— Знаете, я решил стать ученым, когда мне тоже было шесть лет, и я тоже был уверен, что никто и ничто не сможет мне помешать. Мне кажется, что я понимаю вас, Татьяна Петровна.

— Так вы будете мне помогать? Под видом занятий немецким, и это останется строго между нами?

— Татьяна Петровна, я должен предупредить вас, что я не биолог, даже не биохимик. Моя основная область исследований — радиоактивные элементы и их свойства. Я считаю, что на том примитивном уровне, на котором сейчас находится медицина, она вряд ли может называться наукой, особенно ее клинические аспекты, которые вас больше всего привлекают.

— Да, но так было до недавнего времени. Кто-то должен быть первым и овладеть знаниями… знаниями в…

— В естественных науках?

— Точно, — улыбнулась я, и профессор улыбнулся мне в ответ. У него были ровные белые зубы и располагающая дружеская улыбка. — Вы ведь сделаете это, профессор?

— Я подумаю об этом, Татьяна Петровна, — ответил он прямо.

В этот момент незаметно подошла Вера Кирилловна и дала понять, что мне пора спать. Я удалилась.

Полчаса спустя, когда няня расчесывала мне перед сном волосы, я рассказывала ей:

— У профессора Хольвега маленькие и красивые руки, замечательные зубы, а глаза… у него такие умные, всепонимающие глаза, а какой у него взгляд! Он такой забавный, быстро зажигается. Няня, внешне он такой колючий, как кактус, но в душе, я уверена, он очень мягкий. Он никому не может причинить зла. Только представь, няня, я знакома с гением! Он гений, так сказал папа. И он понимает меня, я уверена в этом.

— И впрямь, нужно быть гением, голубка моя, чтобы понимать тебя.

Я проглотила ее насмешку.

— Как ты думаешь, няня, папа пригласит его ко мне репетитором по математике и естественным наукам, как это сделал великий князь Константин для Игоря Константиновича и Кости?

— Но, милая, затем тебе математика и другие науки? Бог создал женский ум не для таких вещей, а он знает, что делает. За знание математики и других наук твои дети и муж не будут любить тебя сильнее.

Эти традиционные взгляды на женское предназначение возмущали меня до глубины души.

— Я не собираюсь замуж! Я не хочу иметь детей! Я хочу жить с папой и быть врачом!

— Хотела бы я посмотреть на это — княжна Силомирская — врач! Лучше даже и не говорить об этом отцу, голубка моя! Он хоть и хороший, но тут уж точно осерчает.

Я опасалась, как бы такого не случилось на самом деле, и поэтому только попросила папу пригласить профессора Хольвега позаниматься со мной немецким языком, если тот захочет. К большому удивлению отца, профессор Хольвег согласился.

И ровно через неделю, постоянно, с середины сентября и до конца мая, в течение всего моего обучения вплоть до выпускных экзаменов в 1914 году, дворецкий провожал профессора на урок в мои апартаменты на третьем этаже левого крыла дома с видом на Неву. Я наливала ему чашку чая, и мы садились напротив друг друга за моей большой партой из карельской березы; Бобби, которого я почесывала за ухом, ложился у моих ног. Рэдфи некоторое время оставалась с нами, но как только я закрывала форточку в противоположном углу комнаты под тем предлогом, что профессор Хольвег довольно легко простужается, моя гувернантка начинала страдать от духоты и жары от камина и удалялась в соседнюю комнату, а мы могли спокойно заниматься физикой.

— Профессор, — спросила я его однажды в конце нашей первой зимы, — вы действительно думаете, что я когда-нибудь смогу выучить все, чтобы стать доктором? Я ведь не так умна, как вы или как мой кузен Стефан Веславский. Он все схватывает на лету.

— Вы достаточно умны и понятливы, Татьяна Петровна. У вас прекрасная память, замечательная целеустремленность. Я уверен, что вы добьетесь всего, к чему стремитесь. — Профессор потрогал свою маленькую бородку, посмотрел на меня через парту и, поскольку я до конца еще не была уверена, абсолютно серьезно повторил все еще раз. Его слова меня сильно подбодрили.

Скоро профессор Хольвег стал желанным гостем в нашем доме. Его искренность и склонность к сарказму расположили к нему мою искреннюю и саркастичную бабушку. Я видела, что мой учитель отрицает убеждения подавляющего большинства людей, принятые ими на веру, и я неизбежно начинала воспринимать все так же, тем более что это никак не задевало моих амбиций. Профессор говорил, что нет ничего неизбежного и неизменного, каждая теория должна быть проверена заново. Даже законы науки не должны восприниматься на веру, пока студент сам не убедится в их истинности с помощью многочисленных опытов. Но как только я стала расспрашивать профессора о его мнении по поводу тех социальных болезней, которые так волновали его, он сразу заявил, что это не входит в его компетенцию.

— Я и без того уже выхожу за предписанные мне рамки, помогая вам изучать науки, — сказал он. — Я хотел бы видеть у вас здоровый скептицизм, но мне бы очень не хотелось, чтобы скептицизм стал вашей жизненной философией. И в мои задачи не входит вызывать у вас разочарование по отношению к собственному положению в обществе.

— Но я ведь знаю, что в обществе слишком много несправедливости. Я и сама вижу, насколько бедно живет большинство людей. Когда я вырасту, я обязательно что-нибудь сделаю с этим. Мне кажется, что общество изменится только тогда, когда изменятся сами люди, изменятся их души — когда они станут настоящими христианами.

Я замолчала, а профессор Хольвег теребил свою бородку.

— Профессор, — бросила я ему вызов, — вы верите в Бога?

— Татьяна Петровна, это совсем другая тема, которую я тоже не хочу обсуждать. Я надеюсь, вы сможете примирить вашу вполне естественную научную любознательность и ваши религиозные убеждения. А я буду последним человеком, если стану разжигать конфликт между ними в вашей душе.

— Но вы ведь видите, профессор, что для меня нет никакого конфликта. Потому что наука — это то, что я изучаю, познаю с помощью разума. Вера — это что-то, что я чувствую. Я знаю это, это живет глубоко во мне, — я сжала руки. — Я хорошо понимаю, что такое эволюция. Я знаю, что Библию не следует понимать буквально. Я верю в то, что человек прошел эволюционный путь от одноклеточного организма — вы сами мне говорили об этом — до существа, наделенного мозгом, который является сложной структурой, состоящей из миллионов клеток. И только существо, наделенное мозгом, способное мыслить, может осознавать существование Бога, и это является целью эволюции. — Я остановилась, измученная философскими рассуждениями.

— Я не уверен, что человек — это цель эволюции и что эволюция вообще имеет какую-нибудь цель, — подвел итог нашей беседы профессор и, постукивая карандашом по парте, попросил меня повторить только что пройденный материал.

В другой раз я еще более энергично набросилась на профессора с расспросами:

— Как вы думаете, что имел в виду папа, когда говорил о наших нравах в интимной сфере? Это было во время нашей первой встречи, помните?

— Конечно, помню. Но ваш вопрос, Татьяна Петровна…

— Вне вашей компетенции?

— Как точно вы повторяете каждое мое слово! Я хотел сказать, что он вне сферы моих научных интересов.

— Но я должна знать все о вещах такого рода, ведь я собираюсь стать врачом!

— В свое время вы узнаете значительно больше, чем можете сейчас пожелать. А пока почему бы вам не спросить об этом своего отца?

Я так и сделала, когда мы с ним как-то завтракали вдвоем. Папа не был ни удивлен, ни смущен. Он молча подумал, постукивая маникюрными ножницами по столу, а потом сказал:

— Видишь ли, Таничка, сексуальное наслаждение — это самое величайшее из всех наслаждений, которые может испытать человек. В сочетании с любовью оно приносит истинное блаженство, а без любви — вызывает недовольство собой и раздражение.

Он смотрел на свои кольца, как будто избегал моего взгляда, и я подумала: «Бедный папа! Он же говорил о себе! Как же, должно быть, он несчастен!»

— Женитьба, — продолжал отец, — если она происходит по любви, является идеальной формой сексуального выражения. — При этих словах в глазах его появилась тоска.

Он, конечно же, думал о маме. И зачем только я заговорила об этом?

— Но существует и множество других форм, — сказал отец. — Повзрослев, ты прочтешь «Анну Каренину» — элегию свободной любви.

— Об этом я тоже знаю. — Слова отца не показались мне чем-то ужасным, а поскольку я любила «Войну и мир» и читала только этот роман, то не могла знать сюжета «Анны Карениной».

— Любовь, которая покупается…

— Проституция, — подсказала я. Я находила, что это ужасно.

— Да. Когда любовь покупают за копейки, она называется проституцией. Когда же за большие деньги — ее можно даже назвать браком. А случается, что любовь берут силой. — Отец опять остановился в ожидании моей реакции.

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 123

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Дворянская дочь - Наташа Боровская бесплатно.

Похожие на Дворянская дочь - Наташа Боровская книги

Великолепные руины - Меган Ченс - Историческая проза / Русская классическая проза
Хазарский словарь (мужская версия) - Милорад Павич - Историческая проза
Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению - Дэвид Мэдсен - Историческая проза
Николай II: жизнь и смерть - Эдвард Радзинский - Историческая проза
Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра - Александр Богданович - Историческая проза
Инкские войны. Incas - Игорь Олен - Историческая проза
Мастер - Бернард Маламуд - Историческая проза
Под сенью Дария Ахеменида - Арсен Титов - Историческая проза
Обрывки памяти. Рассказы о войне - Михаил Калашников - Историческая проза
Очерк истории Особого комитета по устройству в Москве Музея 1812 года - Лада Вадимовна Митрошенкова - Историческая проза

Оставить комментарий