Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что тут рассказывать? — пожал плечами Анатолий. — Мы уже не один раз рассказывали. Вон в папке все записано.
— Все, да не все. В папке такая путаница. Сначала на допросах вы вообще отрицали свою причастность к диверсии. Потом стали утверждать: совершили, мол, из озорства, по легкомыслию. Но факты расследования говорят: умышленная диверсия…
— Ложные факты, — буркнул Иван.
Вольф сделал вид, будто ничего не услышал, и продолжал дальше:
— А еще вы утверждали, что, мол, не было у вас руководителей, которые подговорили вас совершить диверсию.
— И на самом деле не было. Вышло все случайно, — ответил раздраженно Анатолий.
— Ну кто вам поверит? Зачем такое говорить? В том, что вас кто-то подговорил или заставил, никто не сомневается. И самое первое тому доказательство — ваш возраст.
Снова Анатолий хотел что-то возразить, но Вольф остановил его:
— Не надо, не надо горячиться. Вот послушайте, что я скажу, потом вы и решайте, стоит рассказывать мне всю правду или нет. До вынесения приговора вы, по-видимому, считали, что поступаете правильно, не выдавая своих главарей. Думали: во-первых, вам не предъявят обвинения как членам подпольной большевистской организации, поскольку ее, мол, не существует; во-вторых, надеялись, что вам поверят, будто вы не имели намерения совершить диверсию. Вот святая наивность!.. Из-за нее вы чуть не поплатились жизнью. Именно в том, что вы не выдали зачинщиков, и скрывается самая большая ваша ошибка во время допроса. Почему? А потому, что этим самым вы взяли всю вину, всю ответственность за злодеяния на себя. Полиции во время допроса не удалось выявить ваших руководителей, но время идет, надо же ей как можно быстрее и как можно строже наказать кого-то за диверсию, вот она и обвиняла вас как главных и единственных виновников. Если бы вы выдали их, то самая большая вина пала на них. Конечно, и вас не обошли бы, какую-то кару и вы понесли бы, но кто знает, может, незначительную. Сделали бы скидку на возраст, на то, что вас ввели в заблуждение или, возможно, насильно принудили большевистские агенты. Пока еще не поздно. Повторяю: вам очень повезло… Благодарите бога и своих матерей… Если даже теперь назовете руководителей, чистосердечно покаетесь, то сами себе жизнь спасете. Я не обещаю, не гарантирую полного прощения, но твердо убежден: казнь будет отменена.
Следователь снова умолк. Внимательно и выжидающе смотрел на ребят.
— Ну хорошо, — поднялся с кресла Вольф, — я вас не тороплю. Сейчас пойдете, подумаете еще. Но не советую долго раздумывать. А если полиция сама нападет на след ваших руководителей? А она серьезно взялась за это дело и, поверьте мне, скоро все-таки разоблачит. Нам же это невыгодно. Тогда, если даже вы и признаетесь во всем, боюсь, будет поздно… Подумайте!..
Иван Сацкий жил неподалеку от Осовцов. Надо было только перейти ложбину — и Нижний Булатец.
Когда Анатолий и Борис вошли к нему во двор, Иван кормил кроликов травой.
— Привет вольным хлеборобам! — попытался улыбнуться Борис, но улыбки у него не вышло. — Принимай гостей.
— Это ты точно сказал, — ответил Иван, поздоровавшись с товарищами. — Теперь, наверное, мы будем свободны от всего. Нас «освободят» и от хлеба, и от сала, и от школы…
Устроились на клетке с кроликами, принялись обсуждать новости. А новости были неутешительные: после Полтавы фашисты захватили Киев, подошли к Харькову. Ребята по-взрослому вздыхали, Иван сплевывал.
— У вас немцы бывают? — поинтересовался Анатолий.
— Только тогда, когда гонят через село пленных. Возле Оржицы их берут. Попали там в окружение и никак не вырвутся. Вот гитлеровцы их и хватают.
— Но есть же такие, кто вырвался? — отозвался Борис.
— Конечно. Окруженцы больше идут от Пирятина, из-под Золотоноши и Яготина. Здесь их много прошло через наше село. Днем прячутся в копнах и скирдах, а ночью к фронту пробираются. Позавчера вечером пошел я с сестрой за соломой. Только приблизился к скирде, а из нее сразу человек двадцать вылезло. Мы даже испугались. И то еще не все, там их было как шмелей в гнезде. Обступили, расспрашивают дорогу, выпытывают, где есть фашисты, где их нет… Да этим что, этим можно сказать, повезло. А вот пленные… Страшно смотреть! Оборванные, грязные, почти все босые, едва держатся на ногах от голода и усталости… Давайте дойдем на дорогу, скоро уже погонят, — сказал Иван, глянув на солнце, — может, подкинем им чего-нибудь.
— Давайте, — согласились ребята.
— А что понесем? — развел руками Анатолий. — Мы ничего не взяли с собой. Пришли проведать тебя. Надоело там… Думали, хоть здесь, в селе, не увидим вшивой немчуры…
— У нас дома тоже нет ничего такого. Все вынесли. А яблок и огурцов можно, есть еще. Они и этому будут рады…
Набрали полные карманы яблок и огурцов, вышли за село на дорогу.
Там уже были мальчишки и девчонки. Каждый что-то принес: одни — молоко в бутылках, другие — кашу в горшках, третьи — кувшины с водой или квасом. Все это поставили на дороге, а сами уселись на обочине у кукурузного поля и стали ждать.
— Выкладывайте и вы свое, — распорядился Иван, вытаскивая из кармана яблоки и огурцы. — Да не кучкой, а по всей дороге раскладывайте.
Вскоре над дорогой у горизонта появилось облако пыли.
— Гонят, — вздохнул Иван.
Мальчишки и девчонки поднялись, спрятались в кукурузе. Постояв немного у обочины, Анатолий и Борис тоже пошли в кукурузное поле, присели с краю в междурядье.
Сначала донесся приглушенный лай собак, потом стали слышны разноголосые выкрики немцев-конвоиров:
— Schnell! Schnell! Schnell!..[17]
Мальчики не вытерпели, высунули головы, посмотрели на дорогу и оцепенели. Никогда еще не видели они столько пленных. Колонна растянулась по всей дороге.
По обеим сторонам колонны с автоматами на груди и тяжелыми резиновыми дубинками в руках шагали конвоиры. Возле каждого вертелась овчарка.
Но пленные, как их ни подгоняли, шли медленно. Нет, они не шли, а плелись, спотыкаясь, покачиваясь из стороны в сторону, словно пьяные. Кое-кто опирался на плечо товарища, других вели под руки.
Колонна приблизилась. Передний конвоир снял автомат, пустил очередь по дороге. Бутылки и кувшины разлетелись вдребезги. Пленным достались только яблоки и огурцы.
Вдруг Ивану пришла в голову идея. Он быстро вскочил на ноги, поманил за собой Анатолия и Бориса, и они втроем понеслись по шелестящей пожухлой кукурузе вдоль дороги.
Вскоре ребята выбежали на колхозную бахчу, по краям она была обсажена тыквой…
— Разбирайте! Быстрее разбирайте тыквы! — крикнул Иван ребятам и первый сорвал две большие, как подсвинки, желтеющие тыквы.
Отростки у тыквы колючие, больно жалят пальцы, но Анатолий и Борис не обращают внимания.
— Айда! За мной! — командует Иван.
Они взбегают на пригорок, что возвышается над дорогой, и сверху катят навстречу колонне тяжелые тыквы.
Пленные хватают их, ударяют об землю, разламывают на куски, торопливо едят.
Конвоиры приходят в ярость, ругаются, бьют пленных резиновыми дубинками. Собаки визжат, лают. А ребята, тяжело дыша, стоят на пригорке, наблюдают. Сбежали с пригорка и спрятались в кукурузе только тогда, когда один из конвоиров пустил по ним очередь.
— Вот гады! — Борис потряс кулаком. — Даже есть им не дают!.. Даже тыквы не дают…
Ребята молчали. Иван вытаскивал из ладони тыквенные колючки, Анатолий задумчиво смотрел в небо.
— Их ведь так много, а гитлеровцев, может, на сотню один, — не мог успокоиться Борис. — Почему они не набросятся на них, не сомнут?
— Попробуй, когда те с автоматами и овчарками, — пробормотал Иван.
— Тогда разбежались бы. Всех не перестреляют.
— Куда им бежать? Они едва ноги волочат.
Молчание. Только слышно, как шелестит ветер в кукурузных листьях да с дороги беспрерывно доносятся сердитые окрики вражеских конвоиров.
— Ребята, ведь так нельзя, — снова заговорил Борис. — Нельзя! Надо же что-то делать и им и нам.
— Надо, — кивнул головой Анатолий, продолжая глядеть в небо. — Но что придумать — вот заковыка.
— Как что? — вспыхнул Иван. — А разве сейчас мы ничего не сделали?
— Сделали, — согласился Анатолий. — Но что это? Ну, разбросали на дороге несколько десятков яблок и огурцов, скатили с бугра шесть тыкв. Для стольких пленных — капля в море, да и не главное. Им бы свободу, они еще повоевали бы и, уж конечно, фашистам в лапы больше не попадались бы. Лучше смерть, чем такое…
Ни Борис, ни Иван не возражали.
Колонна шла час, другой… А потом долго по дороге колыхалась сизая пыль, поднятая пленными.
Обходя города и села, шоссе и дороги, безлюдными местами пробирался на восток майор Тарас Залета. Еще совсем недавно такой ладный и хорошо пригнанный китель сейчас напоминал мешок, в котором долгое время хранили сопревшее просо. Темно-синее галифе изрядно потрепано, хромовые сапоги, покрытые пылью, разбиты. Никто теперь не скажет, что идет кадровый офицер, что ему всего сорок лет. По глубокому глинистому оврагу брел сгорбленный, небритый и нечесаный, истерзанный жизнью старик.
- Волчья стая - Валерий "Валико" - О войне
- Десантура - Алексей Ивакин - О войне
- Валькирия рейха - Михель Гавен - О войне
- Спецназ, который не вернется - Николай Иванов - О войне
- Генерал Мальцев.История Военно-Воздушных Сил Русского Освободительного Движения в годы Второй Мировой Войны (1942–1945) - Борис Плющов - О войне
- Штрафники не кричали «Ура!» - Роман Кожухаров - О войне
- Скаутский галстук - Олег Верещагин - О войне
- Огненное лето 41-го - Александр Авраменко - О войне
- В памяти и в сердце (Воспоминания фронтовика) - Анатолий Заботин - О войне
- Вариант "Омега" (=Операция "Викинг") - Николай Леонов - О войне