Форма входа
Читем онлайн Облака над дорогой - Вадим Шефнер
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Я отложил открытку с артистом в сторону, чтобы на досуге обдумать, как с ней поступить. Но потом она где-то завалялась, и я уже не искал ее. Живые люди были интереснее.
Хоть редко кто ходил по дороге мимо сада, но уж кто ходил — обязательно навещал деда Зыбина. Все его знали.
Чаще других посещал деда пастух — полный пожилой человек с добрым обветренным лицом.
Он садился на скамейку рядом и говорил:
— Все сидишь, старина, все посиживаешь, портки просиживаешь.
— Чего ж мне не сидеть, — ухмыляясь, отвечал дед, — мое стадо смирное, не разбредется, — и легким движением руки показывал на сад, на яблони. — А твое-то стадо все растет, скоро второго подпаска заводить придется, а то не управишься.
— Растет помаленьку, — говорил пастух, вынимая из кармана потертого брезентового плаща самодельную трубочку.
— Принеси-ка жару, малец, — обращался он ко мне. И я шел в сторожку и на вьюшке приносил уголек из плиты. Пастух спокойно брал уголек красными пальцами, не спеша прикуривал трубочку, а я удивлялся, как он не выронит уголь, — ведь горячо же.
— Где ночевал нонче? — спрашивал его дед.
— И не спрашивай, у Миляевых ночевал. Плохо кормят, каждый кусок у рта стерегут.
— Вот тебе и богатые, — ухмыляясь, говорил дед. — Небось Зыбины бедны-бедны, а пастуха голодным не отпустят.
— Так уж и есть, — задумчиво говорил пастух, — чем богаче, тем жаднее, чем жаднее, тем богаче.
А как-то раз с хорошей крашеной телеги спрыгнул сухощавый мужчина; одет он был по-городскому, но все же чувствовалось, что сам не городской, а деревенский.
— Ну, как живешь, старик, хозяйствуешь? — небрежно сказал он, садясь рядом с дедом.
— Хозяйствую, — как бы нехотя ответил дед.
— Что-то хилеет сад, погляжу я, хилеет, — сокрушенно качая головой, произнес приезжий; в голосе его, однако, сожаления не слышалось.
— С чего ему хилеть-то? — сердито ответил дед.
— Руки крепкой нету — вот с чего, — проговорил незнакомец и замолчал.
Вскоре он сел в телегу, хлестнул сытую серую кобылу и уехал, не оглядываясь.
После дед мне рассказал, что это был Богданов, самый богатый мужик из ближней деревни. Он хотел арендовать этот сад, да дело не выгорело, вот и злится.
— «Руки крепкой нет», — передразнил его дед Зыбин. — Дай ему в руки — так зажмет, не вырвешься.
— Он кулак, дедушка, значит? — спросил я.
— Кулак и есть, — ответил дед.
Однажды в субботу на дороге показались двое — мужчина и женщина. Мужчина нес на спине огромный мешок, женщина вела мужчину за руку. Он шел как-то странно — так ходят по льду, боясь поскользнуться, или по бревну через ручей, боясь упасть.
— Это Прохоров идет, на ярмарку, верно. Завтра ярмарка в Щеглове.
— Отчего же он так идет? — спросил я деда.
— Он слепой, глаз лишился, — ответил дед.
— А ведет его кто?
— Жена ведет, кому еще…
Слепой со своей вожатой приблизились к калитке, дед поздоровался с ними и — это был у него знак высшего уважения — сам растворил створки калитки. Гости сели на скамью, а дед пошел в кладовушку выбрать для них яблок.
Женщина, спутница Прохорова, была молода, миловидна. Не помню уж, что на ней было надето, но помнится мне, что в ее неяркой простой одежде сквозила какая-то особенная, милая аккуратность и чистота. Слепой же вовсе не походил на тех слепых, которых мне приходилось видеть у паперти Никольской церкви в покинутом мною городке. В этом человеке не было никакой приниженности, держался он прямо; не было в его лице той навеки застывшей растерянности, того тоскливого недоумения, которые часто можно видеть на лицах слепых. Одет он был тоже аккуратно: старая гимнастерка была подштопана, выглажена, сапоги начищены. Человек этот вызывал сочувствие, но не жалость.
— Как вы такой тяжелый мешок несете, дяденька? — спросил я у него.
— Он не тяжелый. Он большой только такой, а весу в нем мало, подыми-ка, попробуй, — слегка улыбаясь, ответил мне Прохоров.
Я взял мешок, лежавший на лавке. Действительно, он был не тяжел.
В это время пришел дед, принес в решете несколько краснобоких, отборных яблок и подал их женщине. Та, поблагодарив, сказала, что она с мужем съест их дорогой, когда захочется пить.
— Давно тебя не видать было, — сказал дед Прохорову. — А в мешке что?
— Это проволочные поделки в нем, — ответил слепой, обращаясь и к деду и ко мне, — тарелки для хлеба.
Слепой развязал мешок, вынул оттуда красиво сплетенную из проволоки корзину, потом подставку для утюга, потом какое-то приспособление на манер мышеловки.
— Это вы сами делаете? — удивленно спросил я.
— Сам делаю, — ответил тот, оборачиваясь к деду. — Сам делаю, выучился по книжке. Вот ее, — он кивнул в сторону жены, — книжку читать заставлял себе — и выучился. — В голосе его прозвучала гордость.
— А капканчики для чего? — спросил я.
— Для кротов, — ответил за Прохорова дед Зыбин. — Он, жабий хвост, в деревне своей всех кротов вывел.
— Это дело нужное, урожай сберегаю людям, — задумчиво и серьезно проговорил Прохоров.
— Вот, учись у него, — обратился ко мне дед, — человек в беде не пропадет, была бы смекалка.
— Дяденька, а как же вы… ведь вы не видите? — спросил я и покраснел: стало неловко, вдруг он обидится.
Но Прохоров спокойно ответил:
— А вот выходит, что живу. Крот слепой — и я слепой, да у крота ума нет, а у меня — ум, вот моя и берет. Крот — он крот и есть, а я человек…
Вскоре он взвалил на плечо огромный свой мешок, женщина взяла его за руку, и, попрощавшись, они ушли.
На минуту я закрыл глаза, с силой сжал веки, — хотел узнать, что видит, что чувствует слепой. Но мне стало стыдно представлять себя на месте слепого, да и не было полной тьмы за сжатыми веками, только синие и лиловые круги шевелились над ними. Я открыл глаза и опять увидел синее небо, желтые деревья, празднично-светлую дорогу.
Невольное бегство
Настал день сбора яблок. С утра пришли в сад рабочие из совхоза, некоторые из них приехали на подводах с корзинами и соломой для упаковки. Вскоре на подмогу подоспели парни и девушки — комсомольцы из соседних деревень. Они принялись за дело с песнями, работали дружно и весело; день был пропитан бодрящей прохладой, медовым запахом яблок.
Я работал вместе со всеми; помогал складывать яблоки на рогожи, в груды, снимал плоды с ветвей, а те, что держались покрепче и росли на высоких ветвях, доставал рогаткой, насаженной на длинный шест; трудился я вовсю, стараясь не отставать от взрослых. И не то чтоб я очень хотел добиться их похвалы, — нет, просто работать мне было приятно, радостно.
И на Последней улице, в доме у моей тетки, мне тоже приходилось выполнять всякую работу: колоть дрова, таскать их, полоть грядки в огороде… да мало ли что приходилось делать. Но там это мне не доставляло никакого удовольствия; хоть я никогда не отлынивал от работы, но исполнял ее без всякой радости, лишь бы не получить от тетки лишней колотушки.
Но здесь, этим золотым и синим днем, в ином озарении представал предо мною труд, и работа была тяжела и легка в то же время, и я чувствовал себя и усталым и счастливым. «Вот если бы Валя сейчас пришла сюда, — думал я, — вот бы хорошо!»
А дело спорилось, и все росли груды яблок на чистых рогожах среди темной травы, всё выпрямлялись, выпрямлялись ветви яблонь, освобожденные от своей счастливой ноши. Даже Альма, обычно такая ленивая, теперь, ошеломленная небывалым скоплением народа, говором, пением, металась между работающими и бестолково-весело лаяла, окончательно разрушая легенду деда о злющей собаке. А сам дед работал в этот день не хуже молодых: дотемна таскал он тяжелые корзины к телегам, суетился, командовал, добродушно покрикивал на парней; уж в этот-то вечер он, видно, не думал о смерти, которая будто бы «ходит-бродит» по саду.
Поздним вечером вернулись мы с дедом Зыбиным в свою хибару и, поужинав при свете «летучей мыши», легли спать. Едва я вытянулся на лавке, как счастливая усталость вконец овладела мной, и уснул я так быстро и так крепко, что, когда проснулся поутру, мне показалось, будто я лишь на миг закрыл глаза в темноте, только мигнул — и стало светло. У окна сторожки, на тонкой паутине, крутился и раскачивался желтый листок, ветер катил по небу круглые белые облака, гнул яблони, свистел в печной трубе. Дед, видно, давно проснувшийся, сидел у стола и жевал хлебный мякиш, запивая его молоком. В сторожке пахло гречневой кашей, яблоками и солоноватым, острым запахом рогожи.
— Крепок ты спать, жабий хвост, — сказал дед, а потом добавил: — Что ж, дело воскресное, поспать не грех лишний час.
В тот же день, отпросившись у деда, я пошел прогуляться в прибрежное село Листово, на пристань; идти туда было километра четыре по прямой, но я избрал кружной путь, чтобы обогнуть ближайшую деревню. Я все еще избегал населенных мест: вдруг кто-нибудь узнает, откуда я, — вернут к тетке. Пошел я по лесной тихой дороге, вышел к реке и зашагал по прибрежной тропке. Легко ходится в прохладную осеннюю погоду, когда нет дождя и сухая земля звенит и поет под ногами, а желтые сугробы листьев шевелятся и дышат под ветром.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Облака над дорогой - Вадим Шефнер бесплатно.
Похожие на Облака над дорогой - Вадим Шефнер книги
- Рецепт волшебного дня - Мария Бершадская - Детская проза
- Посох Следопыта - Катерина Грачёва - Детская проза
- Старожил - Никодим Гиппиус - Детская проза
- Ясновидящая, или Эта ужасная «улица» - Юрий Сотник - Детская проза
- Я всего лишь собака - Ютта Рихтер - Детская проза
- Деревянные четки - Наталия Роллечек - Детская проза
- История Кольки Богатырева - Гарий Немченко - Детская проза
- Любовь, или Куда уплывают облака - Михаил Самарский - Детская проза
- Граната (Остров капитана Гая) - Владислав Крапивин - Детская проза
- Нина Сагайдак - Дмитрий Мищенко - Детская проза
