Форма входа
Читем онлайн Назовите меня Христофором - Евгений Касимов
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Когда водка кончилась, окрыленный Сашка вдруг пригласил всех в кафе «Лето», где они крепко посидели до самого вечера. Пили водку, запивали жигулевским пивом, закусывали шашлыками по-карски. И Сашка угощал всех, пока не кончилась заначка. Все как-то потихоньку разошлись, и Сашка остался один. Он еще посидел немного, попыхал папиросой, пока Рыжая Лида не спровадила его. Иди уж, ворчала она, даст тебе Мария!
Домой Сашка шел, слегка покачиваясь. В душе его все улыбалось, и широкая улыбка блуждала на его лице. Мария, нежно думал он, и представлял себе ее белое крепкое тело, выпирающее из шелковой комбинашки.
Тут-то и вывернулись откуда-то из парковой темноты дружинники. Они окружили Сашку, стали подсмеиваться над ним, а Сашка радостно им поддакивал. Но когда он попытался пройти сквозь них, его притормозили, стали о чем-то спрашивать, и Сашка уловил в их голосах издевку. Он вспылил, стал грубить, а тут и милиционер на мотоцикле с коляской подкатил. Э, вы чё, мужики! Сашка забеспокоился. Ему не верилось, что его сейчас — преисполненного счастья и нежности — увезут куда-то. Душа не жаждала приключений, душа жаждала любви.
Его посадили в коляску, один из дружинников сел на заднее сиденье, и мотоцикл, взревев, рванул в ночь. Но Сашке не верилось, что случится что-то плохое, он подумал, что сейчас они приедут в отделение, все быстро выяснится, и дежурный поймет, что ни в чем он не виноват, что просто шел домой после воскресных посиделок с друзьями, ну, победу обмыли, чего такого?! Но почему-то мотоцикл свернул к городской бане, а потом поехал дальше, и только когда они остановились возле вытрезвителя, Сашка понял, что попал, что не мять ему сегодня белое тело жены дорогой, Марии ласковой. Была еще надежда, что начальник разберется и увидит, что Сашка и не пьян вовсе, а только выпимши, и то — причина была! Ну, выпили с друзьями в воскресенье, ведь не хулиганили же, не шумели. Но с Сашкой никто не стал разговаривать, его сразу подвергли странной процедуре, которая показалась ему унизительной, но он подавил в себе возмущение, надеясь, что выдержит испытание и его тут же отпустят.
Сначала его заставили пройти по одной половице, и Сашка, картинно расставив руки, плавно по половице прошел, и сам восхитился собственной ловкости и победоносно посмотрел на старшину и на улыбающегося врача в мятом белом халате. Закройте глаза, ласково сказал врач, поднимите руки, вот так, а теперь присядьте десять раз. Сашка стал приседать, и эти упражнения даже доставили ему удовольствие. И это его погубило. Он рассредоточился, расслабился и, присев в очередной раз, вдруг сел на задницу. Оформляйте, сказал врач. Доктор, взмолился Сашка, можно я еще раз! Ничего, сказал врач, поспишь маленько — и домой. Раздевайся, сумрачно сказал старшина. И Сашка покорно стал раздеваться. Он был оглушен несправедливостью.
Его усадили в ободранное кресло, с подлокотников которого свисали какие-то брезентовые ремни. С обеих сторон к нему подступились дружинник и милиционер, и в руках милиционера Сашка увидел никелированную ручную машинку для стрижки. Он снова забеспокоился. У нас распоряжение, хмуро сказал старшина. Милиционер улыбнулся и хищно заклацал машинкой. Давай, Гриша, кивнул старшина, и машинка погрузилась в Сашкины кудри. Больно, дернулся Сашка. Сиди, сказали ему, и дружинник придавил его плечи. Да больно же, черт! Сашка рассердился. Милиционер тоже вдруг рассердился. Сидеть, крикнул он, елозя машинкой по Сашкиной голове. И вдруг Сашка понял, что тот нарочно подергивает машинкой, чтобы доставить ему боль. Он поднял глаза. Милиционер был сосредоточен, но Сашка понимал, что тот знает, что делает, и что делает он это не от неумелости, а специально. Неожиданно милиционер ухмыльнулся. Сашка взвился пружиной и залепил ему в глаз своим острым кулачком. Фуражка, сверкнув кокардой, спланировала в угол. Сука, ахнул милиционер и присел, закрыв лицо руками. Дальнейшее Сашка помнил плохо. Его быстро прикрутили ремнями к креслу, достригли, освободили от ремней и, завернув руки, поволокли по грязному коридору. В палате, где его заперли, ярко горел свет.
Все дальнейшее напоминало хорошо отлаженный производственный процесс, когда каждый знает, что ему делать, и дела без долгих разговоров идут своим чередом. Утром Сашку перевезли из палаты в темную камеру следственного изолятора, где, впрочем, он протомился недолго: не успел опомниться, как повезли на суд, где быстро зачитали приговор, а потом на этап — и на зону.
И Сашка принял зону, как принимают неизбежную жизнь. Он ухватил краешек мысли, что если будет сопротивляться неизбежному, то его сомнут, сломают, но если покорится этой поганой, несправедливой жизни, то выживет, и тогда у него есть шанс снова подняться с мутного ее дна.
И он выжил, и вышел. И вспоминать лагерную жизнь ему не хотелось. Как память осталась маленькая синяя портачка на левом запястье: сердце, пробитое стрелой, и ниже — четыре кривые буковки маша.
Правда, он с каким-то даже удовольствием вспоминал последний день на зоне: как он томился с утра, как наконец его оформили, как он вышел за ворота — и сразу сделался как будто пьяным, как неожиданно ему улыбнулся солдат с автоматом, и Сашка непроизвольно помахал ему рукой.
В дороге сладкое чувство свободы, распиравшее грудь, не только не исчезло, а, напротив, усилилось.
Возле Дубровки состав замедлил ход, и Сашка спрыгнул с подножки. Он легко летел в темень, легко приземлился — и даже не упал. Он ничуть этому не удивился: тело было послушным и сильным.
Восемь километров Сашка пролетел махом. Последние пятьдесят метров до дома он еле сдерживался, чтобы не побежать. Город был безлюден и темен.
Желтый восьмиквартирный дом спал. Сашка стоял и долго смотрел на черные окна первого этажа, пытаясь уловить хоть какое-то движение за стеклом. Закурил. Папироска оказалась полупустая и быстро прогорела. Лампочка во дворе не светила. Но в коридоре, где пахло свежей известкой, свет был. Плафон был весь забрызган и источал рябой тяжелый свет. Сашка на цыпочках подкрался к двери. Постоял. Наконец поднял руку и тихонько постучал. Прислушался. Постучал еще раз — уже сильнее. Опять прислушался. За дверью зашебуршало. Маша, тихонько сказал Сашка, это я, открой. За дверью было тихо. Сашка опять настойчиво постучал, чувствуя боль в костяшках пальцев. Маша! На этот раз он произнес имя жены громко и тревожно. Вдруг дверь резко распахнулась. Сашка улыбнулся и хотел шагнуть в темную прихожую, но сильный удар в лицо отшвырнул его. Он упал, но тут же вскочил и снова сунулся в дверной проем, в котором угадывалась большая крепкая тень. И снова получил удар в лицо, и снова упал. Хлопнула дверь. Сашка лежал на спине, тупо смотрел на беленый потолок, усеянный конопушками. Губы были разбиты, но Сашка не чувствовал вкуса крови. Он несуетливо встал, отряхнулся и вышел во двор. Столик, за которым мужики по вечерам играли в домино и в «шестьдесят шесть», казалось, еще больше врос в землю, стал ниже. Сашка сел на скамейку, потянулся за папиросами, но, проведя языком по вспухшим губам, повертел в руках растрепанную пачку «Прибоя», положил ее на столешницу.
Стало светать. Сашка сидел как замороженный и наблюдал, как светлеет небо над сарайками, слушал, как засуетились воробьи в тополях. Стол был испещрен знакомой потемневшей резьбой. Добавилась только одна надпись: «Агафон — козел!»
Стукнула подъездная дверь. Сашка опустил голову. Легко, пружинисто прошла большая тень. Через минут пять раздались легкие шаги, и Мария присела на край скамейки. Сашка поднял голову. Мария была во фланелевом халате в крупных фиолетовых цветах. Она сидела с припухшим от сна лицом, засунув руки в большие карманы халата. Сашка хотел позвать ее, но слова не пробивались сквозь разбитый рот и, застревая в горле, распадались на куски. Мария подняла измятые веки и пожала плечами. Как Сережка, вдруг спросил Сашка, но сам не услышал своего вопроса. Сквозь губы раздались только бульканье, хрип и шипение. Мария подняла брови и опять пожала плечами.
Уже совсем стало светло, но солнце еще не выглянуло, двор был залит серым светом, над самой головой в кронах тополей копошились и кричали воробьи.
Они сидели друг против друга, молчали, не чувствуя утреннего холодка. Сашка иногда проводил заскорузлой ладошкой по коротко остриженной голове, Мария, не поднимая лица, иногда пожимала плечами.
2004
КОРОТКИЕ НОЖИ
Сергей работал с мешком, когда они появились. Сначала в зал заглянул Жопсява — зыркнул по углам и исчез. Через минуту дверь широко открылась и вошла вся шобла. Впереди — Старший Охота, за ним — Брюхан, Алданя, а потом уже серогорбые.
Тренера не было в эту среду, и занятия вел перворазрядник Володя Авдеев. Он стоял у ринга и наблюдал за спаррингом: Потап отчаянно бился с Баразиком. Потап сегодня принес новые бойцовые перчатки — легкие и маленькие — и сейчас пробовал их. Он раскраснелся от вдохновения, пытаясь достать длинного Баразика. Тот с сонным выражением лица отмахивался тяжелыми разбитыми перчатками, которые годились только на тренировку с мешком. Иногда Потап картинно делал ложные движения левой и тут же доставал партнера неожиданным длинным крюком справа, и тогда сонливость Баразика сменялась недоумением.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Назовите меня Христофором - Евгений Касимов бесплатно.
Похожие на Назовите меня Христофором - Евгений Касимов книги
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Картежник и бретер, игрок и дуэлянт. Утоли моя печали - Борис Васильев - Современная проза
- Я буду тебе вместо папы. История одного обмана - Марианна Марш - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Остров Невезения - Сергей Иванов - Современная проза
- Я сижу на берегу - Рубен Гальего - Современная проза
- Весна варваров - Йонас Люшер - Современная проза
- Это моя война, моя Франция, моя боль. Перекрестки истории - Морис Дрюон - Современная проза
- Любовь к ближнему - Паскаль Брюкнер - Современная проза
- Москва-Поднебесная, или Твоя стена - твое сознание - Михаил Бочкарев - Современная проза
