Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сложный зуб. Рвать надо, — оказал док Паше, и наш Паша сильно засомневался относительно необходимости своего появления на свет Божий. Но было поздно. Док впечатал свою левую руку в Пашин затылок, а правой начал методично вкручивать ему в зуб какой-то штопор.
— Не ори! — бил он Пашу по рукам. — Чего орёшь! Где ж я тебе новокаин-то достану, родной! Не ори, хуже будет!
Паша дрался до потери пульсации; дрался, плевался, мотал головой, задрав губу, из которой, как клык кабана, торчал этот испанский буравчик.
Доку надоело сражаться. Он крикнул двух матросов, и те заломали Пашу в момент.
У Паши текло изо всех дыр под треск, хруст, скрежет. Наконец его доломали, бросили на пол и отлили двумя ведрами воды.
— Всё! — сказал ему Табурет. — Получите, — и подарил Паше его личный осколок.
На следующий день в кают-компании Паша сиял счастьем. Щека его, синюшного цвета, излучала благодушие, совершенно затмевая левый погон.
Паша ничего и никого не слышал, не видел, не замечал. Он вздыхал, улыбался и радовался жизни и отсутствию в ней всякого насилия.
Буй
Безобразно и нагло светило солнце; крупные капли росы собирались на ракетной палубе в сытые, лоснящиеся лужи; отвратительная голубизна призрачной дали рождала в душе гнусное желание побывать наконец-таки в отпуске, а воспаленное воображение рисовало одну картину омерзительнее другой.
Родное подводное «железо», битком набитое последними судорогами отечественного гения, и естественные прелести короткого выхода на подтверждение курсовой задачи, с чудесами нашей флотской организации, не вносили существенной коррективы в жгучее желание опуститься на четвереньки и кого-нибудь забодать.
Утренняя свежесть по-хамски будила, а загрязненный отрицательными ионами воздух казался скользким, как банка тушёнки.
Самолёт. Мимо пролетел чей-то самолёт, жадно объятый солнцем, и накидал вокруг какую-то дрянь. Лодка вильнула, одну эту штуку заарканили и втащили на борт.
— Связиста и начальника радиотехнической службы наверх, — сказал командир. Команда поскакала вниз, и на палубу вскоре нервно выполз связист, а за ним и начальник РТС. Вместе они признали в заарканенной штуке радиобуй.
— Американский? — спросил командир.
— Так точно! — был ему ответ, а вокруг уже теснились чудо-любители повыкусывать с бокорезами и мялись от огромного желания раскурочить врага.
Командир кивнул, и любители загалдели, обступив заграничный подарок. И тут все услышали тикание. Стало тихо.
— Чего это он? — спросил командир.
— Товарищ командир, лучше не вскрывать, — сказал начальник РТС, — это, наверное, самоликвидатор.
У любителей повыкусывать желание разобраться о врагом съёжилось до размеров висячей родинки.
— Может, пихнуть его в попку — и пусть плавает?
— Товарищ командир, если его не вскрывать, его можно хоть год спокойно возить.
— М-да?
— Да.
— Ладно, привезём в базу и разберёмся.
— Товарищ командир, — вспомнил тут связист, — у них там диктофон стоит и всё передаёт на Штаты.
— М-да?
— Да.
— Тогда все вниз!
Наверху задержался только командир. Он подождал, пока все исчезли, и нагнулся к тому месту, где, по его мнению, должен был быть диктофон.
— Слышь меня, ты, вонючий американский козёл, распуши там свои локаторы! Так вот, красную, облупленную культяпку вам всем на воротник в чугунном исполнении от советской власти! — и дальше полилось такое, такое лихое-оберточное, что покоробило бы терпеливую бумагу, уши у неподготовленных свернулись бы в трубочку и сами бы сунулись в соответствующее место.
Командир увлекся, лил не переставая, в самозабвении приседал, показывал руками, дополнял на пальцах, засовывал их себе в рот, чмокал и вкусно облизывал. При этом лицо его светилось жизнью и каким-то радостным задором. Одним словом, жило, пульсировало, существовало.
Когда буй привезли в базу, то оказалось, что это наш буй.
Орден Хрена Лысого
Нашего комдива — контр-адмирала Артамонова — звали или Артемоном, или «генералом Кешей». И всё из-за того, что при приёме задач от экипажей он вёл себя в центральном посту по-генеральски: то есть как вахлак, то есть — лез во все дыры.
Он обожал отдавать команды, брать управление кораблем на себя и вмешиваться в дела штурманов, радистов, гидроакустиков, рулевых и трюмных.
Причём энергии у него было столько, что он успевал навредить всем одновременно.
А как данная ситуация трактуется нашим любимым Корабельным Уставом? Она трактуется так: «Не в своё — не лезь!».
Но тактично напомнить об этом адмиралу, то есть сказать во всеуслышанье: «Куды ж вы лезете?», ни у кого язык не поворачивался.
Вышли мы однажды в море на сдачу задачи с нашим «генералом», и была у нас не жизнь, а дикий ужас. Когда Кеша в очередной раз полез к нашему боцману, у нас произошла заклинка вертикального руля, и наш обалдевший от всех этих издевательств подводный атомоход, пребывавший в надводном положении, принялся выписывать по воде концентрические окружности, немало удивляя уворачивавшиеся от него рыбацкие сейнеры и наблюдавшую за нашим безобразием разведшхуну «Марианна».
Потом Кеша что-то гаркнул трюмным, и они тут же обнулили штурману лаг.
И вот, когда на виду у всего мирового сообщества у нас обнулился лаг, в центральном появился наш штурман, милейший Кудинов Александр Александрович, лучший специалист, с отобранным за строптивость званием — «последователь лучшего специалиста военных лет».
У Александра Александровича была кличка «Давным-давно». Знаете гусарскую песню «Давным-давно, давным-давно, давн-ны-ым… давно»? Так вот, наш Александр Александрович, кратко — Ал Алыч, был трижды «давным-давно»: давным-давно — капитаном третьего ранга, давным-давно — лысым и давным-давно — командиром штурманской боевой части, а с гусарами его роднила привычка в состоянии «вне себя» хватать что попало и кидаться в кого попало, но так как подчиненные не могли его вывести из себя, а начальство могло, то кидался он исключительно в начальство.
Это было настолько уникально, что начальство сразу как-то даже не соображало, что в него запустили, допустим, в торец предметом, а соображало только через несколько суток, когда Ал Алыч был уже далеко.
На этот раз он не нашёл чем запустить, но зато он нашёл что сказать:
— Какой… (и далее он сказал ровно двадцать семь слов, которые заканчиваются на «ак». Какие это слова? Ну, например, лошак, колпак, конак…)
— Какой… — Ал Алыч позволил себе повториться, — мудак обнулил мне лаг?!
У всего центрального на лицах сделалось выражение «проглотила Маша мячик», после чего все в центральном стали вспоминать, что они ещё не сделали по суточному плану. Генерал Кеша побагровел, вскочил и заорал:
— Штурман! Вы что, рехнулись, что ли? Что вы себе позволяете? Да я вас…
Не в силах выразить теснивших грудь чувств, комдив влетел в штурманскую, увлекая за собой штурмана. Дверь штурманской с треском закрылась, и из-за неё тут же послышался визг, писк, топот ног, вой крокодила и звон разбиваемой посуды.
Пока в штурманской крушили благородный хрусталь и жрали человечину, в центральном чутко прислушивались — кто кого. Корабль в это время плыл куда-то сам.
Наконец, дверь штурманской распахнулась настежь. Из неё с глазами надетого на кол филина выпорхнул комдив. Пока он летел до командирского кресла, у него с головы слетел редкий начёс, образованный мученически уложенной прядью метровых волос, которые росли у комдива только в одном месте на голове — у левого уха.
Начёс развалился, и волосы полетели вслед за комдивом по воздуху, как хвост дикой кобылицы.
Комдив домчался и в одно касание рухнул в кресло, обиженно скрипнув. Волосы, успокоившись, свисли от левого уха до пола.
Штурман высунулся в дверь и заорал ему напоследок:
— Лы-ссс-ы-й Хрен!
На что комдив отреагировал тут же и так же лапидарно:
— От лысого слышу!
Кеша-генерал долго переживал этот случай. Но надо сказать, что, несмотря на внешность охамевшего крестьянина-середняка, он не был лишен благородства. Когда Кудинова представили к ордену и документы оказались на столе у комдива, то сначала он завозился, закряхтел, сделал вид, будто тужится вспомнить, кто это такой — Кудинов, потом будто вспомнил:
— Да, да… неплохой специалист… неплохой… — и подписал, старательно выводя свою загогулину.
Но орден штурману так и не дали. Этот орден даже до флота не дошёл, его где-то наверху свистнули. Так и остался наш штурман без ордена. И вот тогда-то в утешение, вместо ордена, комдив и снял с него ранее наложенное взыскание, то самое — «за хамское поведение со старшим по званию», а вся эта история получила у нас название: «награждение орденом Хрена Лысого».
- А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2… - - Александр Покровский - Юмористическая проза
- Собрание сочинений. Том третий - Ярослав Гашек - Юмористическая проза
- Второй лишний - Мария Фирсова - Короткие любовные романы / Юмористическая проза
- Два властных босса - Татьяна Александровна Захарова - Современные любовные романы / Юмористическая проза
- Миссия той пассии - Марсель Салимов - Юмористическая проза
- След чудовища - Дм. Иванов - Юмористическая проза
- Укротители лимфоцитов и другие неофициальные лица - Елена Павлова - Юмористическая проза
- Дневник тестировщика - Юрий Бригадир - Юмористическая проза
- Надпись на сердце - Борис Привалов - Юмористическая проза
- Здравствуйте, дорогие потомки! - Анастасия Каляндра - Прочая детская литература / Детская проза / Юмористическая проза