у него короткие и жесткие как щетка. Он весело засмеялся, просияв своими белыми жемчужными зубами.
Поздоровались с женщинами. Одна была старуха негритянка, две другие помоложе, мулатки.
— Это писатель, — сказал Пако. — Хочет с вами поговорить.
Женщины смотрели на меня вопросительно.
— Давно вы здесь живете?
— Да, уж, наверное, годов десять, — ответила старуха. Голос у нее был низкий, грудной. — А раньше жили в Луйано!
Луйано — трущобы Гаваны. Это был огромный поселок с домами, построенными из кусков фанеры и картона, с пыльными улицами, на которых копошились беспризорные дети.
— Теперь Луйано нет! — пояснил Пако. — Фидель переселил людей и направил туда бульдозеры. Они уничтожили весь этот позор Гаваны к чертовой матери.
— Вы проходите в дом, компаньеро, — любезно предложила женщина, которая до сих пор не произнесла ни слова.
Миновав открытую дверь, мы попали в круглый холл, стены которого были отделаны белым мрамором. Здесь стояла детская коляска, два корыта для стирки. Поперек холла натянута веревка, и на ней детские распашонки. У стены шкаф. На полках видны книги, утюг, старые одеяла.
— Это у нас общая зала, — пояснила женщина. — А здесь жилые комнаты. Вот сюда, пожалуйста.
Она сделала несколько шагов по коридору и открыла дверь направо.
В комнате было тесно. Посредине стоял стол, у одной стены — кровать, у другой — диван. Были здесь и шкаф, и комод с зеркалом.
А женщина уже вела нас дальше по коридору, на кухню. Каждая семья имеет свой маленький столик и полку с нехитрой утварью. Я оглядел кухню, и на меня повеяло детством. Людям моего поколения хорошо знакомы эти общественные кухни.
Я родился, когда шел восьмой год Октябрьской революции. Родители тогда получили комнату в доме богатого торговца в Среднетишинском переулке. И так же была завалена всяким барахлом огромная прихожая, так же в беспорядке висели кастрюльки на кухне. «Все повторяется, — подумал я, — хотя и на другой стороне Земли».
— Когда хозяин этого дома узнал, что его фабрику национализировали, — сказала женщина, — он повесился. Вон на той перекладине. Видите, — женщина показала на внушительную потолочную балку в холле.
Мы постояли еще некоторое время молча, испытывая какое-то странное чувство неловкости и грусти в этом чужом доме.
— Значит, во всех этих богатых особняках теперь живут рабочие люди? — нарушил я молчание.
— Если хозяева не удрали, они живут в своих домах, — ответил Пако. — Мы терпимо относимся к ним. Ну конечно, если у него было пять домов, то четыре отобрали. Но за них правительство выплачивает бывшему хозяину компенсацию. Все по-джентльменски, однако проблема жилья решается не только за счет домов богачей. В Гаване появился новый район Аламар. Если хочешь, поедем туда, — предложил Пако.
Мы попрощались с женщинами и направились к машине.
У других богатых особняков тоже сидели простые женщины и разговаривали о чем-то. И только в садах некоторых домов, на хорошо подстриженной траве, как и в прежние времена, стояли шезлонги, в них расположились пожилые люди. Мужчины курили, женщины вязали. Своим видом эти люди говорили: они здесь хозяева, хозяева этих домов, хозяева улицы…
Машина выехала на широкую набережную Малекон и помчалась вдоль берега моря. Ветер гнал по морю волны, завивая белые барашки. Волны тяжело бились о серые камни набережной, и мелкие брызги взлетали высоко вверх, образуя на солнце радугу.
Район Аламар находится в стороне от центра. Но он хорошо виден издали — новенькие, похожие друг на друга пятиэтажные блочные дома стоят в ряд, образуя улицы, площади, скверы… И от того, что дома были такие новые, что походили друг на друга, что по соседству с ними продолжалось строительство, торчали подъемные краны, виднелись груды кирпича и песка, — от всего этого на меня опять повеяло чем-то родным, московским.
— Два года назад здесь ничего не было, — сказал Пако, — а сегодня уже живут пятьдесят тысяч семей. Главным образом рабочие. Мы называем это «экспериментом Фиделя». Начался он здесь, в Аламаре, а сейчас распространился на всю страну. Ведь на Кубе не было квалифицированных строительных рабочих.
— Как это — не было? — удивился я.
— Многоэтажные отели и фабрики строили иностранные компании. Они приглашали на эти стройки опытных людей из США. А кубинцы использовались на вспомогательных работах. Теперь, когда многое нужно строить заново, встала проблема рабочих строителей. Фидель предложил создать микробригады, по тридцать три человека в каждой. Любая фабрика, любое учреждение, желающее построить для своих сотрудников жилой дом, могут получить от государства для строительства все, кроме рабочей силы. Хотя архитектор и инженер тоже выделяются государством.
Пако свернул с шоссе, проехал метров сто по разбитой грузовиками песчаной дороге и остановился. Строители сидели за сколоченным из досок столом, обедали. На столе хлеб, яйца, бутылки с апельсиновым соком.
Пако представил меня рабочим.
Стряхнув с колен крошки хлеба, поднялся человек в очках.
— В нашей бригаде, как и во всех, тридцать три человека, — сказал он. — Все мы с табачной фабрики «Партагас». Я — бухгалтер. Это — слесарь. А это табачники. Наши места на фабрике не заняты. Мы получаем там зарплату. А наши товарищи — ну как вам это сказать — они сдвинули ряды и выполняют работу за нас. В субботу и воскресенье сюда приходят все рабочие со своими домочадцами и помогают нам. Всем хочется поскорее вселиться в новый дом!
Мы с Пако шагали по улице: асфальт был новенький, черный, еще не заезженный шинами автомобилей. Некоторые дома были недостроены. На стеклах окон виднелись крупные капли побелки. В подъездах у дверей стояли бочки с краской. Тут и там — кучи строительного мусора.
Мы увидели уже и заселенные дома с пестрыми занавесками на окнах, с вымытыми ступеньками у входа. В отличие от наших блочных домов эти — поизящнее, понаряднее. Изящность придают балкончики, нарядность — яркий цвет стен. А может быть, эти дома кажутся наряднее потому, что над ними — синее кубинское небо, а совсем неподалеку плещется изумрудное море.
Внимание мое привлек небольшой плакатик на свежевыкрашенной зеленой двери: «Ми каса алегре» («Мой радостный дом»). На плакате был нарисован значок кубинской федерации женщин.
После второго звонка дверь открыла молодая женщина с ребенком на руках, за материнскую юбку держался мальчик лет пяти. Глаза у него были большие и испуганные.
— Вы, наверное, ошиблись? — спросила женщина.
— Нет, сеньора, — ответил Пако. — Мы хотим познакомиться с вами, узнать, как живете.
— Живем хорошо! Проходите. Меня зовут Мария Санчес.
Переступив порог, мы очутились в просторной, хорошо обставленной комнате: стол, сервант, два кресла, журнальный столик и наш советский телевизор «Электрон». Кроме столовой, в
