Рейтинговые книги
Читем онлайн Чешежопица. Очерки тюремных нравов - Вячеслав Майер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 51

— Объясните мне, — просит пидор Женя Шайдуров, — есть ли секрет уменьшения. В сказках все могут быть маленькими, индейцы головы так сморщивают, кукольными делают и волосы на голове их сгущаются, инженер Сипливый в зернышках моторы размещает и они работают. Вот бы мне этот секрет раскрыть, превратился бы я в клопика, жил бы так, не высовываясь, припеваючи, в разных трещинах и щелях.

Как много знает человек, который окружен людьми, семьей, братьями и сестрами, соседями, добрым пространством жития, молитвами и повествованиями, древними обычаями и традициями — он связан с Богом в бессмертном круговороте жизни. Если же человек этого лишен, он может удивляться тому, что, оказывается, свиное сало можно жарить, можно жить, не донося (не сексотя) на соседа, знать, что у тебя никто никогда не украдет вещи. Он, однако, не приходит в изумление, когда встречаются два мира: Детства и Антидетства; Бога и Дьявола. Мир Антидетства — дома ребенка, приюты, шагистика, одинаковая однополая одежда, казенные воспитатели, грязь, запахи, кровати, тумбочки.

Отрядник требует: «Напиши рапорт на имя начальника колонии, почему ты, осужденный Андрей Федоров, вскрыл себе вены».

Начальнику ИТК-2 от Федорова Андрея Петровича, 1968 года рождения, осужденного в 1986 году по статье 144 часть 2 УК РСФСР к четырем годам общего режима. Начало срока 06.08.86, конец срока 06.08.90.

РАПОРТ

Я вскрыл себе вены потому, что вчера освободился по УДО дядя Коля Сучилов. Мы с ним жили в одной семье. Он делился со мной посылками, одеждой, подарил теплые носки, угощал и говорил: «Держись, Андрюша, как выйдешь на волю, так приедешь ко мне, будешь мне сыном». В его колхозе много работы, много пустых домов, где я буду жить человеком.

ДУША В РАЗВИЛКЕ

До мистической густоты, до предела наполнения зоны и тюрьмы полны слухами. Приход по этапу нового зэка, появление начальства или какой-нибудь комиссии, с акцентом прочитанное слово в газете, полученное письмо с воли, изменение в правительстве, обкоме, прокуратуре, ЦК КПСС, сообщение о заседании Верховного Суда СССР об очередном «усилении» или «повышении», домысел свой или с воли переданный — все истолковывается особым зэковским способом. Сотни тысяч людей, по их убеждению, попадают в запретки «вообще ни за что». За примерами ходить не надо — все при социализме воруют, даже верующие сектанты, и он, горемычный, попробовал. Дружков не посадили, отмазали, а его сделали козлом отпущения. Другой повздорил с женой, она по совету доброхотов — бегом к ментам и пишет заявление. Менты его — в сейф, знают, что пригодится.

Где вы, российские мудрые книги XV-XIX веков — «Домострой» разных изданий, «Добротолюбие», многотомники Адольфа Книгге, где вы, советы духовных отцов, матушек и монахов, неспешных попов, строгих пасторов, мудрых раввинов, сердобольных мулл и стойких в тяготах жизни лам? Не знают, человеки социализма, как по-человечески вести себя, и никто их не учит. Как овчарка набрасывается жена на пьяного мужа — проклятья, ругань. Забыли, что с выпивохами ни в коем случае нельзя вступать в пререкания и скандалы, они же не владеют собой, они во власти дурмана. Рукоприкладство — его бы применять для ремесла, для дела, хозяйства, двора, но отнюдь не для избивания ближних. Колотит жену муж, и мужа жена не так уж редко, родители бьют детей, дети — родителей. Бегут с жалобами в парткомы, профкомы, райкомы, обкомы, милицию. Бюрократия дает делу ход, опрашивают соратников по партии, соседей, свидетелей. Бывает и так: жена уж и забыла о том, что писала на мужа поклепы, живут-поживают, картошку в мундире чистят и радуются. И вдруг приходит по почте (чаще приносят с нарочным, ибо прокуратура и суды экономят на всем) повестка в суд. Дома переполох. Выясняется, что вызывают в суд мужа за истязание жены. Подруга подтвердить отказывается, а другие свидетели — за дачу ложных показаний на суде полагается тоже наказание — подтверждают. Прямо с суда мужика уводят на пару лет в систему общего режима. Жена ревом исходит: что наделала, точнее наделали — хозяйство разваливается, сено косить некому, дрова колоть не под силу, чурки тяжелые, корявые, узловатые. Чтобы у Петьки пилу «Дружба» взять для распила хлыстов, надо его напоить и, что противно, переспать с обормотом. Все село, которое участвовало в посадке мужа, ныне смотрит на нее косо, в магазине люди отворачиваются. Впору вешаться, да детей жалко. Пишет мужу, просит извинения.

А муж в это время в зоновском беспределе доходит — он опущен, опомоен, опедерастен. Одно упование — на амнистию. Ждет не дождется праздников, круглых дат, скорей бы 40-летие победы над Японией, Германией, Финляндией, Польшей (чем больше побед, тем скорее освободят), 60-летие Советской власти, образования Союза, принятия Конституции. Срок же катится от круглых дат к круглым. И всюду идет сплошной треп-базар об амнистиях: с воли передали, что Плишкинская, Чунская зоны уже закрываются. Вот оно, подтверждение амнистии! Казарму обнесли локалкой, ясно, готовят для другого режима: наш, общий, ликвидируют. Амнистия! Кто-то помилован, что бывает в зоне один раз в десять лет. Ясно, скоро амнистия! Человек в психозе амнистий полностью теряет себя. Он весь в ожиданиях. Подходишь к знакомому и говоришь: «Алексей Васильевич, слышал, что вас скоро амнистируют. Об этом ходят разговоры по зоне». Алексей Васильевич сияет, хотя сам в глубине души знает, что это неправда, туфта. Ожидание хорошего — вся зэковская жизнь. И ты становишься для Алексея Васильевича своим человеком, тебя он обязательно с посылки угостит ломтиком сала.

Другой психоз — отрицание всяких амнистий и на этой почве недоразумения и драки с теми, кто ждет не дождется амнистии. «От коммуняг амнистии не дождешься» — человек не верит. Ему сообщают.

— Хасанова знаешь из седьмого отряда?

— Знаю.

— Так его помиловали, делает прощальное и уходит из зоны.

Не верит, не верит даже, когда зэк на самом деле уходит, когда ему все завидуют и его радости не разделяют. Неверящий усмехается, считая, что Хасанова просто переводят в другой режим или зону. Не верят советские зэки, что кто-то на воле о них думает, страдает за них, милосердствует, сочувствует. Не верят, и в то, что на самом деле людей расстреливают, считают, что посылают на урановые рудники, где они сами коньки отбрасывают. Не верят зэки в людей — жен, отцов, матерей, детей, правителей. Коль так написано на роду, надо лямку тянуть. И вспоминают тех, кто из родни сидел, перечисляют по пальцам — почти все осуждались и редко у кого — каждый второй. Говорят зэки: «Мы потомственные каторжане. Тюрьма — это политика. Так было извечно и так будет всегда. Изменять существующее, конечно, не надо, пусть все посидят, глотнут неволи. В тюрьму следует поверить, как в дом родной, так легче, так скорее привыкнешь к полному переходу к коммунизму — один котел на всех и для всех».

Однако и самые неверящие верят в то, что Запад, Америка все знают об их положении. Рассказывают о том, что буквально через час после Толмачевского кипиша (бунта) об этом с надрывом передавали радио «Свобода», «Немецкая волна», «Голос Америки» и японские станции. Верят потому, что так легче прожить.

Есть и такой психоз, как вера в слово, в писанину, в силу бумаги. Одержимые им пишут во все инстанции (большинство писаний не доходит, их изымают лагерная цензура, милиция, КГБ. Почтовым перехватом заняты сотни людей, только в маленькой по населению Читинской области на перехвате в почтамте работало 76 человек), передают на волю через знакомых, тратя на это большие деньги. Реально письмо может дойти, если попадет из рук в руки, это знают опытные зэки и содержат при зонах (поселках) специальных нарочных. Посылать через другие населенные пункты, скажем, в Иркутск через знакомых в Ужгороде, бесполезно, так как вся информация от зэка и вся вообще информация к его родне проверяется. Передача только простой ксивы за зону стоит 25 рублей, а нарочного послания — сотни рублей.

Писаки придумывают все новые версии своего дела и в них верят, точнее влюбляются. Пишут и ждут, пишут годами — ждут месяцами. Без этого уже и жить не могут, всем рассказывают, куда написали. Этих графоманов не любят все — особенно начальство, так как они записываются на каждый прием, к каждому встречному-поперечному: к начальнику зоны, к прокурору, к приехавшему для встречи с преступными массами академику-землевладельцу Терентию Мальцеву, даже к бывшим ворам в законе, доживающим под присмотром ментов и ими возимыми по зонам, где они, впав в старческий маразм, живописуют пагубность жизни в воровском законе. Мудрые начальники, загодя, до приезда комиссий перепроваживают писак в ШИЗО и ПКТ, чтобы глаза не мозолили, ибо они имеют обыкновение после слов начальства: «Вопросы к нам есть?» их задавать и «влезать со своим делом». Пишут они коряво, безграмотно. А уж когда кто-то им грамотно и слезливо напишет, то эту бумажку берегут, лелеют. Всем дают читать и ждут оценки. Когда скажешь: «Как это ты здорово написал, умно объяснил», считай, владелец письма попался на крючок. Далее он обязательно спросит: «Ты думаешь, это разжалобит верха?» — «Конечно».

1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 51
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Чешежопица. Очерки тюремных нравов - Вячеслав Майер бесплатно.
Похожие на Чешежопица. Очерки тюремных нравов - Вячеслав Майер книги

Оставить комментарий