. Кладу на столешницу свежий номер «Фигаро». Отхлёбываю кофе.
— Могу присесть, мсье?
Рядом стоит невысокий светловолосый человек в сером пальто и мягкой шляпе. На чисто выбритом лице с кривоватым носом застыла скромная улыбка. В кафе есть свободные столики, но если он хочет присесть рядом со мной, то зачем же отказывать приятному человеку?
— Да, прошу.
— До чего же мерзкая нынче погода, — жалуется светловолосый, заказав кофе и положив перед собой свёрнутый в трубку выпуск «Фигаро». По совпадению, также свежий. Ничего не попишешь, любимая газета парижан, — хоть коренных, хоть приезжих.
Осудив погоду и выразив надежду, что к Рождеству она всё-таки улучшится, поднимаюсь. Пора на заседание. Беру «Фигаро», но не свой, а незнакомца. Тот и бровью не ведёт.
Зайдя во двор дома, что неподалёку от особняка, раскрываю газету. Между седьмой и восьмой страницами нахожу небольшой, слегка приклеенный лист бумаги. Он густо исписан. Быстро читаю письмо. Затем перечитываю, обращая особое внимание на некоторые фразы, и рву лист на мельчайшие обрывки, тут же выброшенные в ближайший мусорный бак. Следом летит газета. Она своё дело сделала.
Теперь можно идти. По пути прокручиваю в памяти текст. На посторонний взгляд он вполне обычный, письмо как письмо. Но у этих строк есть двойной смысл — специально для дотошного читателя вроде меня.
Кивнув Мацею, прохожу в особняк, оставляю пальто в гардеробной и поднимаюсь наверх, в кабинет председателя. Раскланиваюсь с коллегами по малому совету. Вместе со всеми встаю, когда в комнату входит Лелевель.
С председателем в кабинет зашли двое: Зых и какой-то незнакомый человек, молча занявший стул в сторонке. Зых, как всегда, уселся по правую руку от профессора, словно подчёркивая близость к руководителю. Круглое совиное лицо начальника службы безопасности выглядело сонным. Зато Лелевель казался непривычно взволнованным. На нём красовался любимый фиалковый сюртук, одеваемый исключительно в торжественных случаях.
— Панове, добрый день! — звучно произнёс он. — Начать сегодняшнее заседание хочу с сообщения. Вчера в отеле Рамбуйе мы встретились с князем Адамом Чарторыйским. О его предложении обсудить возможное сотрудничество наших организаций я вам уже рассказывал. Так вот, обсуждение состоялось…
Судя по словам Лелевеля, оно ни к чему не привело. Князь мягко, однако настойчиво убеждал председателя в эффективности дипломатической тактики и стратегии, которая непременно вынудит Россию пойти на уступки и предоставить Царству Польскому полную независимость. Англия, Франция, Бельгия, Италия, некоторые германские княжества готовы оказать на императора Николая весь необходимый нажим. Возможно, подключится и Турция, озабоченная усилением Российской империи.
— Князь считает, что его огромными стараниями дипломатический фронт против Николая уже создан и не сомневается в конечном успехе, — продолжал Лелевель, постукивая длинными тонкими пальцами по массивной столешнице.
— А князь не уточнил, в каком веке наступит этот успех? — едко спросил Ходзько, вызвав ухмылки участников заседания.
— Вероятно, в одном из ближайших, — откликнулся Лелевель с характерным сухим смешком. — В свою очередь, я указал князю на более надёжный и радикальный способ достичь наших общих целей. Это вооружённая борьба за независимость.
— И что же князь? — уточнил дотошный Гуровский.
— Ну, все подробности дискуссии на сей счёт позвольте не уточнять, — она длилась не меньше часа… («Да уж, сделайте одолжение», — хмыкнул Мазур.) Важно, что князь и его сторонники этот путь решительно отвергают.
— Крови боятся, — полувопросительно-полуутвердительно бросил Лех с ноткой презрения.
— И это тоже… Но, главное, не верят в силу народа, в его патриотизм, в его решимость отстаивать свою свободу. Они забывают, что солнце не светит рабам! — Голос Лелевеля набрал драматическую высоту. — Ну что ж… Точки над «i» расставлены. Стало окончательно ясно, что нам с кликой Чарторыйского не по пути. Мы не враги, но и только. Каждый пойдёт своей дорогой.
— Правильно! Долой иллюзии! — одобрительно сказал Осовский.
— И сегодня я объявляю начало практической подготовки восстания, которое мы много и предметно обсуждали в предыдущие месяцы! — закончил Лелевель.
Заветное слово «восстание» прозвучало столь же энергично, сколь и неожиданно.
Дав паузу, чтобы члены комитета осознали смысл его слов, председатель добавил негромко:
— Пришло время, панове…
Встал, опираясь руками на столешницу. Окинул пристальным взглядом соратников. Ближайшие из близких. В каком-то смысле его личная гвардия советников и воинов.
Всегда бесстрастное лицо Ходзько выразило волнение.
Тучный Гуровский подался вперёд.
Глаза Леха блеснули сумасшедшей радостью.
Сжав кулаки, Мазур решительно кивнул, словно подтверждая, — да, мол, пора.
Побледневший Осовский хрипло произнёс:
— Наконец-то!
Резко поднявшись, затянул дрожащими губами «Еще Польска не сгинела!»[15] Остальные, шумно отодвигая стулья, последовали его примеру. Пели громко и вдохновенно, дирижируя руками и смахивая слёзы. Звучало, может быть, и нестройно, однако в музыке ли дело? Мысли и чувства были едины — вот главное.
— Благодарю вас, панове, — тихо сказал Лелевель, когда песня стихла. — Наш общий порыв считаю добрым знаком перед началом судьбоносного дела. Прошу всех садиться. Кроме пана полковника.
Незнакомец, пришедший с председателем, остался стоять под пристальными взглядами собравшихся.
— Хочу представить вам, друзья, руководителя будущего восстания, — с торжественной ноткой произнёс Лелевель. — Полковник Иосиф Заливский, прошу любить и жаловать.
Одёрнув дурно пошитый сюртук табачного цвета, полковник слегка поклонился. Было в
- 'Орлы Наполеона' - Александр Григорьевич Домовец - Исторические приключения
- Киевский лабиринт - Иван Иванович Любенко - Исторический детектив / Полицейский детектив
- Киевский лабиринт - Иван Любенко - Исторический детектив
- Сокровища Государя - Елена Колос - Исторический детектив
- Страшный советник. Путешествие в страну слонов, йогов и Камасутры (сборник) - Алексей Шебаршин - Исторические приключения
- Граф Феникс - Николай Энгельгардт - Исторические приключения
- Граф Монте-Кристо ( с иллюстр. ) - Александр Дюма - Исторические приключения
- Дело бога Плутоса - АНОНИМYС - Исторический детектив
- Граф Соколовский и две чашки чая - Александр Свистула - Исторический детектив
- Тайна персидского обоза - Иван Любенко - Исторические приключения