Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот у нас настоящие стрельбы! Мы лежим бок о бок, офицер командует: Eins, zwo, drei, vier… Feuer! Следуют выстрелы, но лишь немногие попадают в мишень. Инструкторы в ужасе! Тут Хуссельштайн собирается с духом и говорит офицеру: «Herr Leutenant, lassen Sie uns bitte schiessen, wie wir es gelernt haben!» («Господин лейтенант, я вас прошу, разрешите нам стрелять по-нашему»). Младший лейтенант, человек открытый и понимающий, уступает и разрешает нам стрелять без команды. Результаты отличные! У Хуссельштайна лучший результат в роте, включая унтеров, по кучности стрельбы. Его награждают большой сигарой. Если бы это было в Германии, ему бы дали внеочередной отпуск на трое суток. Но мы, к несчастью, в России, в стране, которую Хусселынтайн больше не покинет: через год он умрёт от истощения в тамбовском лагере.
После десятка марш-бросков на десять, пятнадцать, двадцать километров, по одному маршу в неделю, мы идём нанести визит в украинскую деревню в тридцати километрах от нас, где жители, немецкие иммигранты, ещё говорят на своём родном языке. В самом начале нашего пребывания в Звягеле нам поменяли наши прекрасные сапоги, предназначенные для солдат на фронте, на обычную обувь, к счастью, в хорошем состоянии. Хотя у меня в Tornister (рюкзаке) ещё остаются две пары отличных шерстяных носков, связанных моей мамой, я уже некоторое время больше не ношу ничего, кроме Fusslappen (русские носки), особенно на марше. Это квадратные куски толстой фланели, в которые мы заворачиваем ноги, точь-в-точь как когда-то пеленали младенцев. В этих Fusslappen я чувствую себя так хорошо, особенно во время маршей, что даже клянусь себе, что когда вернусь, больше никогда не надену обычные носки[29]! Отправляемся рано утром, ещё до рассвета. Тридцать километров пути туда мы проходим без проблем, под безоблачным небом, через леса, поля и луга. Но когда после нескольких часов отдыха надо отправляться обратно, это настоящее мучение. Из-за натруженных ног мы ужасно страдаем. Дорога обратно кажется нам вдвое, втрое длиннее, чем путь туда. Захромавшим разрешают сесть на телегу, им завидуют все остальные, которые еще могут плестись с горем пополам. Вечером, после возвращения в казарму, многие направятся в Revier (лазарет), чтобы подлечить ноги.
Вскоре за первыми письмами последовали первые посылки. Если я правильно помню, у нас было право на одну посылку весом один или два килограмма в месяц. Но у наших семей было право посылать маленькие стограммовые пакеты в неограниченном количестве! В магазинах были картонные коробки размером в одну маленькую книгу специально для этой цели.
С самого начала нашего пребывания в Звягеле мы обнаружили, что соль была большим дефицитом среди гражданского населения. Мы стали получать неимоверное количество маленьких пакетов с солью, которые мы по вечерам выменивали на съестные припасы, особенно на яйца (большую часть населения Звягеля составляли крестьяне, в основном крестьянки, так как мужчины были или в Красной армии, или высланы в Сибирь, или ушли в партизаны). Но рынок соли скоро насытился. Настала очередь сахарина — продукта, неизвестного до прихода немцев. Другие вещи, которые ценили украинки, были швейные иголки и нитки, мулине для вышивания, шерсть. Благодаря этому обмену мы смогли улучшить свой весьма скверный дневной рацион. Однажды я нашёл в посылке пару чулок из искусственного шёлка (вискоза, которую потом заменил нейлон). Вот повезло! В этот же вечер я предложил своё сокровище одной из наших крестьянок, которая до того обрадовалась, что предложила мне взамен целую сотню яиц и большой кусок масла! Я, естественно, разделил свою добычу с моим другом Андельфингером, что не помешало мне съесть за неделю как минимум пять дюжин яиц! Это мне вышло боком — я получил фурункулёз, от которого потом долгое время не мог избавиться.
В ротах ходили всё более упорные слухи, что батальон скоро покинет Звягель и будет переведён во Францию. В это было трудно поверить. Это было бы слишком хорошо! Что, немцы больше не испытывают к нам недоверия? Однако однажды утром Major (командир) объявил перед всеми ротами, что батальон покидает Россию и будет располагаться во Франции… Прекрасно!..
Но эта мера относится только к Reichdeutschen или Altdeutschen (немцы из рейха или немцы по происхождению). На нас как будто ушат холодной воды вылили! Все те, кто получил немецкое гражданство по призыву в вермахт, но происходит из западных стран, находящихся под управлением немецкой администрации, то есть эльзасцы, лотарингцы и люксембуржцы, остаются на месте, так же как и младшие чины, которые ими командуют. Это был конец прекрасной мечты, слишком прекрасной, чтобы быть правдой!
Наши отношения с некоторыми из унтеров улучшались день ото дня, рискуя стать дружескими. Я особенно вспоминаю одного молодого фельдфебеля из Швабии, женатого, отца семейства, человека вежливого, приветливого, понимающего и любезного. Он испытывал отвращение ко всему, что имело отношение к наци и гитлеровцам. Для него самым большим несчастьем, которое могло постигнуть Германию, был приход к власти Гитлера и национал-социалистов. Он так доверял нам (то есть бывшим эльзасским и лотарингским унтерам французской армии), что поверял нам свои самые сокровенные мысли. Он был убеждён (а это было абсолютно немыслимо для немца), что только разгром, поражение в войне избавит Германию от гитлеровского гнёта. Он уехал в отпуск с твёрдым намерением больше не возвращаться, спрятаться до конца войны, при случае уехать в Швейцарию. К сожалению, он вернулся и был убит несколькими месяцами позже в сражении под Шепетовкой.
Некоторые другие Unteroffiziere тоже были симпатичными, они не прятали своих антинацистских чувств, но демонстрировали глубинный немецкий патриотизм. Тут был один маленький тиролец, которому, поскольку он заикался, поручили пост кладовщика. Он талантливо играл на Konzertzither (цитре) и целыми вечерами потчевал нас полными меланхолии протяжными напевами своей Heimat (родины), аккомпанируя себе на своём любимом инструменте. Когда он пел, он не заикался.
Другой, по фамилии Бургер, открытый и очень приветливый, был нашим соседом — он приехал из Бадена. Он был футболистом профессионального уровня, с которым мы — Андельфингер и я — имели удовольствие играть вместе в матчах между ротами, организованных нашим славным лейтенантом, чтобы хоть чуть-чуть нарушить монотонное течение нашей военной жизни.
Еще один, имя которого я забыл, напротив, пытался доказать нам свою симпатию, но его неискренний взгляд никого обмануть не мог. Я ему не доверял с первого же дня, его выдавала притворная доброжелательность и слащавость. К несчастью, я был прав, в чём с грустью и убедился через несколько недель.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- От солдата до генерала: воспоминания о войне - Академия исторических наук - Биографии и Мемуары
- Мысли и воспоминания. Том II - Отто фон Бисмарк - Биографии и Мемуары
- При дворе двух императоров (воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора Николая I и Александра II) - Анна Тютчева - Биографии и Мемуары
- На Западном фронте. Бес перемен - Дмитрий Олегович Рогозин - Биографии и Мемуары / Политика / Публицистика
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Воспоминания - Альфред Тирпиц - Биографии и Мемуары
- Дневник для отдохновения - Анна Керн - Биографии и Мемуары
- Мои воспоминания. Книга первая - Александр Бенуа - Биографии и Мемуары
- О Сталине с любовью - Любовь Орлова - Биографии и Мемуары
- Воспоминания о Корнее Чуковском - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары