— Мне было шестнадцать лет. Я уже очень давно не обнимал отца. Между нами не было той любви, какая бывает между отцом и сыном. К тому же меня смущало, что он служил в армии и был во Вьетнаме. А он думал, что я, наверное, голубой. Так или иначе, мы стояли друг против друга, и я не знал, что делать. Я не знал, как его обнять. И вовсе не потому, что он был одноруким. Даже если бы у него все руки были на месте, я бы чувствовал себя точно так же. Но ему–то казалось, что дело именно в этом, — я видел. И видел, что ему очень больно, это было для него унизительно.

— И что же ты сделал? — спросил Teo.

— Я пожал ему руку. Он подал мне левую руку, и я пожал ее тоже левой. Затем он повернулся и стал с кем–то говорить. Вот и все. Но странно другое: я начал всерьез любить своего отца, именно когда он потерял руку. Он выглядел таким беспомощным, когда пытался умыться, или развернуть газету, или завязать шнурки на ботинках. Именно потеря руки сделала его в моих глазах полноценным человеком. Но я упустил свой шанс. Это был мой шанс, и я его упустил.

Кинотека подверглась окончательному забвенью. Теперь у них имелась своя собственная Кинотека, из плоти и крови. Поэтому в игру теперь уже нельзя было играть от случая к случаю, под настроение. Днем они читали книги, или играли в карты, или дружелюбно задирали друг друга, но вечером занавес «Кинотеатра на дому» неизменно поднимался три раза — в шесть тридцать, восемь тридцать и десять тридцать, а по воскресеньям бывали еще и утренние сеансы. Le quartier des enfants — к которому для них (если не считать неизбежных визитов на кухню) свелась вся квартира — превратилась в эхо–камеру, в воздухе которой подобно дымным кольцам витали фразы, известные наизусть любому киноману в мире.

Garance! Garance{61}

Ты же умеешь свистеть, верно?

Я могу ходить, Кальверо, я могу ходить!

Чудовище убила Красавица.

Vous avez épousé une grue{62}.

Марчелло! Марчелло!

Понадобилось много мужчин, чтобы я сменила свое имя на Лил из Шанхая.

Tu n'as rien vu à Hiroshima{63}.

Bizarre? Moi, j'ai dit bizarre? Comme c'est bizarre{64}.

Ich kamt nichts dafür! Ich kann nichts dafür!'{65}

Арестуйте обычных подозреваемых.

Ба! Мистер Пауэлл!

Ну и что, у всех есть свои недостатки.

Pauire Gaspard{66}.

Où finit le théâtre? Où commence la vie?{67}

Они придумывали костюмы, репетировали роли, сцены, которые не проходили с первого раза, снимались с программы.

Копаясь в платяном шкафу, Мэттью наткнулся на древнее теплое пальто, которое поэт носил неделю за неделей в одну из ужасных зим немецкой оккупации. Побитый молью мех выглядел так, словно его изготовили из волос, сбритых с лобков тысячи слуг–филиппинцев.

Мэттью набросил пальто на плечи. Затем он довершил свой наряд, надев на голову одну из картонных коробок, в которых Teo хранил подборки «Кайе дю Сине–ма». На одной из сторон коробки он изобразил достаточно правдоподобную обезьянью морду и проделал в ней пару отверстий для глаз. Наряженный таким образом, он неожиданно появился в дверях спальни с вопросом:

— Какой фильм?

Teo и Изабель стали наперебой выкрикивать:

— «Кинг–Конг»! «Годзилла»! «Тайна улицы Морг»!

Мэттью отрицательно покачал своей обезьяньей головой. Он свесил руки, согнул спину, проковылял к проигрывателю и перед ним под неизменную музыку Шарля Трене принялся в картонной маске и меховом пальто отплясывать непристойное шимми. Затем он снял коробку с головы. Лицо его было нарумянено, ресницы накрашены тушью, волосы припудрены мукой. Он медленно скинул с себя пальто, под которым не было надето ничего. Оставшись голым, он вновь принялся танцевать.

Только тут Teo осенило:

— Марлен Дитрих в «Белокурой Венере»!

А затем не прошло и нескольких секунд, как Изабель в свою очередь закричала:

— Какой фильм?

Застигнутые врасплох, мальчики переглянулись между собой, а затем отрицательно покачали головой.

— «Ночь в опере».

Но после этого заявления загадка так и не прояснилась, и тогда Изабель показала на обрезанный член Мэттью:

— Вы только посмотрите: сигара Гручо, шляпа Чико и прическа Харпо!

Все трое расхохотались.

В другой раз Teo наткнулся на хлыст, который лежал в кладовке под теннисными ракетками и полным собранием сочинений графини де Сегюр{68}. Обмотав себя простыней, он затворил окно в ванной и открыл до упора кран с горячей водой, так что поднялся пар как в турецкой бане. Затем он стал крутить хлыст у себя над головой, как Мастроянни в феллиниевском «8 1/2», в то время как Изабель и Мэттью, практически невидимые в клубах пара, забившись в ванную и пригнув голову, уворачивались от ударов хлыста.

Одна сцена перетекала в другую внезапно, как во снах, где перестановка декораций производится монтировщиками, скользящими бесшумно в мягких тапочках. Переполненная ванна превращалась в ванну Клеопатры из фильма Сесиля де Милле{69}. Вместо молока ослицы в ход пошла пара бутылок коровьего молока, которые Мэттью опорожнил в воду, причем Изабель развела широко в стороны ноги, чтобы струи молока стекались, как в рекламе шоколада «Кэдберри» два потока опалесцирующей жидкости.

Теперь уже не комнатка перед спальней, которая раньше служила приютом для временно выбывших из игры, а ванная комната стала альтернативной ареной, на которой разворачивалась их деятельность. Ванна была достаточно большой для того, чтобы они могли поместиться в ней все сразу. Мэттью садился между Teo и Изабель, которые закидывали с обеих сторон от него свои длинные ноги так, что сморщившиеся в горячей воде подушечки пальцев одной касались подмышек другого. А когда Teo нахлобучивал подаренную ему в детстве канареечно–желтую стетсоновскую шляпу, которая некогда была ему велика, а теперь с трудом натягивалась на голову, Изабель и Мэттью выкрикивали в один голос, прежде чем он даже успевал спросить, какой это актер и в каком фильме:

— Дин Мартин в «И побежали они».

— Мишель Пикколи в «Le Mépris{70}».

Правы были оба.

Но шедевром игры оказался, бесспорно, придуманный мальчиками постановочный номер в духе великого Басби Беркли{71}.

Teo всегда испытывал слабость к взрывающимся звездам, вращающимся кувшинкам и украшенным цветами хороводам, на которых этот Великий инквизитор, этот Торквемада всех хореографов мира распял столько изящных мотыльков. То, что предстояло совершить, по мнению Teo, обещало оказаться их самой изощренной затеей с начала игры, настоящим morceau de bravoure{72}.

Безразличные к тому, как воспринял бы их поведение некий незнакомый и незваный наблюдатель, который дерзнул бы нарушить их уединение, и возбужденные абсурдностью своей затеи, Teo и Мэттью сняли зеркало в позолоченной раме, висевшее в гостиной над камином, и еще одно такое же, украшавшее ванную хозяина дома, принесли их в комнату Teo и повесили на противоположных стенах.

На этот раз Изабель была полностью отстранена от всех приготовлений, но, как только репетиции закончились и все было готово к представлению, для нее специально в спальню принесли стул с прямой высокой спинкой, как это делают дети, приглашая кого–нибудь из родителей на импровизированный концерт.

Фильм состоял из двух сцен.

В первой Teo и Мэттью представали перед ней в ролях Дика Пауэлла и Руби Килер{73}, облаченные, соответственно, в выцветшую кадетскую форму цвета хаки и остроконечную шляпу на несколько размеров меньше, чем нужно, и платье из желтой тафты и шляпку–колокольчик, позаимствованные из бабушкиного гардероба. Стоя бок о бок — Teo справа, Мэттью слева, — они приступили к двойному стриптизу. Teo начал с того, что развязал ленту на платье Мэттью, затем проскочил у него за спиной и оказался слева от него, чтобы Мэттью, в свою очередь, смог расстегнуть пряжку на ремне у Teo, после чего позицию менял уже Мэттью, но проскочив перед Teo спереди. И в этом духе они продолжали, пока не были сняты все предметы одежды, за которыми последовало нижнее белье. Все это происходило так быстро и так ловко, что Изабель представилась целая шеренга мальчиков и девочек из кордебалета, которые меняются местами, каждый раз снимая по одному предмету одежды друг с друга, пока не остаются совершенно голыми.

Закончив с этим, они перешли к номеру, который назывался «У водопада». Распростершись на полу, разведя ноги в стороны так, чтобы соприкасались только кончики их пальцев, и напевая песню со всем умением, на которое они были способны, хотя и не помнили половины слов, они начали синхронно мастурбировать. Их члены все более и более наливались кровью, все более и более напрягались, пока не начало казаться, что и они, подобно пальцам на их ногах, встретятся в воздухе. Наконец, добравшись до припева, до места, в котором должна была исполняться трель фальцетом, они одновременно извергли семя. Энергия в такой степени сконцентрировалась в их половых органах, что в этот миг пропорции реальности оказались сюрреалистически извращенными и каждому из них, распростертому нагим на полу, в этот миг почудилось, что он превратился в гигантский фаллос, на вздувшейся вене которого стоял вертикально маленький багровый от прилива крови человечек, испускающий потоки спермы из своего узкого безгубого рта.

1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 21 ... 27

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Мечтатели - Гилберт Адэр бесплатно.

Похожие на Мечтатели - Гилберт Адэр книги

Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
Ранние рассказы [1940-1948] - Джером Дэвид Сэлинджер - Современная проза
Тень Галилеянина - Герд Тайсен - Современная проза
101 Рейкьявик - Халлгримур Хельгасон - Современная проза
Геррон - Шарль Левински - Современная проза
Король с клюкой - Ингвар Коротков - Современная проза
Люпофь. Email-роман. - Николай Наседкин - Современная проза
В прошлом веке… - Александръ Дунаенко - Современная проза

Оставить комментарий