Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я продолжал работать в трюме с напарником, тоже состоявшим в шайке. Это был душевный парень, добродушный шутник и сквернослов. Его отличала ангельская улыбка и руки, поросшие рыжим волосом. Глядя на него, я ясно понимал, что должен любой ценой сохранить верность ему и его товарищам. Но как спасти положение? Я ломал голову. Написать в контору записку, сообщив, что схожу с ума и мне мерещатся версии, не имеющие ничего общего с действительностью? Хлипкое оправдание. Сдаться членам шайки и позволить им от меня избавиться? Нечестно было бы толкать их на новое преступление. Да и не нужно, потому что меня уже осенило: единственный способ спасти шайку – это самому от себя избавиться. Сперва это представилось нелепым донкихотством. Но чем больше я, потея над тюками, размышлял об этом, тем важнее мне казалось спасти шайку и менее важно – сохранить собственную жизнь, такую бессмысленную и никому не нужную.
На этом месте я прервал Виктора словами, что мысль о самоубийстве представляется мне совершенной фантастикой. Он помолчал немного и признался:
– У меня были и другие мотивы – смутное чувство, что, пожертвовав собой, я совершу символическое действо – принесу одного из эксплуататоров (себя) в жертву благу народа.
Я фыркнул, насмехаясь над такой сентиментальностью, но Виктор только и сказал:
– Ну, так мне это тогда виделось. – Потом он продолжил рассказ: – Я помню, как работал в трюме, наслаждаясь силой и точностью своих мышц, и понемногу проникался мыслью, что должен покончить с собой!
Однажды меня задело качающимся на крюке ящиком – боль в бодрствующем состоянии была неимоверно острой, но в глубине души я только улыбнулся ей. Вот так и ожидание смерти причиняло адскую боль, но я встречал ее презрительным смехом. Мне так хотелось жить! Все было так ярко, сложно и прекрасно, от небесной улыбки моего напарника до гладкости стального крюка. И все же – какая разница? Чего не будет у меня, то будет у других «я». Пока это есть хоть у кого-то, какая разница? Я хватался за эту мысль, как утопающий за соломинку, и в конце концов пришел к чувству, что «я», выбравшее сейчас смерть, странным образом тождественно всем другим «я» и потому в каком-то смысле и не умрет вовсе. Хотя я и не сомневался, что в другом, более простом смысле перестану существовать.
Ну так вот, когда мы уходили с судна на обеденный перерыв, я поискал взглядом что-нибудь тяжелое и нашел большой чугунный шкив от лебедки. Решив, будто меня никто не видит, я его поднял и стал обрезком линя привязывать на шею. К несчастью, мою странную выходку подсмотрел стивидор и, поняв, что я задумал, направился ко мне. Пришлось поспешить и, не успев привязать груз как следует, шагать за борт, пока меня не перехватили. Я бросился в воду в обнимку со шкивом, но, потеряв сознание, видимо, выпустил его… или он сорвался под собственной тяжестью. Так или иначе, меня вытащили и привели в чувство искусственным дыханием. Проснулся я спящим и в полном замешательстве, потому что, разумеется, забыл, что произошло, пока я бодрствовал. Зато я помнил, что случилось до пробуждения. У меня хватало улик, чтобы отдать многих под суд за воровство и двоих – за убийство.
Попытка самоубийства, естественно, взбудоражила людей, и мне пришлось ее как-то объяснять. Я объявил свое настоящее имя и причину для маскарада. Составил для будущего тестя, навестившего меня в больнице, доклад, в котором говорилось, что роль шпиона действовала мне на нервы и внушила иррациональное чувство вины в такой степени, что я уже не решался взглянуть миру в лицо. Это оказалось удачной линией. Все мне сочувствовали, восхищались мной, и я старательно играл роль. Десять человек попали под суд. Я выступал свидетелем в суде, с видимой неохотой и отчаянием, я просил о смягчении приговора. Но в душе я вовсе не чувствовал отчаяния. Я считал, что просто хорошо сделал свою работу, а эти люди получили что следует за антиобщественное поведение. Всем им вынесли суровые приговоры. Двоих бедолаг повесили за убийство. А может, им и повезло, может быть, другим пришлось хуже.
К тому времени, как Виктор закончил свой рассказ, мы замкнули круг прогулки и успели на последний автобус до нашей гостиницы. В автобусе он упомянул, что после того случая стал внимательнее к делам, даже в прежнем сонном состоянии. Не знаю, была эта перемена вызвана слабым влиянием подавленной личности или естественной склонностью к делам. Собственно, для молодых людей, выброшенных из студенческой жизни в деловую, вполне обычно, пройдя фазу беспокойства, смиряться в конце концов с рабочей рутиной. Виктор решительно «добивался успеха». В фирме были так довольны его прилежанием и дотошностью, что собрались раньше обычного дать ему пост управляющего.
Но в 1914 году объявили войну, и Виктора снова охватило беспокойство. (О военном опыте Виктор рассказывал мне за обедом в гостинице, вечером после неудачной свадьбы.) Все добропорядочные молодые люди стекались под знамена. А обычный Виктор был весьма чувствителен к общественному мнению. Проведя несколько тревожных месяцев в фирме, которая всеми силами старалась его удержать, он завербовался в армию и стал пехотным офицером. Рассказывая об этом, Виктор то и дело умолкал, и мне приходилось его подстегивать. Я знал, что он однажды попал в опалу, хоть и не знал за что. Знал и о том, что он восстановил репутацию и закончил войну на достаточно важной штабной работе. Сперва Виктор говорил неохотно, и я подумал, что он не желает вспоминать своей оплошности. Мне хотелось дать ему возможность обойти эту тему, но когда я свернул разговор на другое, он бросил на меня острый взгляд и сказал:
– Ты думаешь, я стыжусь, что побывал под трибуналом? (В первый раз за трусость, второй – за нарушение дисциплины.) Нет! Мне другое отвратительно! Однако вот как это было.
Он рассказал, что «сонный мерзавец» быстро прославился умом и дерзостью и что, сочетая эти качества с заискиванием перед начальством, он быстро поднимался по карьерной лестнице. Однако истинный Виктор дважды пробуждался к жизни и чуть не погубил этим тщательно выстроенную репутацию сомнамбулы.
– Первый раз, – рассказывал он, – это случилось, когда я был субалтерном. Готовилась атака. В этот час, когда все только и думали, как скрыть страх и отвращение к предстоящей мерзкой бойне, я был… ну, без слова «великолепен» не обойтись. Я вдохновлял свой взвод и собратьев офицеров. Я с восторгом и нетерпением ждал грядущей битвы. Настоящего страха я почти не испытывал – так заворожила меня мысль
- Миры Рэя Брэдбери. Том 5 - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика
- Из смерти в жизнь - Олаф Степлдон - Научная Фантастика / Социально-психологическая / Разная фантастика
- Новые Миры Айзека Азимова. Том 3 - Айзек Азимов - Научная Фантастика
- Экологическое равновесие (сборник) - Джеймс Шмиц - Научная Фантастика
- Собор (сборник) - Яцек Дукай - Научная Фантастика
- Срубить крест[журнальный вариант] - Владимир Фирсов - Социально-психологическая
- Монизм вселенной - Константин Циолковский - Научная Фантастика
- Сепаратная война - Джо Холдеман - Научная Фантастика
- Американская фантастика. Том 1 - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика
- Антология - Павел Вежинов - Научная Фантастика