Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Знаете, Ваше высокопревосходительство, пускай делают другие как хотят, а я государю императору голову ломать не хочу, потому что кончится это тем, что Вы таким образом государю голову сломаете!
И исполнилось по его слову! Прошли два месяца. Срок до статочный для того, чтобы не вызывать лишних подозрений, но недостаточный для того, чтобы «усердие» Витте забылось. И 17 октября 1888 года около станции Борки под Харьковом (конечно же, не на Юго-Западной, а на Харьково-Николаевской дороге) поезд с Александром III и его семьей полетел под откос…
Витте, назначенный одним из экспертов, описывая происшедший инцидент, сочинил целую былину о том, как богатырь-император на своей спине удерживал крышу столового вагона, спасая домашних и прислугу. Эта живописная картина кочует из книги в книгу, но в действительности царскую семью вместе с императором спасли стены вагона, сдвинувшиеся «домиком» и задержавшие падение крыши.
Таким же живописным оказалось и экспертное заключение Витте в целом. И с ним не согласились ни А. Кони, при ехавший из Петербурга, ни директор Харьковского технологического института, инженер-технолог и профессор механики В. Кирпичев.
Витте печатно оспаривал мнение Кирпичева, заявляя, что тот-де «не знает железнодорожной практики». А ведь инженерное чутье у оппонента Витте было заложено, что называется, в генах. Кирпичевы — целая династия ученых-инженеров. Брат Михаил — химик, сотрудник Менделеева. Брат Нил — генерал, профессор Николаевской военно-инженерной академии, а в советское время — преподаватель Военно-инженерной академии имени В. Куйбышева. Сын Михаил — советский ученый, теплотехник, академик. Так что насчет «некомпетентности» Кирпичева наводил Сергей Юльевич тень на плетень.
Однако дело было сделано — Александр вспомнил о «строптивце»-«прозорливце», рубящем царям правду-матку в глаза. И… Витте был предложен пост директора департамента железнодорожных дел министерства финансов.
Может, впрочем, царю о Витте и напомнили, а насчет поста подсказали. Ведь почему-то инженерного пророка не в МПС (министерство путей сообщения) определили, а к финансам.
Отсюда и пошло…
Витте, всей своей судьбой связанный с еврейским финансово-промышленным капиталом, оказался настолько на своем (для этого капитала) месте, что поневоле призадумаешься: не слишком ли кстати разыгралась вначале в Фастове, а затем под Борками эта «карьерно-катастрофическая» история? Ведь «карманный» Витте нужен был блиохам дозарезу: в России разворачивалось грандиозное железнодорожное строительство, и нечистые загребущие руки на нем можно было нагреть лучше, чем на чем-либо другом.
«Фокусничал» Витте на постах министра финансов и премьер-министра много. Он лишил ссуд Государственного банка наиболее здоровые финансово-промышленные группы фон Дервиза, Алчевского, Мамонтова.
В 1899 году с его подачи возникло и «дело» Саввы Ивановича Мамонтова — русского мецената и председателя правления общества Московско-Ярославско-Архангельской дороги. Мамонтов затеял новый крупный железнодорожный проект на Севере — для России крайне полезный. Витте вначале его притворно поддержал, а потом сам же и «потопил», лишив поддержки. Да еще и возбудил против Мамонтовых уголовное дело. По суду присяжных они были оправданы, однако разорения избежать не смогли. Был похоронен и перспективный экономический проект развития русского Севера. В России открыто говорили, что за крахом Мамонтова стоят происки еврейских банкиров.
Защитники Витте пытались доказывать, что, мол, «инвестиционное раскручивание экономики путем казенных субсидий имеет логические пределы» — должны действовать механизмы саморегуляции. Но ведь даже эти «логические пределы» были в России далеко не достигнуты.
Витте изображал себя поборником «честного бизнеса», но железную дорогу Пермь — Котлас (часть линии Петербург — Вологда — Вятка, которую он не дал построить Мамонтову) позже строил родственник жены Витте — инженер Быховец. А на смену Мамонтову в правлении Архангельско-Ярославской дороги пришел другой ее родственник — врач Леви.
Долгое время Витте управлял и Министерством путей со общения. В выпущенной в свет в 1989 году политической биографии Витте, написанной историком А. Игнатьевым, представлено, как Витте проводил-де «политику сосредоточения железных дорог в руках государства путем выкупа частных до рог и казенного железнодорожного строительства».
А вот результат этой «благородной» работы на благо государства. В Германии к 1913 году казенная железнодорожная сеть составляла 94 % от общей, а в России — только 67 %. Германские дороги были неубыточны, а российские — убыточны. Но лишь для казны. Что же касается частных акционеров, то они за 29 лет — с 1885 по 1913 год — получили почти 4 миллиарда рублей чистого дохода. Золотом.
Такой вот был Витте «государственный деятель» и «славянофил» (как его аттестуют некоторые биографы на том основании, что он в юности тиснул пару статей в газете Аксакова «Русь» и записался в «Священную дружину» графа Шувалова, из которой, присягнув на верность, быстренько вышел).
Много позже в предисловии к мемуарам уже покойного мужа Матильда Ивановна-Исааковна Витте жаловалась: «При дворе, среди консерваторов, у либералов, в демократических кругах — всюду на графа Витте смотрели как на человека „чужого“. Он искал блага своей родине, идя собственными путями, и поэтому имел мало постоянных попутчиков».
Итак, блага искал, возможности для делания блага имел огромные, но попутчиков на пути служения Родине у него было мало. По мнению графини, один лишь граф Витте о России и радел, а рядом была еще одна понимающая его радетельница — она сама. О Ротштейне и Ротшильдах, для кого Витте чужим не был, графиня не упомянула, надо полагать, исключительно из чувства ревности.
В действительности Витте оказался гением приспособленчества, услужливости и угадывания «откуда ветер дует». И то, как прочно этот идеальный хамелеон связал себя с младых ногтей именно с интернациональными еврейскими финансовыми кругами, лучше многого показывало, кто в России все более властно и своекорыстно «заказывает музыку».
И это не голословное утверждение, читатель. Вот как на кануне Первой мировой войны описывал изменение внутри-российской ситуации с начала 80-х годов XIX века журнал «Еврейская старина»: «В выходцах из черты оседлости происходила полная метаморфоза: откупщик превращался в банкира, подрядчик — в предпринимателя высокого полета, а их служащие — в столичных денди. Образовалась фаланга биржевых маклеров, производивших колоссальные воздушные обороты. Один петербургский еврей-старожил восхищался: „Что был Петербург? Пустыня; теперь же ведь это Бердичев!“…»
А вот ещё одно свидетельство, интересное настолько, что я просто приведу отрывок из воспоминаний графа Игнатьева «Пятьдесят лет в строю», относящийся к 1896 г.:
«На одном из дежурств по полку (граф тогда только что вышел в гвардейский кавалергардский полк. — С.К.) ко мне прибежал дежурный унтер-офицер по нестроевой команде и с волнением в голосе доложил, что „Александр Иваныч померли“. Александром Ивановичем все, от рядового до командира полка, величали старого бородатого фельдфебеля, что стоял часами рядом с дневальным у ворот, исправно отдавая честь всем проходящим.
Откуда же пришёл к нам Александр Иванович? Оказалось, еще в начале 70-х годов печи в полку неимоверно дымили и ни кто не мог с ними справиться; как-то военный округ прислал в полк печника из еврейских кантонистов (были такие военные воспитанники, обязанные позже отслужить. — С.К.), Ошанского. При нем печи горели исправно, а без него дымили. Все твердо это знали и, в обход всех правил и законов, задерживали Ошанского в полку, давая ему мундир, звания, медали и отличия за сверхсрочную „беспорочную службу“. И вот его не стало…
Я никак не мог предполагать того, что произошло в ближайшие часы. К полковым воротам подъезжали роскошные сани и кареты, из которых выходили нарядные элегантные дамы в мехах и солидные господа в цилиндрах; все они пробирались к подвалу, где лежало тело Александра Ивановича. Оказалось — и это никому из нас не могло прийти в голову, что фельдфебель Ошанский много лет стоял во главе петербургской еврейской общины. На следующее утро к полудню полковой манеж принял необычный вид. Кроме всего еврейского Петербурга сюда съехались не только все наличные офицеры полка, но и многие старые кавалергарды во главе со всеми бывшими командирами полка. У гроба Александра Ивановича аристократический военный мир перемешался с еврейским торговым и финансовым. После речи раввина гроб старого кантониста подняли шесть бывших командиров полка… Таков был торжественный финал старой истории о дымивших печах».
- Договор о несокращении вооружений - Михаил Барабанов - Публицистика
- Россия за Сталина! 60 лет без Вождя - Кремлев Сергей - Публицистика
- Избранные эссе 1960-70-х годов - Сьюзен Зонтаг - Публицистика
- Ржаной хлеб - Юрий Тарасович Грибов - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Огнепоклонники - Владимир Соколов - Публицистика
- Турецкие диалоги. Мировая политика как она есть – без толерантности и цензуры - Иван Игоревич Стародубцев - Политика / Публицистика
- Советский Союз, который мы потеряли - Сергей Вальцев - Публицистика
- Связь времен - Федор Нестеров - Публицистика
- Ползком - Федор Крюков - Публицистика
- Последний парад адмирала. Судьба вице-адмирала З.П. Рожественского - Владимир Грибовский - Публицистика