Кроме того, крестьянские наделы так часто перемежались с помещичьими землями, что во время охоты, любимого занятия помещиков, о крестьянской собственности и не вспоминали. Х. Кутыловская писала: «Хотя в принципе не было принято ездить по полям, засеянным озимыми, но на практике их сложно было объехать. Чаще всего земля, принадлежавшая крестьянам, была в виде узких полосок, тянущихся временами с версту, а то и больше. Одна полоска была засеяна, вторая была под паром и т.п., как их можно было объехать?»1052.
Крестьяне постоянно присутствовали в помещичьей жизни повсюду, хоть их держали на расстоянии. Однако в оставленных польскими помещиками свидетельствах народ представлен скорее в образе нависшей угрозы, а не как часть сельской идиллии. Случай Маньковского, посвятившего около 15 страниц своих мемуаров рассказу о конфликтах, инцидентах, процессах, которые он больше 10 лет, начиная с 1885 г., вел против крестьян то из-за воды с мельницы, то из-за мостков на реке, то из-за подожженных скирд сена, высылая телеграммы губернатору, приводит к мысли, что нередко эта борьба приобретала истерический и длительный характер, напоминая продолжительную осаду, в ходе которой у осажденных сдают нервы1053.
Ощущение борьбы с неуловимым врагом, который держал в осаде усадьбы, хорошо вырисовывается в статье «Новости с юга», опубликованной на первой странице газеты «Kraj» в начале 1888 г. Обеспокоенный многочисленными беспорядками автор, подписавшийся всего двумя буквами, признавал определенные положительные качества «землепашцев наших губерний», но одновременно добавлял: «Этот народец, сбившись в толпу как дикие кони в табун, становится страшен, как разъяренный зверь или разбушевавшаяся стихия». Автор сожалел о «моральной запущенности (moralne zaniedbaniе) этого бедного народа, которому не хватает школ, основанных на здравых принципах социальной этики». По мнению автора статьи, данные народу права лишь способствуют его развращению, так как правосудие всегда встает на сторону крестьянина, укравшего землю у помещика. В этой статье, типичной для сознания польских землевладельцев, уже маячил призрак революции. Автор выступал за изменения, которые бы «уберегли общество от хаоса и истощения, которое неминуемо наступит, если государство будет целиком опираться исключительно на крестьянские массы, полностью растаптывая при этом права образованного помещичьего слоя и подчиняя интересы последнего темным крестьянским инстинктам».
Статья была пропущена петербургской цензурой – ведь те же проблемы беспокоили и консервативную русскую мысль. Показательным является факт все более частого обращения польской газеты к этим вопросам. В связи с конфликтом из-за пастбища в Мирополе Волынской губернии, в имении графа Чапского, где пришлось применить силу, Э. Хлопицкий отмечал в газете «Kraj», что народ сам по себе не злой, но он лишен чувства справедливости, необразован и темен: «…верит советам таких сельских смутьянов, как еврей-арендатор, конторщик, а особенно уволенному солдату – тайному советчику. Именно эти представители сельской интеллигенции всем заправляют»1054.
Как видим, говорить о социальной несправедливости считалось кощунством. Единственной уступкой в эти годы со стороны правительства стало разрешение возобновить театральные представления на «малорусском наречии», несмотря на возмущение заядлых русификаторов, таких как редактор «Киевлянина» Д.И. Пихно и ректор Киевского университета Н.К. Ренненкампф. Однако театр практически не выезжал за пределы Киева, возобновив с 1883 г. постановку пьес И.П. Котляревского, Г.Ф. Квитки-Основьяненко, Т.Г. Шевченко. Во время своего визита в Киев в 1885 г. Александр III даже старался продемонстрировать благосклонность к «малорусскому» языку, позволив композитору Н.В. Лысенко исполнить две народных песни из оперетты М.П. Старицкого: «Гей, не дивуйте, добрії люди» и «Туман хвилями лягає». Но какое значение имело это признание украинского фольклора тогда, когда село буквально задыхалось из-за недостатка земли. Любуясь красавицами-хористками в народных костюмах, задумался ли царь о набиравшей силу волне бунтов во главе с крестьянками? Польская пресса пренебрежительно называла такие регулярно проходившие волнения «бабьими бунтами». В одном и том же номере газеты «Kraj» за 1887 г. бок о бок печатались статья из Ямполя, полная сожаления из-за исчезновения традиционной народной одежды и давних песен, и статья из Винницы, где шла речь о все более частых стихийных протестах крестьянок.
Наказание в виде нескольких недель заключения получили крестьянки из села Гулевка за то, что устроили драку при захвате земли и во время противозаконных выпасов скота. В селе Черепашинцы женщины ложились на землю, не пропуская помещичьи телеги с сеном с луга, который помещик считал своим, и даже прибытие губернатора, пытавшегося объяснить незаконность таких требований, ничего не изменило. «Целый отряд деревенских баб так упорно наступал, что власти отказались от уговоров и обратились за помощью к армии в Виннице. Когда ночью прибыли два батальона пехоты и несколько десятков крестьян было схвачено, а несколько из них сразу же проучено розгами, громада присягнула исправиться».
В это же время приходили сообщения о похожих случаях в Райках около Бердичева и в Семи-Дубах под Балтой. Советы М. Коровая-Метелицкого в связи с увеличением числа поджогов в следующем году не были услышаны: «Не нужно слишком натягивать струну личного интереса во вред тем, кто живет и трудится рядом с нами, тем, с кем крупным землевладельцам еще не раз в будущем придется вступать в разные взаимоотношения, основанные на взаимных услугах»1055.
Но будущее, к сожалению, готовило еще более неприятные сюрпризы.
Прийти к согласию не удавалось, повсюду царили произвол и самосуды. В сентябре 1890 г. крестьяне связали и на телеге отвезли в погреб Гонсовского, арендатора Потоцких из Комарова около села Ободовка Винницкого уезда, за то, что тот снизил им плату за уборку урожая свеклы. Полиция оказалась бессильной и была вынуждена обратиться за военной помощью в Одессу, чтобы освободить узника. В связи с этим в газете «Kraj» сообщалось: «Этот досадный случай свидетельствует об озлобленности и дикости нашего народа». В газете охотно писали как о трогательных, так и о трагических случаях в деревне, представляя тем самым образ инфантильного и безответственного украинского крестьянства. Наравне с трогательным рассказом о похоронах помещика Тшечецкого, куда крестьяне пришли с венком из цветов «в знак глубокого уважения», или историей о том, что крестьяне намеревались покрыть убытки, нанесенные помещику пожаром, размещались рассказы, которые не могли не вызывать чувство ужаса у читателей. Рассказывалось, как толпа крестьян, требуя устранить управляющего-еврея, прогнала одного волынского помещика из его усадьбы, после того как он несколько раз не давал самовольно засеять свои луга; или как поляк-арендатор был захвачен жителями села за то, что погнался за детьми, укравшими дрова, и один из них утонул, а арендатора in extremis1056 смогла спасти лишь полиция1057.
Прибыв в Киев в конце 1889 г., новый генерал-губернатор А.П. Игнатьев подготовил подробный отчет о конфликтах, связанных с сервитутами, и о мерах по их отделению, предусмотренных помещиками. Было известно, что в то время в Киевской губернии насчитывалось 980 сел, где разграничение еще не было проведено, при этом подозревали, что в Подольской и Волынской губерниях подобных сел должно было быть еще больше.
В начале 1890 г. Киевское сельскохозяйственное общество создало комиссию для обсуждения предложений по ликвидации чересполосицы и сервитутов. В ней преобладали поляки: наряду с Исаковым и Гудим-Левковичем в ее состав вошли Ф. Чацкий, Р. Бнинский, А. Еловицкий, Диновский, И. Лиховский. Несомненно, именно в связи с этим в 1891 г. Игнатьев создал при собственной канцелярии специальную службу – особое совещание, действовавшее до 1901 г., впрочем, также безрезультатно. В мае 1891 г. Игнатьев встретился с тремя губернаторами Правобережной Украины для обсуждения крестьянского вопроса, в результате чего родился проект (также вскоре заброшенный), который должен был бы вынудить помещиков принять принципиальное решение по этому вопросу. Как и в Привислинском крае, где в 1875 г. наместничество было заменено генерал-губернаторством, предусматривалось предоставлять лишенным сервитутов сельским обществам возмещение. Однако крайняя привязанность украинских крестьян к этой «привилегии» помешала реализации замысла. Любая изгородь или преграда, каждый выкопанный ров приводили к волнениям. Как раз тогда, когда Игнатьев советовался с губернаторами, поступило сообщение из села Мирецкое: во время подавления волнений, вызванных проводимым межеванием, в которые были вовлечены еще два соседних села, репрессии оказались настолько жестокими, что пострадали все жители, а 60-летний избитый солдатами крестьянин покончил жизнь самоубийством1058.
