впопыхах. Это будет самая ужасная месть, какую только можно вообразить. Она нанесет удар там, где Цезарь не ждет, застанет его врасплох и ввергнет в пучину отчаяния.
LXXVIII
Пропретор Испании
Рим
61 г. до н. э.
Итог sortitio, жеребьевки при распределении провинций среди пропреторов текущего года, стал для Цезаря благословением богов: ему досталась Дальняя Испания. Вряд ли его ожидало там блестящее будущее, но он стремился покинуть Рим, и пропреторство было скорее способом отвлечься, нежели обязательством. В Сенате он был одинок, а его заимодавцы требовали срочной выплаты как минимум восьмисот тридцати талантов из общей суммы долга, накопившегося после многолетней дорогостоящей подготовки к выборам – в квесторы, эдилы, великие понтифики и, наконец, в преторы. И это не считая дополнительных расходов, которые он нес как смотритель Аппиевой дороги и как эдил. Красс снова дал ему поручительство на эту сумму, что позволило Цезарю уехать в Испанию с согласия заимодавцев: те знали, что, если он в течение года не вернется с деньгами, поручитель погасит долг. Последний толчок к отъезду дала Аврелия.
– Но суд по делу о преступлении в праздник Благой богини еще не завершен, матушка, – не без тревоги заметил Цезарь.
– Об этом мы позаботимся сами, – сказала Аврелия, имея в виду себя и старшую сестру Цезаря, которая присутствовала при разговоре. – Все, что происходит в дни Благой богини, касается только женщин. А значит, этим неприятным делом займемся мы, женщины семьи Юлиев. Будем сообщать тебе новости, и к тому времени, когда ты вернешься из Испании, все будет решено. Ты получишь развод, в Общественный дом вернутся мир и спокойствие. Поезжай в Испанию.
Кордуба[99], Дальняя Испания
61 г. до н. э.
Цезарь последовал совету матери и отправился в Кордубу, где сразу же окунулся в местные дела. Сразу по прибытии он заметил, что в Дальней Испании, охватывавшей большую часть юга Испании и западную часть Пиренейского полуострова, от реки Таг[100] до атлантического побережья, население страдало от резкого повышения налогов, которое вынудило многих покинуть свои дома и пойти в разбойники.
В гражданской войне против оптиматов, возглавляемых Метеллом Пием и Помпеем, некоторые области поддерживали Сертория. В отместку Метелл наложил на сторонников популяров колоссальную дань. Цезарь смело отменил все эти налоги и вдобавок издал закон, согласно которому задолжавший гражданин обязан был, пока выплачивает долги, передавать своим заимодавцам только две трети годового дохода, а одну треть мог тратить на жизнь и содержание семьи.
Это успокоило провинцию. Оставалось решить, что делать с вторжениями извне: лузитанские племена к северу от Тага неоднократно нападали на южные колонии, где уже заметно чувствовалось влияние Рима. Переговоры прошли неудачно, и Цезарю стало ясно, что единственный выход – военное вмешательство.
Однако лузитанские племена опустошали эти земли десятилетиями. Лузитаны были многочисленными и сильными, к тому же привыкли воевать.
Цезарь знал, что не сможет начать поход против них в одиночку.
Лабиен остался в Риме.
К кому же обратиться?
Гадес
61 г. до н. э.
Цезарю нужен был тот, кому он мог доверять. Он вновь отправился в Гадес и посетил храм Геркулеса. Его сопровождал все тот же Луций Бальб, самый влиятельный испанец в городе.
– Ты должен отправиться со мной, Бальб, – сказал ему Цезарь, стоя в дверях храма. Они любовались статуей Александра Македонского.
В последний раз Цезарь видел эту статую квестором. С тех пор он побывал смотрителем Аппиевой дороги, римским эдилом и претором, был избран великим понтификом. Защищает ли его Александр? Слышат ли боги его молитвы?
– Куда? – спросил Бальб.
В прошлом он сотрудничал с Метеллом Пием и, прежде чем соглашаться, желал точно знать, чего именно ожидает от него новый пропретор.
– Я собираюсь переправиться через Таг и напасть на лузитан[101], – объявил Цезарь. – И это будет не просто набег. Я хочу подчинить их Риму. Рядом со мной должен быть человек, которого уважают во всей провинции. Со средствами, связями и умом. Способный смело сказать, что я ошибаюсь, если я ошибаюсь. Я подумал о тебе.
Замечание было весьма лестным, но испанец колебался: нападение на лузитан выглядело не военной прогулкой, а крупным столкновением.
– Какими силами ты располагаешь? – осведомился он.
– Двадцать когорт.
– Два легиона, – задумчиво процедил Бальб. – Не так много. За Тагом начинаются гористые и очень неприветливые земли, прекрасно подходящие для всевозможных засад. Лузитане в этом деле искусны.
– Знаю. А потому хотел бы набрать еще с десяток когорт. Целый дополнительный легион – у меня будут здесь два отдельных войска, я смогу внезапно атаковать противника. Но мне нужно, чтобы ты помог мне набрать этот дополнительный легион, используя свое влияние. Тебя знают во всей провинции. Меня не знает никто. Я бывал здесь когда-то, но я чужак. А ты местный. И еще я хочу, чтобы ты сопровождал меня в походе, став префектом, отвечающим за снабжение войска. Тебя уважают во всех городах, – настаивал он. – Люди готовы иметь дело с тобой, а со мной будут только тянуть время. Я не могу рассчитывать на успех, если не уверен, что в тылу у меня союзники, а не враги. Твое присутствие будет залогом того, что мы получим продовольствие и снаряжение. А местные увидят, что после устранения лузитанской угрозы в этих краях расцветут торговля, землепашество и скотоводство. Поход выгоден всем, но ты должен отправиться вместе со мной.
Бальб вздохнул:
– Ты многого просишь. Это потребует от меня полной самоотдачи.
– Верно, – подтвердил Цезарь и перешел к вопросу, который вертелся у испанца в голове. – Чего ты хочешь от меня… взамен?
Они все еще стояли у подножия статуи Александра Македонского.
– Я хочу в Рим, – признался Бальб. – Я хочу, чтобы после твоего пропреторства ты отвез меня в Рим. Я рассчитываю укрепить положение Гадеса внутри империи, но понимаю, что все важные вопросы решаются в Риме. Я должен участвовать в римских государственных делах, иначе я никогда не добьюсь того, чего желаю для своего города.
– Испанцы не участвуют в римских государственных делах, – сказал Цезарь; таково было положение дел.
– Пока не участвуют, – ответил Бальб, не сводя с него взгляда.
Цезарь тоже пристально посмотрел ему в глаза, но в конце концов улыбнулся и повторил вслед за Бальбом:
– Пока не участвуют… В римских государственных делах пока не участвует ни один испанец, но, если ты поможешь мне, все изменится.
Бальб кивнул и протянул Цезарю руку.
Рукопожатие было крепким.
Тем не менее, прощаясь с Бальбом, Цезарь произнес слова, встревожившие последнего.
– Все будет так, как ты просишь, но лучше бы тебе
