Форма входа
Читем онлайн Зуб мамонта. Летопись мертвого города - Николай Веревочкин
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Читал он «Закат Европы». Отблески живого огня бегали по страницам.
— Глаза испортишь, — сказал Руслан из темноты.
— Тебе свет мешает? — спросил Козлов.
— Не мешает. Я вообще без света спать не могу. Ты давно один живешь?
— Один? — не отрывая глаз от книги, Козлов показал рукой на книжную полку. — Есть с кем поболтать. У меня к старой власти никаких претензий, кроме одной: не познакомила она меня с ними раньше. Если бы не они, я бы в последний день Помпеи с ума сошел. Работы нет, все бегут, все рушится. Стал читать — отлегло. И водки не надо. Прочитаешь страницы две и ходишь весь день, как пьяный. Пока лоб в лоб с Грачом не столкнешься. Тут уже, конечно, другая философия начинается.
Зуб мамонта и корешки книг мерцали в неровном свете буржуйки, то исчезая во тьме, то вспыхивая тусклым золотом букв.
— И кто у тебя самый любимый философ?
— Волк.
— Волк?
— А ты слышал, как воет волк? Лес. Ночь. Глушь. Темень. Ни души. И вой волка. Это самая честная философия.
Руслан долго смотрел на косматый шар башки, из которого торчали лишь нос да сигарета. Струйка дыма, изгибаясь, исчезала в открытой дверце буржуйки.
Карл Маркс. Только растрепанный и бомжеватый.
— Когда я сюда на автобусе из областного центра ехал, старичка на дороге подобрали, — сказал Руслан, с иронией глядя на отца. — Мороз. Поле справа, поле слева. Ни одной тропинки, ни намека на человеческое жилье. Снег, белое безмолвие, короче, и он по обочине вдоль сугроба косолапит. Валенки выше колен, шубейка латаная, на голове малахай, за спиной рюкзачок из китайского мешка. Водитель остановился, дверь открыл, а старичок говорит: «Денег нет», — и улыбается. «Залезай, дед. Разбогатеешь — отдашь». Старичок сел на кондукторское место. Достал из рюкзачка книгу на английском языке, словарь, тетрадку, карандаш. Читает, губами шевелит. Слово в тетрадку выпишет, глаза закроет, повторяет про себя. Странный какой-то.
— Человек учит английский язык. Что же здесь странного?
— Так этому человеку лет семьдесят, если не больше.
— Ну и что? Он без очков читал?
— Без очков.
Козлов сердито перевернул страницу.
— Что-то я тебя не пойму, — поделился Руслан своими наблюдениями. — Читаешь Шпенглера, а роешь могилы.
— Самое честное занятие для философа — рыть могилы. Вся философия началась с кладбища.
— Могила всегда пригодится, — согласился Руслан. — Из могилы не выселишь. Могилу не бросишь. Рыть могилу — лучше, чем строить город, в котором никто не живет.
— А я ни о чем не жалею, — спокойно ответил Козлов, — мне и такая жизнь нравится.
— Ты это называешь жизнью? — удивился Руслан.
— Вот когда кажется, что жизнь кончилась, она только по-настоящему и начинается.
— Это как «по-настоящему»?
— Ты когда-нибудь смотрел на всю эту суету глазами мертвого человека? Человека, которому уже ничего не страшно и ничего не надо? Только тогда и доходит, что же это такое — настоящая жизнь.
— Ничего не понимаю, — сказал, зевая, Руслан.
— Поймешь, — печально утешил его Козлов, но засомневался: — Хотя есть люди, до которых это никогда не дойдет.
Потрескивали дрова в буржуйке, гудела труба. Изредка шелестели страницы. На своей поленнице бормотал что-то пеликан Петька.
Сквозь ледяное бельмо окна пробивался посторонний звук. Руслан прислушался. Тоскливый, безнадежный вой доносился из темноты мертвого города.
— Слышишь — волк, — сказал он, приподнимаясь на локте.
— Собака, — не отрываясь от книги, успокоил его Козлов, — сейчас их здесь много, бездомных. Хозяин на север уехал, вот она и тоскует. Что туда увезешь, кроме себя да чемодана? Товарищ недавно уезжал. Собака у него была — немецкая овчарка. Прощался — плакал. Соседям оставил. Через забор жили. К людям привыкла. Перенесли будку. Ночью цепь оборвала — и к себе во двор. Новых хозяев не впускает, не выпускает. Пристрелили. Сколько их здесь за верность перестреляли.
Он заложил страницу щепкой и прислушался.
— А может быть, и волк.
Сладко и грустно засыпать после похорон в мертвом городе у раскаленной буржуйки под одинокий вой волка, который может рассказать о жизни больше, чем все мудрые книги на земле. За ледяными окнами — мрак, тоска развалин, чужая вечность, а ты медленно уходишь в сон, как в другое измерение, где светло и покойно, где ждут тебя любимые люди.
Вой стих. Мертвая морозная тишина опустилась на мертвый город.
Из черноты ночи черный мамонт, не мигая, смотрел на освещенную неровным огнем пещеру человека, висящую в черном небе.
В студеном безмолвии брошенных домов кто-то играл на фортепиано. И звуки классической музыки были так беззащитны, так нежны и откровенны, что даже у человека без слуха наворачивались слезы.
Задыхаясь от ужаса, пыли и усталости, Руслан выбрасывал из ямы землю. Но косматые тени по краям могилы снова засыпали его мерзлыми комьями. Колючие крошки земли забивались под одежды, проникали с морозным воздухом в нос и легкие. Пыльные тени пахли холодным пеплом и полынью, дышали хрипло и азартно. Чем быстрее откапывался Руслан, тем энергичнее работали они. В последней надежде Руслан подумал: если он остановится, они тоже перестанут швырять в него землю, смешанную со снегом. Но он ошибся. Все так же скрежетали лопаты, и с шорохом разбивались о спину комья…
Сквозь затянутую льдом прорубь окна просеивается тоска. Смертельной радиацией проникает она через промороженный бетон стен. Полное отсутствие привычных шумов пробуждения: многоступенчатого водопада сливаемой из бачков унитазов воды, утробного урчания труб, невнятного бормотанья телевизора за стеной, гула машин за окнами. Глухая морозная тишина впитывала в свою бездонность лишь скрежет совка и шорох пепла, ссыпаемого в ведро.
На коленях перед раскрытой дверцей поддувала стоял чужой человек с белыми от инея бородой и усами. Выгребая из остывшего нутра железной печи золу, он воспитывал пеликана, словно Наполеон на барабане, сидящего на буржуйке. Приводя в пример скромные запросы мыши, примостившейся на хозяйском плече, человек укорял эгоистичную птицу в чревоугодии. Изо рта его поднимались облачка пара, похожие на пузыри в комиксах, в которые карикатуристы вписывают реплики. Петька спокойно выслушивал попреки, но вдруг растопырил с треском крылья и надменно поднял голову. То ли изображал немецкий герб, то ли просто сушил перья.
Большой лохматый человек, разговаривающий с пеликаном и мышью, — его отец. А в той комнате, забитой поленницами дров, он, наверное, и был зачат в любви. Это безмолвное пространство, этот отстойник тоски и есть его родина. Ужасно, ужасно навсегда остаться в городе-кладбище. Болели мышцы от вчерашней работы и жесткого ложа, ныла изнуренная впечатлениями душа.
Опасное это занятие — смотреть из утренней мглы холодной квартиры в промороженное окно без штор. Человек растворяется в бессмысленности собственного существования и сливается со временем. Только время это не течет из прошлого в будущее, а бесследно испаряется. В приступе утреннего морока мир выглядит именно таким, какой он есть на самом деле, — холодным, чужим, временно населенным странными формами жизни.
— Доброе утро, — сказал Руслан так мрачно, что человек, не знавший русского языка, мог принять эти слова за что угодно, только не за приветствие.
— Какое есть. С хрена ль ему добрым быть? — ответил Козлов.
Руслан, храня убогое тепло, свернулся в позу зародыша. Он вспомнил, как нес из компьютерной мастерской процессор, а из щели дисковода на слякоть мостовой выпал таракан. Вот таким же испуганным тараканом чувствовал себя и Руслан. Потрясение от внезапного перехода из привычного виртуального мира в неуютную реальность было столь сильным, что от жалости к самому себе защемило сердце. Что-то подобное, наверное, испытал первый астронавт, увидевший с пепельной поверхности Луны родную Землю. Руслан представил себя бегущим по утреннему морозцу на автовокзал, и мысль эта его согрела. Но ненадолго. Со дна души поднялся мутный осадок обиды. Вернуться — значит простить. А простить он не мог. Между тем как набирал силу огонь в буржуйке, наросты льда, покрывшие стекла окна, наливались теплым золотом.
— Ты не знаешь, когда автобус в город идет? — спросил Руслан.
— Зачем тебе автобус? — ответил Козлов скучным голосом. — Не успеешь до автовокзала дойти, извозчики на части изорвут. Решил вернуться? Правильно. Здесь одни неликвиды вроде меня остались, порожняк. Отходы, отруби, жмых, лузга. Живому человеку в мертвом городе делать нечего. Не город — аппендицит.
— Ты меня не провожай. Не люблю, когда провожают.
— А кто любит?
По накатанной дороге мимо безмолвных развалин, отвернув от морозного ветра сердитое лицо, ехал на велосипеде старик в шубе и валенках. Уши подвязанной шапки и ресницы белы от инея. На багажнике — красный газовый баллон. Велосипед, покрытый изморозью, скрипит и стонет. Еще немного — и металл растрескается от холода. Зябко выглядел велосипедист на снегу.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Зуб мамонта. Летопись мертвого города - Николай Веревочкин бесплатно.
Похожие на Зуб мамонта. Летопись мертвого города - Николай Веревочкин книги
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Считанные дни, или Диалоги обреченных - Хуан Мадрид - Современная проза
- Роман с Полиной - Анатолий Усов - Современная проза
- Stalingrad, станция метро - Виктория Платова - Современная проза
- Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история - Марк Арен - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Зеркала - Нагиб Махфуз - Современная проза
- 2. Работа под прикрытием - Маргарита Гришаева - Современная проза
- Третье дыхание - Валерий Попов - Современная проза
- Пьющий время - Филипп Делерм - Современная проза
