Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так что даже и Полетика видел, что без Генкеля он делал бы по своему неведению и забывчивости ошибку за ошибкой, и говорил о нем другим своим офицерам:
– Он, этот Генкель… как его… Вильгельм Вильгельмыч… он дока, не то что мы с вами!.. Раз мы воюем с немцами, господа, то нам для порядка свой немец нужен. Необходим. Без него мы погибнем. И ну его к чертовой матери, конечно, этого Генкеля, а все-таки. Вот видите, докопался, что мы и наградных никому не имеем права давать.
Поручика же Миткалева Генкель накрыл на совсем уж некрасивом деле, – на подлоге.
Стремясь как-нибудь достать водку, без которой существовать не мог, Миткалев часто надоедал Полетике. Дело в том, что без подписи командира отдельной части на соответственных бумажках водки в казенных винных лавках не давали уж теперь даже и офицерам. По доброте душевной Полетика подписывал такие бумажки, но Генкель внушил ему, что этим он способствует пьянству в дружине, распутству и всем порокам, и однажды Полетика своей подписи на представленную Миткалевым бумажку не дал и даже пытался что-то такое нравоучительное сказать Миткалеву. Тот, долго над этим не думая, улучил время, когда отвернулся куда-то Полетика, и стукнул по своей бумажке дружинной печатью, а подписался за Полетику сам, и довольно похоже.
Получив две бутылки водки, он попался Генкелю пьяным на улице, а тот не поленился побывать в трех винных лавках, пока не нашел злополучное подложное разрешение, взял его у сидельца лавки и начал дело, которое едва удалось затушить самому Полетике.
IIIКогда Ливенцев пришел в казарму, он нашел уже всех в сборе в кабинете Полетики. Однако говорили не о тактических задачах.
То и дело затягиваясь сигарой и пуская дым кверху, Генкель продолжал, едва взглянув на вошедшего Ливенцева:
– И вот, поручик Миткалев звонит с гарнизонной гауптвахты куда же? Прямо в штаб крепости: «Неприятельский аэроплан над Севастополем!» Это – в двенадцать ночи!.. Понятно, в штабе крепости переполох. Звонят туда, сюда. Будят людей… Полчаса была тревога, пока что же, наконец, выяснилось? Просто это была моторная лодка… или катер моторный… Шел в бухте катер моторный с флотскими офицерами. И только. А Миткалеву с пьяных глаз показалось: аэроплан, да еще непременно неприятельский! И кто же произвел ложную тревогу во всей крепости? Офицер нашей дружины! И разве его это дело в конце-то концов за аэропланами ночью следить? Его прямые обязанности, как рунда, были какие? Следить за исправностью часовых – вот только это. Обходить посты…
– Да… так… На земле, а не на небе, – уточнил Полетика.
– Совершенно верно, – потому что за небом наблюдают и без поручика Миткалева – это раз! А второе, господа, как же это: рунд, на главной гарнизонной кре-пост-ной гауптвахте – и вдруг пьяный?.. И настолько пьяный, что уж не может расслышать, моторный ли это в бухте катер идет, или аэроплан неприятельский.
– А откуда же вам известно, что Миткалев был пьян тогда? – тяжело глядя на Генкеля, спросил Мазанка. – У вас наблюдение было, что ли, за поручиком Миткалевым?
Генкель совершенно уничтожающе посмотрел на Мазанку, глубоко затянулся, слегка кашлянул и вдруг усмехнулся, по-своему, коротко, в два приема:
– Хе-хе… Мне гораздо больше известно, чем вы думаете! И даже, чем знает полковник Эльш, хотя он и был дежурным по караулам.
Ливенцев поглядел на Эльша. Тот, насупясь, водил по столу пальцем и молчал. В то же время Ливенцев поискал глазами Миткалева, но его не было. Рядом со Шнайдеровым сидели еще два зауряд-прапорщика – Значков и Легонько, молодые, державшиеся вместе; лысый пергаментный Пернатый устало сидел, плотно прижавшись серединой спины к спинке стула и выставив вперед плечи; Полетика запускал пальцы левой руки в кудрявую бороду, что служило признаком некоторого волнения перед тем, что еще скажет Генкель.
И Генкель сказал:
– На какие же деньги напился поручик Миткалев, будучи вчера рундом, – вот в чем вопрос!.. О-ка-за-лось… – тут Генкель обвел всех кругом почти испуганным взглядом, – что он… э-э… истратил на покупку водки не свои деньги, которых у него не было, а… деньги арестованных нижних чинов! – Он выждал несколько моментов и добавил: – Двенадцать рублей двадцать пять копеек денег арестованных он принял от предыдущего рунда, в чем и расписался, а когда пришлось ему сегодня их сдавать, ока-за-лось, что… сдавать не пришлось: денег не было в столе! Денег не было и у него тоже. Была только пустая бутылка от водки!
Только теперь понял Ливенцев, что бумажка, полученная им от адъютанта Татаринова, касалась как будто этого вот дела о Миткалеве, а совсем не тактических задач, и что дело это, пожалуй, не легче любой тактической задачи. Он видел, какими озадаченными глазами глядел добродушный Полетика на Кароли, наконец сказавший:
– Ну вот, вы, юрист наш… как вы вообще? Гм… черт знает, а?
– Господин полковник! – поднялся Кароли и обхватил пальцами бронзовое, в виде лежачего медведя, пресс-папье, которое перед тем придвинул к себе, внимательно его разглядывая, пока говорил Генкель. – Я прежде всего не вижу связи между исчезновением денег арестованных из стола и этой самой бутылкой водки в дежурной при гауптвахте. Вот! Деньги могли быть кем-нибудь украдены – раз, бутылка могла валяться там с каких-нибудь прошлых времен, – зачем же приписывать и то и другое поручику Миткалеву? Я даже и предполагать не хочу, что офицер нашей дружины, поручик, который, кроме того, сохраняет свой земский оклад, значит в деньгах отнюдь не нуждается, украл эти несчастные двенадцать рублей! Дико и глупо! Прежде всего – глупо!
– В пьяном виде всякая глупость может прийти в голову, – вставил Генкель.
– Но ведь Миткалев не был пьян перед тем, как напился? – быстро обернулся к нему Кароли. – Если только напился, – чего мы не знаем, конечно.
– Я вам говорю это! – весь вздернулся и чмыхнул сизым носом Генкель.
– Вас кто-нибудь аккредитовал вести дознание по этому делу? – быстро спросил Кароли.
– В видах и целях пользы службы… – начал было торжественно Генкель, но Полетика перебил его, обращаясь к Эльшу:
– Аполлон… э-э… Оскарович! Вот вы были дежурным по караулам… гм… что же вы молчите? Пьян был поручик Миткалев или… или он на ногах держался?
Эльш слегка приподнялся и как-то по-кабаньи повернул обрубковатую голову к Полетике, неопределенно пробормотав:
– Я ничего за ним не заметил такого, господин полковник. Он службу нес…
– А себя-то самого… э-э… службу, службу… Что службу?.. Себя-то самого он нес или его несли?
– При сдаче им караула новому я не присутствовал.
– Ну вот… Присутствовал при этом прежде всего новый рунд из другой дружины, поручик Шлезингер.
При этой фамилии Мазанка поглядел выразительно на Ливенцева и горячо на Генкеля и сказал:
– А почему мы должны верить этому вашему Шлезингеру… или как его там? Почему нам не верить своему офицеру, а непременно какому-то…
– Этот какой-то, как вы изволили выразиться, свои двенадцать рублей двадцать пять копеек тут же вынул из кошелька и положил в стол, – с большим презрением в голосе и во всей своей непрошибаемой фигуре отозвался Генкель, – но вот записка его, какую он прислал мне, как заведующему хозяйством.
Не спеша он вынул из бокового кармана бумажник и из него записку, которую протянул Полетике, чуть приподнявшись.
Полетика надел пенсне и сказал начальственно:
– Вот слушайте, а я прочитаю!.. «Заведующему хозяйством, подполковнику Генкелю. Принимая, как рунд, от поручика Миткалева, – вашей дружины, – арестованных и имущество гарнизонной гауптвахты, не нашел в столе числящихся по описи денег арестованных в сумме двенадцати рублей двадцати пяти копеек. Поручик Миткалев был настолько пьян, что никаких объяснений мне дать не мог. Под столом валялась пустая бутылка из-под водки. Деньги в стол пока положил свои, но прошу мне их вернуть, если дело не будет передано по начальству. Поручик Шлезингер».
Лампа-молния с большим зеленым абажуром висела над столом, зеленя все лица, кроме пышущего лица Генкеля, который смотрел на Мазанку неприкрыто-вызывающе. Полетика, прочитав записку, по обыкновению попытался дать свое объяснение к ней:
– Вот, господа, в каком виде это… Одним словом, были деньги… мм… столько-то там… двадцать пять рублей… и вдруг их нет… куда-то они там исчезли. Ну, уж раз человек напился пьян, то, понимаете сами, господа, даже и из карманов могли вытащить, а не то что из стола… Ведь он же не запирается, этот стол! Или он запирается?.. Я не помню, черт знает, – запирается или нет? – обратился он к Кароли.
– Нет, не запирается, – ответил тот. – Конечно, могли вытащить кто угодно. Но почему в краже, не в чем-нибудь ином, а в явной краже, обвиняется подполковником Генкелем один из офицеров дружины, – это непостижимо! Накажи меня бог, если я понимаю, какая надобность была офицеру совершать подобную кражу! Надобность-то, надобность какая была? Что он, клептоманией, что ли, страдает?
- Севастопольская страда - Сергей Николаевич Сергеев-Ценский - Историческая проза / Советская классическая проза
- Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь - Полина Дмитриевна Москвитина - Историческая проза / Советская классическая проза
- Том 3. Произведения 1927-1936 - Сергей Сергеев-Ценский - Советская классическая проза
- Подполковник Ковалев - Борис Изюмский - Советская классическая проза
- Один день Ивана Денисовича - Александр Исаевич Солженицын - Советская классическая проза
- Батальоны просят огня (редакция №2) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
- Матросы - Аркадий Первенцев - Советская классическая проза
- Избранное в 2 томах. Том первый - Юрий Смолич - Советская классическая проза
- Так было… - Юрий Корольков - Советская классическая проза
- Это случилось у моря - Станислав Мелешин - Советская классическая проза