Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слезы социализма
И все же в годы нэпа, с присущей ему тенденцией возвращения к традиционным нормам отношения к проблеме жилья, идеи формирования «коммунальных тел» посредством коллективизации бытового пространства не составляли основную суть властной политики. Коммуны, своеобразные советские фаланстеры, возродились на государственном уровне лишь в конце 1920-х годов. В это время в стране развернулась политико-архитектурная дискуссия о типах рабочих жилищ, главным из которых признавался дом-коммуна. Первой и главенствующей стала мысль о том, что нового человека невозможно сформировать в условиях старых архитектурных пространств, то есть в зданиях привычной планировки. Уже в 1926 году организаторы всесоюзного конкурса архитектурных проектов поставили перед архитекторами задачу: «проникнуться новыми запросами к жилищу и возможно скорее дать проект такого дома с общественным хозяйством, который превратил бы так называемый жилищный очаг из тесной, скучной, а подчас и тяжелой колеи для женщины в место приятного отдыха. Новая жизнь требует новых форм»177. Активное включение архитекторов-конструктивистов в дискуссии о домах-коммунах позволило начать разработку принципов регламентации пространства в новых видах жилья. В 1928 году Центржилсоюз выработал «Типовое положение о доме-коммуне в жилищно-кооперативной системе», в котором, в частности, указывалось: «Лица, въезжающие в дом-коммуну, обязуются не перевозить старую мебель и другие предметы хозяйственного оборудования»178.
Этот постулат жизни в коммуне свидетельствовал о попытке разрушения привычных бытовых норм, во многом зависящих от специфического вещного наполнения пространства. Дома-коммуны должны были воплотить в жизнь идею коллективизации жилищного быта, необходимой для формирования «коммунальных тел».
Само понятие «дом-коммуна» толковалось по-разному. Часть архитекторов-конструктивистов считала, что это единый архитектурный объем, в котором должны быть объединены индивидуальные квартиры и коммунальные учреждения. По такому принципу в Ленинграде, например, были спроектированы Бабуринский, Батенский и Кондратьевские жилмассивы. Процесс постройки одного из них описан в романе Ю.П. Германа «Наши знакомые». В некоторых новых постройках была произведена попытка реализовать иной тип коллективного жилья, существовавший в двух формах. Первая – 2–4-комнатные семейно-индивидуальные квартиры с умывальником, подобием кухни и персональным ватерклозетом. Но уже ванно-душевой комплекс предполагался один на несколько квартир. Вторая форма жилья включала отдельные жилые комнаты, соединенные с небольшим помещением для разогревания пищи. Остальные удобства были общими и располагались в коридорах. При этом нигде не оговаривалось, на сколько человек должны были приходиться душевая точка, раковина или туалет. Здесь столь почитаемая советской системой санитарная норма (8 м2 на человека) переставала действовать. Более того, считалось, что такое жилище, а по сути дела, совместное использование этих обязательных гигиенических атрибутов нормальной жизни позволит быстрее осуществить переход к более развитому коллективному быту! Именно этим руководствовались создатели проекта студенческого дома-коммуны, разработанного в Бюро научно-технических кружков Ленинградского института коммунального строительства. Проект имел название «Октябрь в быту». Предполагалось, что в здании будет проживать «одинаковое количество мужчин и женщин» «…в одинаковых условиях, не выделяясь в особые этажи или корпуса». Дом должен был состоять из двухкоечных спален для супружеских пар и четырехкоечных «холостых кабин». Пищу предполагалось доставлять в термосах с ближайших фабрик-кухонь, а одежду коммунары должны были хранить в «туалетно-вещевых комнатах»179. Еще в более жесткой форме идею коллективизации быта высказал архитектор Н.С. Кузьмин. Он планировал, например, сделать в доме-коммуне общие спальни на шесть человек. Муж и жена на законном основании могли в соответствии с особым расписанием уединяться в «двуспальню» или «кабину для ночлега»180.
Проект Кузьмина пытались реализовать на стройке Сталинградского тракторного завода. Это было почти прямое, хотя и ненамеренное воплощение в жизнь социальной антиутопии «Мы» Е.И. Замятина, написанной в эмиграции, в 1921 году, и опубликованной в Англии в 1924 году. До перестройки эта замятинская книга на родине писателя не печаталась. Героям повести предлагалось творить любовь в специально обозначенное время по предъявлении розовых билетиков. И все же в архитектурных проектах домов-коммун ощущалось стремление в условиях коллективного быта сохранить границы физического тела хотя бы путем соблюдения санитарной жилищной нормы.
В годы первой пятилетки на улицах городов, прежде всего Москвы и Ленинграда, стали появляться конструктивистские постройки. Некоторые из них были предназначены для жилья и официально назывались домами-коммунами. В 1929–1930 годах в самом центре Ленинграда, на улице Рубинштейна, по проекту архитектора А.А. Оля был возведен дом-коммуна гостиничного типа, описанный поэтессой О.Ф. Берггольц: «Его официальное название “Дом-коммуна инженеров и писателей”. А потом появилось шуточное, но довольно популярное в Ленинграде прозвище – “Слеза социализма”. Нас же, его инициаторов и жильцов, повсеместно величали “слезинцами”. Мы, группа молодых (очень молодых!) инженеров и писателей, на паях выстроили его в самом начале 30-х гг. в порядке категорической борьбы со “старым бытом”… Мы вселились в наш дом с энтузиазмом… и даже архинепривлекательный внешний вид “под Корбюзье” с массой высоких крохотных клеток-балкончиков не смущал нас: крайняя убогость его архитектуры казалась нам какой-то особой строгостью, соответствующей времени»181. В доме-коммуне архитектора Оля в индивидуальных квартирах отсутствовали кухни: жильцы сдавали свои продовольственные карточки в общую столовую, находившуюся на первом этаже здания. Такая практика соответствовала ситуации нормированного снабжения, но оказалась обременительной уже в 1935 году, после отмены карточек. У «Слезы социализма» было множество недостатков, которые вынуждена была признать даже такая убежденная комсомолка 1930-х годов, как Берггольц: «Звукопроницаемость же в доме была такой идеальной, что если внизу, на третьем этаже… играли в блошки или читали стихи, у меня на пятом уже было все слышно вплоть до плохих рифм. Это слишком тесное вынужденное общение друг с другом в невероятно маленьких комнатках-конурках очень раздражало и утомляло». В общем, как говорили сами «слезинцы», попытка создания «фаланстера на Рубинштейна 7 не состоялась»182.
Значительно более продуманным с архитектурно-планировочной точки зрения оказался дом-коммуна, построенный в 1929 году в Москве по проекту М.Я. Гинзбурга. Предполагалось, что комплекс будет состоять из четырех корпусов: жилого, коммунального, детского и служебного. Но в реальности построили лишь два корпуса. Квартиры отличались разнообразием планировок: трехкомнатные, рассчитанные на семью с детьми, двухкомнатные – на семейную бездетную пару. Жилищно-санитарные нормы на этапе проектирования и строительства дома-коммуны строго учитывались. В помещениях на одного-двух человек место для отдельной кухни не отводилось, ее заменял «кухонный элемент» – ниша площадью 1,4 м2. Аскетизмом отличались и гигиенические удобства дома-коммуны: в основном это были душевые кабины, часто на две квартиры. Любопытно с точки зрения практик формирования коммунистической телесности наличие в доме Гинзбурга элитных апартаментов. В них поселились два советских наркома – Н.А. Семашко и Н.А. Милютин. Последний, будучи наркомом финансов, считался крупным советским теоретиком градостроения183. Но в целом из-за недостатка средств настоящего дома-коммуны не получилось и в Москве. Более того, это направление в архитектуре было подвергнуто критике со стороны власти. В конце мая 1930 года было опубликовано постановление ЦК ВКП(б) «О работе по перестройке быта», в котором было прямо заявлено, что «проведение этих вредных, утопических начинаний, не учитывающих материальных ресурсов страны и степени подготовленности населения, привело бы к громадной растрате средств и дискредитировало саму идею социалистического переустройства быта»184.
Однако власть не оставляла идею формирования «коммунальных тел» с помощью нормирования жилого пространства и после неудачных из-за своей дороговизны проектов возведения специализированных советских «фаланстеров». Конструирование нового человека было возложено на бытовые коммуны, где обязательным условием считалось совместное проживание. Коллективизация быта вновь стала вестись подсобными средствами, но делалось это уже с государственного благословения. Перспектива жизни в бытовых коммунах, или, как их называли в документах, бытовых коллективах, в первую очередь нависла над молодыми рабочими.
- Политическая антропология - Людвиг Вольтман - Прочая документальная литература
- Наука под гнетом российской истории - Сергей Романовский - Прочая документальная литература
- «ВЗГЛЯД» - БИТЛЫ ПЕРЕСТРОЙКИ. ОНИ ИГРАЛИ НА КРЕМЛЁВСКИХ НЕРВАХ - Евгений Додолев - Прочая документальная литература
- Остановки в пути. Вокруг света с Николаем Непомнящим. Книга вторая - Николай Николаевич Непомнящий - Прочая документальная литература / Путешествия и география
- Очерки секретной службы. Из истории разведки - Ричард Роуан - Прочая документальная литература
- Тихая моя родина - Сергей Юрьевич Катканов - Прочая документальная литература / Публицистика
- Энциклопедия русской жизни. Моя летопись: 1999-2007 - Татьяна Москвина - Прочая документальная литература
- Неизвестная революция. Сборник произведений Джона Рида - Джон Рид - Прочая документальная литература
- 500 дней поражений и побед. Хроника СВО глазами военкора - Александр Коц - Военная документалистика / Военное / Прочая документальная литература / О войне / Публицистика
- Война и наказание: Как Россия уничтожала Украину - Михаил Викторович Зыгарь - Прочая документальная литература / Политика / Публицистика