своего традиционного нейтралитета в вопросах наследования. Я вызвал тебя сразу после письма от Эманна.
– Дед. Вы с ума сошли. Дайв ещё жив.
– Когда он умрёт, будет поздно. Мы уже совершили один раз ошибку, когда избрали его отца. И второй раз позволить, чтобы, воспользовавшись разногласиями, на выбор наследника повлияли со стороны, не можем.
– Но почему именно я? Я терпеть не могу всю эту ерунду, да и не разбираюсь ни в экономике, ни в дипломатии. Меня другому учили.
– Так и слышу в твоих словах: оставьте меня в любимом пятом легионе, – усмехнулся старик. – Ты лучший в нашем клане военный. Два последних правления Империя слишком заплыла жиром. Малколм прав, скоро нас обязательно будут пробовать на прочность – от севера до юга. А за тобой пойдут и легионы, и ополчение.
Харелт проснулся от шума во дворе: мама затеяла ремонт пристройки, и рабочие начали стучать и пилить прямо с утра. Парень замотал головой, прогоняя остатки ночных видений и звон в ушах, которые никак не хотел уходить. Опять! Опять ему снится тот же дом, хотя и был он в усадьбе всего раз, да и то проездом. Что же так привлекло в этом месте, как говорит отец Энгюс, невидимую сторону души, и та раз за разом показывает ему необычные сны? Такие яркие, что впору заподозрить – всё это происходит на самом деле. Вот только проверить ничего нельзя. Не поедешь же, в самом деле, на границу удостовериться: Пятым восточным легионом командует тот самый медно-рыжий мужик со сломанным носом и шрамом над левой бровью.
Лениво заглянула мысль, а нет ли всё-таки способа узнать… как неожиданно до Харелта дошло, и он чуть не свалился на пол: звенит не в ушах, а с первого этажа! Сколько времени? Если часы и в самом деле бьют… который час они пробили? Торопливо одевшись, Харелт бегом спустился в гостиную, где стояло новомодное изобретение – домашние часы с маятником. Семья Хаттан купила их одной из первых в столице, едва научились делать надёжные механизмы размером всего со шкаф для одежды. Но хотя прошёл уже год, Харелт до сих пор каждый раз при виде этого чуда мысли приходил в восторг: ведь теперь, чтобы точно узнать время, не обязательно бежать на площадь или ждать, пока отзвонит главный городской колокол. Очень удобно, а в такие дни, как сегодня, ещё и крайне полезно. Стрелки показывали всего восемь, значит, до визита тётки у него целый час. Есть время спокойно поесть и придумать, куда спрятаться до начала занятий в университете.
Тётя перебралась в столицу этой весной, как она рассказывала «присмотреть за учёбой дочери»… Хотя злые языки утверждали, что попросту рассорилась с мужем из-за очередной смазливой служаночки: девушку слишком часто стали видеть недалеко от спальни супруга, и увольнять её хозяин отказался. Впрочем, никакие слухи не помешали тётке быстренько обзавестись приятельницами и заняться «благоустройством детей». То есть искать выгодную партию для дочери и попытаться женить племянника, через день заглядывая к Хаттанам то с одной, то с другой «достойной девицей брачного возраста». И самое печальное, родители дали ей полную свободу, лишь мама после первого визита сестры сказала:
– А что ты хочешь от меня? Теперь на тебя будет охотиться каждая, у которой есть подходящая дочь на выданье. Привыкай. И тренируйся на моей сестрице отбиваться, не доводя дело до скандала.
Харелт думал, куда спрятаться, весь завтрак, но идея пришла в голову, только когда он седлал коня.
– Я к Раттреям, – предупредил он мажордома.
И тут же поспешил уехать: часы показывали без пяти девять, так что времени до «родственного визита» оставалось всего ничего. Отправиться за ним к Раттреям тётя побоится, дом Хранящего покой вызывал у неё панический ужас… и зря. Дана Фиона замечательная женщина, а усадьба Раттреев вообще чудо искусства. Впрочем, последнее как раз не удивительно, ведь строил дом сам великий Леод! Пусть тогда ещё совсем молодой и никому в столице не известный, но от этого не менее талантливый.
Уже подъезжая к городскому дому Раттреев, Харелт подумал: а ведь прошлым летом он не мог себе представить, что вот так, запросто, будет ходить сюда в гости. Дело было не только в репутации дана Кайра Раттрея. Дом Фионы Раттрей всегда был местом для избранных: туда до сих пор приходил провести вечер за бокалом вина великий архитектор и художник Леод, там можно без чинов увидеть и поговорить с ректором Университета или главой Торговой палаты. Да и многие другие важные и влиятельные люди города и страны предпочитали заглядывать исключительно к Фионе, игнорируя все остальные, даже самые модные салоны. Потому-то леди Хаттан, получив зимой приглашение, не устояла, хотя и относилась к светским посиделкам довольно презрительно и понимала, что связан интерес в первую очередь с даном Иваром. Дальше как-то случайно получилось, что женщины сдружились, стали ходить в гости неофициально, потом мама взяла с собой Харелта… И вот теперь он скрывается от тётки у Раттреев.
Фиона отнеслась к приезду Харелта с пониманием, разве что сначала попросила обождать, поскольку была занята. Впрочем, Харелт не скучал, потому что на нём сразу повисли дети: их у Раттреев было двое, третья дочь умерла в младенчестве – такое случалось даже в состоятельных домах. Особенно сегодня любопытствовал мальчик, восхищённо приглядываясь к боевому кинжалу на поясе и даже попросил взять в руки. А вот его младшая сестра была сдержанней… Наконец их мама освободилась и спустилась в гостиную, заодно напомнив детям, что их вообще-то ждут на занятиях. И лишь когда старшие остались вдвоём, приказала налить обоим чаю и заодно Харелта пожурила:
– Нет, я, конечно, всегда рада тебя видеть. Но твоя мама права, всю жизнь прятаться не получится. Либо кто-то добьётся своего, и тебя женят, либо ты научишься отказывать.
– Без скандала… – лицо у Харелта скривилось, будто он разом проглотил лимон.
– Есть ещё вариант. Отыщи себе невесту сам, а после свадьбы можешь спокойно или злорадно глядеть на расстроенных мамаш, – и тут же заговорщицки предположила: – Уж не в этом ли дело? Может, есть тайная любовь, а ты боишься, что про неё узнают? Например… Та девушка, дочь дана Ивара. И не потому ли ты так за неё переживал?
На этих словах Харелт поперхнулся травяным настоем так, что чуть не вылил всю чашку на себя. Потом
