Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет.
– Убираете в доме?
– Нет.
– Ездите верхом?
– Нет!
– Тогда я предлагаю вам свои услуги.
– А сколько лет вам?
– Восемнадцать, – соврала Тереза, которой на самом деле было всего шестнадцать. Она уже знала, что у иностранцев отношение к возрасту романтическое, с налетом инфантилизма, и подростковый возраст у них частенько сильно затягивается. Здесь как раз такой случай. Терезу же никто не баловал, и иногда она себе казалась древним камнем. – Мой брат… – начала она и осеклась. Ни к чему разбалтывать лишнее. Она извлекла из кармана три конверта. – Tomate, perejнl, cebolla, – сказала она по-испански.
– Томат, петрушка, репчатый лук? – уточнила Олив.
Тереза кивнула. Вообще-то она не собиралась ничего дарить. Она рассчитывала по-тихому посадить семена в более плодородную почву герцогини, с тем чтобы потом снять урожай для себя.
– Это вам, – сказала она хозяйской дочери. Она впервые за свои шестнадцать лет делала кому-то подарок.
Олив глянула через плечо в полумрак внутренних покоев. Откуда-то издалека долетали смех Сары и басовитые мужские голоса.
– Давайте их посадим, – сказала Олив.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас.
В хозяйственной постройке на задворках сада Олив нашла две ржавые садовые вилки и одну из них вручила Терезе. Последнюю поразила готовность девушки из богатой семьи вместе с ней выпалывать сорняки и вскапывать твердый грунт. У нее это вызвало прилив счастья, хотя она и попыталась прогнать это чувство. Кто бы мог подумать, что такая девица предпочтет физический труд домашним развлечениям? Тереза посоветовала ей хотя бы надеть башмаки, но Олив, с недоумением поглядев на свои ноги, ответила:
– Да не важно. – Она пошевелила пальцами ног в залатанных носках. – Мне нравится ощущать землю подошвами.
Тереза подумала, что только богатая guiri, у которой больше пар носков, чем мозговых извилин, способна сказать такое. Нечто подобное могла сказать и мисс Банетти, и ее бы сочли ненормальной. Но Олив – тут что-то другое. В этом было столько безоглядной решимости, столько открытости, что Тереза не только простила ей эту причуду, но даже порадовалась тому, что ей наплевать на грязь.
Олив закатала рукава пижамной курточки и подхватила две здоровенные лейки с ключевой водой, стоявшие рядом с колодцем в конце сада. Тереза оценила силу мышц и выносливость бледнолицей, как и то, что она по дороге ни капли не расплескала. Когда они ходили взад-вперед вдоль вспаханных борозд и поливали посадки, Тереза разглядела радугу, переливающуюся в струйках воды. Может, окаменевший грунт и впивался в подошвы Олив, но она ни разу не пожаловалась.
IIIГарольд для начала предложил Терезе протереть полы на первом этаже и снять паутину, соединявшую все углы. С помощью тряпок, полученных из разорванной мужской рубашки, которые Тереза смачивала в миске с уксусом и лимонным соком, она оттерла грязь вокруг фрамуг и сами окна. Она сожгла на плитняке высохшие в саду стебли розмарина и шалфея. В шкафу, в буфетной, Исаак обнаружил два электрических обогревателя и установил их в восточной гостиной, и голые меловые стены, подсвеченные холодным солнцем, постепенно начали вбирать тепло. Он пообещал принести хворост для камина.
Тереза приготовила для Шлоссов ланч из цыпленка, но отказалась сесть со всеми за стол, хотя Исаак приглашение принял. В тот момент, когда она достала из печи готового цыпленка, Олив стало ясно, что у них появилась прислуга. Но вот Исаак… под каким предлогом оставят его?
Настенные часы в столовой подтянули маятник четыре раза.
– Господи! – воскликнула Сара, когда они расселись за столом. Она пребывала в радостном возбуждении, не то что вчера, но в этом были свои риски. – Вот и день пролетел. Как же холодно. А мне казалось, что на юге Испании всегда жара, разве не так?
Она переоделась в домашнюю робу с длинными рукавами, новенькие красные шерстяные брючки и блузку в алый горошек в тон робе. В какой-то момент она покрасила ногти на ногах, и Олив обнаружила на терракотовом полу десяток маленьких квадратиков цвета кино- вари.
– Еще будет жарко, – пообещал ей Гарольд.
В кухне Тереза швыряла на сушильную доску оловянные тарелки, и это напоминало бряцание военного оружия.
– Ну, тогда я достану свой купальный костюм, – решила Сара. – Вы бывали в Лондоне, мистер Роблес? – обратилась она к Исааку, сидевшему слева от нее, и налила ему кофе в белую чашечку. – Вы курите? Как насчет миндаля?
– Да, курю. А миндаля, спасибо, не надо.
– Возьмите мою. Гарольд купил в Малаге несколько пачек. Он курит исключительно немецкие, так что других у нас нет. – Сара запустила пальцы в лежащую на столе пачку и извлекла оттуда сигарету. Браслеты, обильно украшавшие ее запястье, зазвенели. Исаак взял сигарету из протянутых пальцев и закурил.
– В Лондоне я не бывал, – ответил он, сделав на втором слове благоговейный акцент. Название столицы, выведенное каллиграфическими буквами: Генрих Восьмой, Тауэр, Миддл-Темпл. Для Олив Лондон был нечто другое – одинокая прогулка через площадь Сен-Джеймс и дальше, вдоль Молла, в Национальную портретную галерею, к ее любимому Гольбейну, а после – грошовая сдобная булочка на углу Крейвен-стрит, у дома Лайонс, или пешком через парк близ набережной. Вот чего ей недоставало, в отличие от другого Лондона с его утомительной болтовней за коктейлем, нарумяненными женщинами и лимонным ароматом мужского одеколона после бритья и прыщавыми юношами из Оксфорда, которым нечего сказать.
– Сам по себе Лондон еще куда ни шло. – Олив постаралась придать своим словам иронический оттенок. – А вот лондонцы – это нечто.
Мать смерила ее неодобрительным взглядом.
– Я много раз бывал в Барселоне, – сказал Исаак. – И в Мадриде.
Олив подумала о сложенных наверху чемоданах, с которыми они путешествовали, о деревянных ручках, отполированных руками носильщиков, о наклейках из Парижа и Буэнос-Айреса, Марселя и Нью-Йорка, облезающих, как старая кожа Шлоссов, которую они периодически сбрасывают. Многое подзабылось, как будто ей не девятнадцать, а все девяносто.
– А вы всегда жили в Арасуэло? – спросил его Гарольд.
– Да. А в Малаге работаю учителем.
– И чему же вы учите? – поинтересовалась Сара.
– Литографии, – последовал ответ. – В «Школе искусств» Сан-Тельмо[31].
При этих его словах Олив опустила взгляд в тарелку.
– А Гарольд у нас арт-дилер, – продолжала Сара. – Кокошка[32], Кирхнер[33], Климт[34], Клее[35] и все такое. Верите ли, он продает исключительно картины художников, чьи фамилии начинаются на «К».
– Я восхищаюсь Кокошкой, – сказал Исаак, и Олив почувствовала, как ее отец включил внимание.
– Герр Кокошка нарисовал голубые ели в венском детском саду, куда ходила Олив, – уточнила Сара. – Мистер Роблес, у вас великолепный английский.
– Спасибо, сеньора. Я выучил его самостоятельно. У меня есть английские приятели в Малаге, а еще я практикуюсь с Терезой.
– Вы рисуете или только делаете оттиски? – спросил Гарольд.
Роблес помедлил с ответом.
– Немного рисую, сеньор.
– Покажите мне как-нибудь свои работы.
Обычно люди, заявлявшие, что они рисуют, вызывали у Гарольда аллергию. Стоило начинающему художнику узнать, с кем он имеет дело, как он сразу начинал себя вести неадекватно. Или впадал в агрессию, как будто Гарольд утаивал от него нечто такое, на что он мог претендовать, или демонстрировал напускное смирение, которое не могло никого ввести в заблуждение. И вдруг герр Шлосс сам просит молодого человека показать ему свои работы! Олив не раз наблюдала реакцию отца, когда какая-то картина привлекала его внимание: он вцеплялся зубами, обхаживал, льстил, по-отцовски наставлял или становился на дружескую ногу – все что угодно, лишь бы оказаться первым, кто откроет миру нового гения. Удовольствия это не доставляло.
– Мои работы вас не заинтересуют, сеньор, – улыбнулся Исаак.
Гарольд поднял кувшин и налил себе стакан воды.
– Уж позвольте об этом судить мне.
Исаак посерьезнел.
– Если получится, я вам покажу.
– Если получится?
У Олив пробежали мурашки по коже.
– Свободное от преподавания время я провожу в рабочем союзе Малаги. Я их учу читать и писать.
Последовала пауза.
– Ваш отец знает, что вы «красный»? – спросила Сара.
Он снова улыбнулся.
– Сеньора, мне двадцать шесть. Я поступаю так, как считаю нужным. Я поддерживаю рабочие забастовки. Я ездил в Астурию помогать шахтерам. Но я не «красный».
– Жаль. Это было бы очень даже любопытно.
Олив сидела, подложив под себя руки, и смотрела на мать. Вся Сарина жизнь зависела от послушания рабочих, поддерживавших процветающий семейный бизнес, связанный с продажей специй и приправ. Ее независимость зиждилась на трудах ее прадеда, который начинал с торговли апельсинами в Ковент-Гардене, а закончил крупным промышленником и членом палаты лордов. Эти деньги обеспечили их путешествия, и квартиру на Керзон-стрит, и коттедж в Сассексе, и дом на Рингштрассе, и платья от Скиапарелли. Бизнес Гарольда был вполне успешен, но именно Сарино наследство предопределило их судьбу.
- Мужчина с понедельника по пятницу - Элис Петерсон - Зарубежная современная проза
- Черепахи – и нет им конца - Джон Грин - Зарубежная современная проза
- Дом, в котором меня любили - Татьяна Ронэ - Зарубежная современная проза
- Француженки не терпят конкурентов - Лора Флоранд - Зарубежная современная проза
- Еще один год в Провансе - Питер Мейл - Зарубежная современная проза
- Материнское воскресенье - Грэм Свифт - Зарубежная современная проза
- История моего безумия - Тьерри Коэн - Зарубежная современная проза
- Мобильник - Лю Чжэньюнь - Зарубежная современная проза
- Баллада о Сандре Эс - Канни Мёллер - Зарубежная современная проза
- Среди овец и козлищ - Джоанна Кэннон - Зарубежная современная проза