бумаги.
— Держи, я еле нашел ее.
— Что это? — ощетинилась Таня.
— Записка Соколова. — Он помолчал, потом нерешительно добавил: — Извини, Тань, такая безобразная сцена вышла... Акимов, конечно, сволочь, с этим никто не спорит...
— Да чего уж там, — пренебрежительно ответила она. — Я ж Шизофреничка, я больная, об этом можно и нужно орать на весь институт. А все, что я говорю, это бред. Толь-ко Акимов, да и не только он, почему-то не вспоминает об этом на экзаменах, когда «шпору» просит. И когда я ему с курсовым помогала, он тоже обращался со мной вежливо и не помнил, что я сумасшедшая.
— Это все так, Тань, но... Сашка действительно в больнице. Не будет Соколов врать в таких делах. Да и когда он успел умереть? Нормально все, откачали его...
— Дурак ты, Васин. Не было его в больнице. Не было! — Танины глаза сверкали негодованием, тон был презрительным. — Не волнуйся, я знаю, что за дела да коман-дировки у него были. И какую роль в этом играл ты, для меня тоже не секрет. Так что не прикидывайся невинным. Убили его, и именно в тот вечер, когда он, по твоим словам, отравился. И не отравили его, а застрелили. И приятели его вовсе не в больнице, а в бегах. Я не думаю, что тебе имеет смысл лгать и дальше. Мне Сашка доверял.
Вид у Толика был такой, будто он минуту назад с Луны свалился.
— Тань, ты что? Что ты говоришь? Кому он нужен — убивать его? — Он растерялся окончательно.
— Васин, не морочь мне голову. Не надо из меня дуру делать!
— Знаешь, Кудрявцева, — вспылил Толик, вовсе не отличавшийся долготерпением. — Акимов, по-моему, был недалек от истины, и тебе стоило бы обратиться к психиатру...
Таня влепила ему пощечину и выскочила из раздевалки, краем глаза заметив стоявших в сторонке и ехидно усмехавшихся Лику и Киру. В спину ей донеслась реплика Толика:
— Дура! Такая же сумасшедшая, как и твоя мать!
Она шла по улице и плакала. Вот и все. Как она ненавидела свою группу! Проучившись пять лет, она ни с кем никогда не сближалась. Сначала девчонки недолюбливали ее, потому что за ней бегали все мальчишки, потом появился Сашка, и она увела его у всех, и та же Лика ей жгуче завидовала. А Кира до пятого курса бросала в его сторону призывные взгляды, да и теперь, похоже, мечтает переспать с ним. А потом у Тани появились свои заботы, которыми ни с кем нельзя делиться, да и неинтересно ей стало
С однокурсниками. Хотя Сашка находил в них нечто примечательное.
И вот все это вылилось наружу, и ревность, и женская зависть. Таня была чужой в группе, ее недолюбливали, а она платила им высокомерием и презрением. В конце концов, это только учеба, она никого потом не встретит, думала она. Ее тянуло только к Матвееву. Но Сашки больше нет, а ее ославили сумасшедшей. Знали бы они, как он относился к ней... Был бы равнодушен, считал бы ее больной — никогда бы предложения не сделал.
Ясно было как белый день, что в институт ей пути нет. Даже если выяснится, что Сашка мертв, если в холле повесят его фотографию в траурной рамке, никто не забудет ядовитых высказываний Акимова. Годы учебы пропали зря — Таня поняла, что в институт не поедет даже за документами.
Она села в метро, поехала куда-то, не думая. Вот так все сразу и рушится. В один день, в один час ломается жизнь. Опошлено, опоганено все лучшее, разбиты мечты, и остается только брести, не разбирая дороги... Таня машинально развернула записку Соколова: «Таня, позвони мне домой около шести вечера, Михаил». Что ж, интересно, сколько ведер лжи выльет на ее многострадальные уши Мишка. Таня уже не хотела верить никому.
Она не стала заезжать домой. Набирая номер на диске таксофона, заранее страдальчески морщилась, представляя, что придется разговаривать с Ириной. Щелчок соединения, и сразу — мягкий голос Михаила:
-Да?
— Здравствуй. Это Таня, мне Васин передал твою записку.
— А-а, понятно. — Он молчал, будто пытался припомнить, кому же он писал.
— Ты просил меня позвонить, — подсказала она.
— Я помню. Я думаю, как нам лучше состыковаться. Ты сегодня вечером свободна?
— Как фанера над Парижем, — мрачно пошутила Таня.
— Где ты сейчас находишься?
— На Таганке.
— Давай сделаем так: ты возьмешь такси и приедешь в
Ясенево. Встречаемся через сорок минут у Сашкиного подъезда. За машину я заплачу.
Он положил трубку, не дожидаясь Таниного ответа. Пожав плечами, она последовала его указаниям. И всю дорогу в такси терзалась, кидаясь от светлых надежд к сообщению Витьки.
Соколов ждал ее. И одного взгляда на его лицо Тане хватило, чтобы понять: никаким надеждам места нет. Слишком мрачным он был. Молча они вошли в лифт, он нажал кнопку седьмого этажа. Лестничная клетка. Таня поискала глазами следы недавней трагедии; кровь, конечно, уборщица давно смыла, но на стенах должны были остаться выбоины от пуль. Странно — их не было. Соколов деловито открыл внешнюю дверь; Таня знала, что у него есть ключи от квартиры Матвеева, поэтому не удивлялась. Видимо, он счел неудобным приглашать Таню к себе — там были Ирина и маленький Славка.
На соседней двери, там, где жил Валера, были приклеены бумажки с печатями. Таня вздрогнула: Сашкина дверь опечатана точно такими же полосками бумаги. Соколов недрогнувшей рукой сорвал их, отпер замки, пропустил ее внутрь.
Тепло. Еще не выветрился запах парфюмерии, которой обычно пользовался Сашка. Так все привычно, только бумажки на двери... Таня сглотнула слезы. Надо же, был обыск, а совсем незаметно — слегка запылившиеся вещи лежат на своих местах. Мишка провел ее в гостиную.
— Таня, я очень прошу: постарайся выслушать меня спокойно. — Он не смотрел на нее. — Я знаю, это будет тяжело. Меня коробит при мысли, что я должен это говорить, но это необходимо. Я знаю, что у тебя с Сашкой были очень близкие отношения, но... Он погиб. Неделю назад.
— Я знаю. — Таня отвернулась, пряча слезы.
— Откуда?!
Таня удивленно посмотрела на нею.
— Видишь ли, мы держим это в тайне, пока не найден убийца. Вплоть до того, что еще не все его друзья извещены. Я буду называть вещи своими именами, Саша говорил, что
